Не оставляющий следов: Обретение (СИ) - Воробьева Елена Юрьевна - Страница 4

– Самые высшие и самые низшие исключены из общественной иерархии, им не наносят клановых татуировок вообще. Высшие – потому, что нельзя управлять чем-то, являясь его неотъемлемой частью. Управлять можно только извне. И знание об объекте и процессах, протекающих в нем, нельзя получить, являясь частью этих процессов.

Последнюю фразу не могу понять до сих пор, как, впрочем, смысл половины его речей. А еще до сих пор неясно, почему он перечислил тогда шесть семей, если мы испокон веков отмечали праздник Семи, но задавать вопросы отцу никогда не решался.

– Профессиональными сообществами кланов управляют старые роды. Старым родом признается тот, который сохранял и возвышал себя более тысячи лет. Высшие семьи старых родов маркируют себя лишь родовыми цветами и деталями церемониальных одеяний. Самые низшие тоже исключаются из сословной иерархии, потому что польза для общества от них сомнительна, а вред очевиден. Какой может быть прок от бродяг? Вообще никак не указывают свой клан странствующие философы, колдуны, змеи-оборотни...

И я. Ибо принадлежу к высшей семье рода Иса, возглавляющей кланы чиновников и судейских администраторов, но лишен права носить их родовые цвета. Такова была плата за обретение свободы от обязательств перед семьей. Поэтому в глазах законопослушных обывателей даже алхимик Мунх, со всеми своими татуировками, выглядит нормальным и понятным, а я – нет.

«Нельзя жить с соседями и быть свободным от соседей», – писал Учитель Мин. Кажется, пора признать его мудрость: я превратился в изгоя. Но, все равно, не смогу приползти на коленях в родительский дом, откуда уходил с таким триумфом.

Как-то под вечер требовательный стук заставил вынырнуть из печальных дум над уже зачерствевшими булочками. Распахнул дверь и... получил сильный удар по голове. На пороге стоял сердитый толстый человечек в роскошном, но изрядно пропыленном ханьфу [6] с пятном на груди. Похоже, пятно имело непосредственное отношение к изысканному соусу «Полет цапли». Я помнил аромат. Его подают к дичи.

– Ты кто такой, черт тебя побери! – заорал человечек и примерился провести хук справа.

Явление буйного помешанного меня доконало. Даже в собственном доме нельзя чувствовать себя в безопасности! Стратегически отступил на кухню, выудил из ведерка с углем увесистую кочергу и крикнул в ответ:

– Впервые в своей жизни я ушел из дома! Впервые в своей жизни я один! Впервые я сейчас кого-то убью!!! И вообще, – зачем-то добавил, – в приличном обществе ханьфу давно не носят.

– А ты, – он старательно принюхался, – умник, знаешь, что уже давным-давно существуют общественные бани?

– И прачечные!.. – парировал мстительно.

Толстяк плюхнулся на брусчатку внутреннего дворика и заливисто захохотал. Воробьи под крышей оживленно перечирикивались. По саду скакал синий мешок. Я крутил пальцем у виска. Небо алело закатом.

Так мы с Учителем Доо и познакомились.

За ужином, попивая ароматный и – наконец-то! – правильно заваренный чай, слушал пояснение его триумфального появления в моей жизни.

– Понимаешь, мой юный друг, я Учитель...

– Я знаю, ты уже говорил, что учитель... – но мне не позволили быть слишком невежливым.

– Не «учитель», а Учитель. То есть, по большому счету, подвижник. Зов Судьбы уже недели две тянул к тебе, но я сопротивлялся. Гостил у старинного друга в роскошном поместье: вкушал изысканные лакомства, нежился в бане, наслаждался красой юных дев... Кто добровольно покинет небесный сад ради очередного ученика-долбодятла? Вот ты, мой юный друг... – его палец-сосиска уставился прямо в мой левый глаз, – ты бы покинул?

Я добросовестно замотал головой в отрицательном смысле.

– И я не хотел покидать... – взор Учителя Доо затуманился. – Но у Судьбы свои планы. Она долго ждала моего хода и, не дождавшись, сделала свой. Ты думаешь, меня кто-то спрашивает, хочу ли я вас обучать? Ducunt volentem fata, nolentem trahunt, как говорят... ну, кое-где говорят. Желающего судьба ведет, а нежелающего тащит, – пояснил он, наткнувшись на мой остекленевший взор. – Вот и меня потащила, прямо из-за накрытого к ужину стола. Я даже опрокинул соусницу на это роскошное одеяние, спеша к твоему порогу. И не доел фазанью ножку... Шел пешком почти три дня, между прочим, изрядно устал и проголодался. Ты должен понять мое разочарование, мой юный друг: променять роскошные хоромы на свинарник средней руки и умудренного жизнью собеседника на сопливого неумеху – это, знаешь ли... – помолчал, подумал. – За оплеуху прошу прощения. Сорвался. Был не прав.

– Как такое возможно? – удивился я. – Ты не распоряжаешься собой?

– Конечно, нет! Я Учитель, в том моя суть. Когда на просторах империи появляется тот, кто способен стать моим учеником, какая-то неведомая сила заставляет меня искать его. Я уже не управляю собой: с самого начала пути и до его конца мои ноги не останавливаются, руки не отпускают дорожный посох, а желудок не наполняется пищей. До твоего дома меня несло три дня, это еще не очень долго... но все же весьма неприятно.

Да, это неприятно. Обида, вызванная его выходкой, как-то сама собой улеглась. Да и про бани я на самом деле не знал... Облегченно улыбнулся – новых драк можно не ожидать. Учитель Доо тем временем подозрительно оглядел последнюю свиную колбаску, венчающую гору слипшейся лапши, тяжело вздохнул и съел все.

– Завтра посмотрим, на что ты сгодишься. Где в этом доме спят?

Утро следующего дня началось с кувшина воды, вылитого на мою сонную голову – в прочитанных книгах традиционно именно так начиналось утро первого дня обучения, и я не стал исключением. Обнаженное солнце томно выскальзывало из одеял облаков, ввергая в румянец стыда верхушки деревьев и коньки квартальных крыш. Учитель Доо сменил ханьфу на скромную хлопковую куртку и широкие штаны, аккуратно подвязанные под коленями.

Умывшись и натянув самую свою чистую костюмную пару, я вышел во внутренний дворик, где уже ожидал наставник.

– Первый и последний раз я жду своего ученика. Обычно мой ученик ждет меня здесь, – объявил он, – чтобы с удовольствием заняться искусством «единой нити»...

Вряд ли когда-нибудь забуду то, что мне каждое утро втолковывал Учитель Доо. И уж никогда не выпущу из памяти, как обливался потом и выворачивал суставы в попытках достичь более-менее приемлемого уровня исполнения совершенно дурацких движений. Перемещать стопы по двум линиям – это как пьяный матрос? Зачем нужен замах на блоке? Как можно на опорной ноге направлять колено внутрь? Меня, как и любого юного аристократа, учили навыкам владения боя без оружия и с оружием, но теперь они предстали в каком-то исковерканном виде.

– Не думай! Делай! Ты слишком много думаешь!!! Как только начинаешь двигаться, все тело должно стать одухотворенным. Движения должны быть как бусины четок, нанизанные на единую нить... – ловко подставленная подножка швырнула меня в пыль дворика. – Движение внутренней энергии – это Путь восьми зигзагов, и нет такого места, куда бы оно не достигло... – легкая бамбуковая палка треснула по затылку. – Обликом будь подобен беркуту, хватающему кролика, духом подобен котенку, играющему клубком. Будь покоен как скала. Будь подвижен как река. Накапливай силу как сгибаемый лук. Испускай силу как летящая стрела. Ни в чем не должно быть недостатка либо избытка, нигде не должно быть разрывов... Тьфу на тебя, мокрая курица! – от этого удара я смог увернуться, но равновесие все равно было потеряно. – Корень – в ступнях, раскрытие – в бедрах, управление – в пояснице, форма – в пальцах. От ступней до бедер – все должно быть нанизано на единую нить, тогда ты сможешь владеть обстановкой и наступая, и отходя. Ты станешь одухотворенно-живым... – наставлял он меня, не замолкая ни на миг и ни на миг не останавливаясь в движении.

В тот первый день я скорее стал «одухотворенно-мертвым», поэтому предложение Учителя Доо пополнить запасы пищи на нашей большой, но запущенной кухне вызвало долгий внутренний стон. Спорить не стал, занял время отдыха разглаживанием складок изрядно помятой куртки. Учитель Доо нацепил свое роскошное ханьфу с до сих пор свежим, будто только что пролитым, пятном соуса на груди. Я заметил, как он крутился возле большого зеркала в коридоре, время от времени бросая на отражение влюбленные взгляды.