Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) - Кисель Елена - Страница 25

Неощутимый сквозняк колыхнул полупрозрачную вуаль на правом лице, давая рассмотреть острую улыбочку. Губы левого призрачного тела, издеваясь, повторили беззвучно: «В твоей вотчине?»

– Что же ты хочешь увидеть и услышать, о сын Повелителя Времени?

– Всё, что покажут и расскажут. Если ты пришла сюда рассказывать, а не смотреть.

– Рассказывать и смотреть, мне так больше нравится…

Чаровница напоследок погладила гадюку, наклонилась – и та соскользнула с руки, прошипела на прощание и уползла, не оставив следа на камнях.

– Ты слышал, что поют о Титаномахии мертвые рапсоды, сын Крона? Они поют о величии трех братьев. О последнем бое, трезубце и молнии. О ярости Гекатонхейров и дрожащих небесах. Поют ли они о трех сотнях лет поражений?

– Поражений?

– Аты здесь нет, Кронид. Мы говорим напрямик, верно ведь? Скажи мне, задумывался ли ты когда-нибудь, почему они не поют о тех трех сотнях лет? Потому что в тех битвах было мало чего величественного и героического? Потому что им не запомнился Зевс без молний? Или, может, глаза смертных таковы, что они готовы увидеть дракона в цикаде, а потом воспеть это чудовище в веках?

Я пожал плечами, глядя под ноги. В моих-то битвах и правда было маловато героизма – и хорошо, что про них не поют, только подпускают в голос дрожи, когда нужно упоминать мое имя.

– Спрашивал ли ты себя – кто вдохновляет этих певцов? Разве не Олимп? Разве не поют эти смертные то, что угодно было бы слышать богам, а почему, спрошу я? Потому что если бы они запели иначе – вам пришлось бы увидеть себя. Увидеть себя не такими, как в песнях, а такими, какие вы в озере Мнемозины. Взглянуть на себя настоящих со стороны. Хочешь ли ты услышать такую песню, сын Крона?!

Она не стала дожидаться моего ответа. Сдернула с кожаного пояска один из флаконов, примотанных к нему веревкой, встряхнула и кончиками пальцев послала в воздух радужные брызги.

Капли упали испуганными звездами, которых согнали с насиженных мест на небе. Чаровница запела: тихо, почти без слов. Грудной, низкий голос отдавался в ушах, вызывал на губах полынную горечь старых поражений, но зато и обострял зрение.

Асфоделевые луга неподалеку от входа в мир приблизились. Вылинявшая позолота подземных тюльпанов ложилась под ноги юнцу в обтрепанном хламисе. Юнец шел неведомо куда, в задумчивости дергая из подола хитона лезущие нитки и наматывая их на палец. На поясе болтался короткий меч с повытертой рукоятью, лицо было хмурым и безучастным – лицо тени юности, молодого старика, воина, живущего только войной и не знающего ничего, кроме…

Воин, – сказал негромкий напев из-за спины. Они все смеялись над чудачествами Кронида, который братается с Убийцей и лезет под землю из прекрасного верхнего мира. Они все смеялись и любопытствовали – а я знала, что однажды хмурый юнец вернется сюда, чтобы повелевать. Я знала – и это наполняло меня тревогой и болью: воин, неопытный, неприспособленный для правления – на трон… Мне, Указующей Пути, было жаль мира, и было жаль воина, потому что Крониды слишком горды и не слушают ничьих советов, и эта черта приведет нового царя в Тартар, когда мир решит стряхнуть с себя его руку.

Но я – Сотейра[3]. Я воззову к мудрости новоявленного царя, и если он услышит меня – все будет иначе. Стоит только согласиться принять советы, чаще совещаться со свитой… с некоторыми из свиты… склонять свой слух и не брезговать мнением тех, кто хорошо знает этот мир. И в мире никогда не будет бунтов, мир будет прежним…

– Если бы я умел, я бы смеялся, – скучно прервал я.

Радужная пыль от капель зелья еще не успела растаять в воздухе. Хмурый юнец нецарственно брел куда-то по тусклому и холодному золоту цветов. В спину юнцу дышала война, а под ногами лежал свободный и вечный мир…

– Мир будет прежним, верно, Сотейра? Свободная воля, ничем не стесненные обитатели. И кукла на троне, называемая царем. Очень удобно. Суждения о тенях вы тоже будете мне подсказывать?

Мед слов можно выцеживать сквозь зубы, обворожительно улыбаясь.

– Не о всех. Но если царь вдруг устанет… попросит… все что угодно для повелителя.

Наверное, они мне разве что Тартар на плечах собирались оставить.

– Знаешь, когда-то я учился у Аты. Что помешает мне солгать вам? Выиграть время, усыпить вашу бдительность – и втихую передавить вождей, пока вы будете придумывать мне приказы?

– Клятва. Ты поклянешься Стиксом. Не посягать на власть в мире. Не отдавать приказы без одобрения твоих советников. Мы просим малого, ученик Аты. А в обмен даем многое. Если бы здесь был этот торгаш – Гермес – он бы пояснил тебе, какой выгодный обмен мы предлагаем.

Она с явным удовольствием щурила под вуалями миндалевидные глаза. Рассматривала мое лицо – наверное, страшное. Не наверное – точно, потому что я все еще видел себя со стороны, будто чаровница продолжала свою песню без слов.

– Поклянусь?!

– Ты поклянешься. Здесь сейчас нет ни Аты, ни Лиссы, и ты должен понимать, чем тебе грозит отказ от такой сделки.

– Перс отказался? Поэтому ты отравила отца?

– Перс… просил помощи и совета не у тех, – мечтательная усмешка воспоминания, эхо, отзвук усмешки! – Мне было жаль: он был хорошим отцом. Ему не следовало стремиться к власти в этом мире.

Туман в словах, туман в глазах за вуалью, в воздухе – туманное предчувствие, скрывающее за собой острый дротик опасности, направленный в спину. Я все еще вижу себя в ее таинственной усмешке, в колыхании двух серебристых тел, в складках расшитой серебром темной ткани гиматия…

Себя – глядящего на чаровницу сверху вниз, полуослепшего от гнева, который вот-вот посыплется пеплом в глаза и лишит меня зрения полностью.

– Я не буду клясться. Но неужели ты…

Осекся. В уши ворвался надтреснутый знакомый голос, к которому я не прислушивался в последние несколько минут.

«Очнись! – умоляла Судьба. – Очнись! Прозрей, невидимка! Они и на секунду не могли предположить, что ты на такое согласишься! Они же знают, что ты – Кронид!»

Геката застыла в пяти шагах, поглаживая свой флакон с зельем. И улыбаясь с торжеством и скрытым сочувствием. «Может, ударишь меня, повелитель? – звучал вкрадчивый шепот ее улыбки. – Хотя какой ты теперь повелитель…»

«Прозрей, невидимка!»

Повинуясь отчаянному крику Ананки, я развернулся, стряхивая с глаз пелену радужных чар, отшвыривая прошлое, переставая смотреть со стороны на себя, и всеми глазами, всей кровью, всем собой вглядываясь в настоящее.

В мир, где воздух сотрясался от торжествующего глухого: «По-о-о-оздно!!!»

Над Флегетоном стояла стена пламени, из которой выступали темные силуэты. От скалистых пещер в устьях Ахерона катились ломаные ряды даймонов. На севере ворочались великаны.

Из Стигийских болот выливались орды чудовищ: уменьшенная копия ратей Крона в Титаномахии. Всполохи огня пожирали асфодели. Когтистые лапы впивались в кипарисы, крушили скалы.

Под сводом мельтешили грозные крылатые тени – Эринии? Керы? А, не все ли равно…

«Началось, невидимка», – выдохнула за плечами Судьба.

– Знаю.

За спиной ночным мотыльком метался в воздухе и не мог догнать смешок Гекаты, а я уже бежал во дворец.

Нелепо: переместиться и не подумал. Колесницу там свистнуть… слуг призвать. Владыка несся как маленький мальчик, будто решил в догонялки с судьбой сыграть: ну-ка, кто кого? Я вот и через огненный ручей сигануть могу, и через валуны перепрыгнуть… и вот, глянь, мост – в два шага!

Не отстань от меня, Ананка. С отцовским серпом в руках я еще и быстрее мчался.

Коридоры дворца пустовали: слуги и прилипалы попрятались по углам, а может, примкнули к ратям бунтовщиков. На подходе к оружейной какой-то досужий дурак попытался ударить в спину из-за угла, не успел, ойкнул и грохнулся мордой в пол, из-за угла послышался топот убегающих союзников. Над дураком стоял и неспешно дожевывал что-то жирное Эвклей, натянувший по такому случаю кожаный нагрудник и взявший в руки короткую булаву.