Малыш - Верн Жюль Габриэль - Страница 11

Наконец поезд достиг узловой станции, на которой часть состава была отцеплена и направлена в Килкри, где остановка длилась целых полчаса. Малыш по-прежнему не приходил в чувство.

– Элиза, Элиза, – вскричала мисс Уэстон, – надо узнать, нет ли в поезде доктора!

Элиза хотя и уверяла, что это было совершенно излишне, отправилась все же отыскивать доктора. Однако такового в поезде не оказалось.

– Ах, вот изверги! – восклицала мисс Анна. – Никогда-то их нет, когда они нужны!

– Но, госпожа, с мальчишкой ничего особенного не случилось!.. Если вы его не задушите, то он очнется. – Ты так думаешь, Элиза?.. Милый мой малютка!.. Но что ж ты хочешь – я не знаю, как с ним обращаться, ведь у меня никогда не было детей!.. Ах, если бы я могла накормить его своей грудью!

Однако это было невозможно, к тому же Малыш был уже в том возрасте, когда требуется иная пища, так что мисс Уэстон зря сокрушалась по поводу своей неспособности быть кормилицей.

Поезд же шел через полуостров, занимаемый графством Клэр. Ночь стояла темная, погода пасмурная, с порывистым западным ветром, – не лучшая ли декорация для столь драматичного сюжета?

– Он все не приходит в себя, бедный ангел! – продолжала тревожиться мисс Анна.

– Хотите я вам скажу, в чем дело, госпожа?..

– Скажи, ради Бога, скажи, Элиза!..

– Мне кажется, что он спит!

И это было совершенно верно.

Проехали Дромор, к полуночи прибыли в Эннис, главный город графства, затем в Клэр, Ньюмаркет, потом Сиксмайлс, наконец пересекли границу графств, и в пять часов утра поезд подошел к станции Лимерик.

Малыш проспал всю дорогу, да и сама мисс Уэстон кончила тем, что заснула. А когда проснулась, увидела, что ее маленький приемыш смотрел на нее широко раскрытыми глазами. И она кинулась целовать его, повторяя:

– Он жив… жив! Господь, пославший его мне, слишком милосерден, чтобы снова отнять его у меня. И Элиза не могла с этим не согласиться.

Вот так Малыш и попал почти прямиком с чердака «Рэггид-скул» в роскошные комнаты мисс Анны Уэстон в лимерикской гостинице «Король Георг».

Все знают, что актрисы не особенно склонны скрывать свою частную жизнь за высокими заборами. Они скорее предпочли бы поселиться в домах из стекла, если бы архитекторы строили такие. Да и к чему мисс Анне Уэстон скрывать то, что произошло в Голуэе? Уже на следующий день после ее приезда во всех салонах Лимерика только и говорили, что о сгоревшей «Рэггид-скул». Распространился слух, что героиня стольких драм сама спасла маленькое создание, бросившись в пламя, – чего она, впрочем, и не отрицала. Возможно, она и сама в это поверила, как часто случается с хвастунами.

Как бы то ни было, одно не подлежало сомнению: она и вправду привезла в гостиницу «Король Георг» ребенка, сироту, которого хотела усыновить и которому решила дать свое имя, так как у него не было ровным счетом никакого.

– Малыш, – ответил он, как и всегда, на вопрос, как его звали.

Что ж, это имя вполне подходило, да и чем оно было хуже какого-нибудь Эдуарда, Артура или Мортимера? К тому же мисс Уэстон могла называть его всеми ласковыми словечками, производными от «baby», как это делают обычно английские матери.

Нечего и говорить, что друзья и подруги актрисы, услышав новость, поспешили к ней с визитами. Сколько восторженных похвал посыпалось на мисс Уэстон, и как прелестно она их принимала! Вновь и вновь ей приходилось рассказывать обо всем случившемся в «Рэггид-скул», и, слушая ее, можно было подумать, что огонь уничтожил чуть не весь Голуэй. Ребенок присутствовал всегда на этих приемах, и можно представить, как умело актриса использовала его в своей великолепной игре.

Надо признать, что сам Малыш пока не понимал произошедшего и принимал все довольно равнодушно – и ласки, и поцелуи, которых он прежде не знал, а теперь получал в изобилии, и красивые наряды по последней моде, и новые ботинки, и кудри, в которые завивали его волосы, даже хорошую пищу, – а кормили его по-королевски, – и сласти, которыми его баловали. Да, никогда прежде его так не лелеяли, однако он вспоминал иногда, что все же был любим когда-то. И однажды он решился спросить:

– А где же Грип?..

– Кто это – Грип, мой бэбиш? – спросила мисс Уэстон.

На самом деле она отлично знала, кто был этот Грип. Конечно, без него Малыш погиб бы в огне. Это было очень, очень благородно со стороны Грипа – рискуя собственной жизнью, вытащить маленького друга из горевшей школы… И все же его героизм нисколько не умалял заслуги мисс Уэстон в спасении Малыша. Что было бы теперь с ребенком, если б эта чудесная женщина не оказалась тогда волею случая на месте происшествия? Кто бы подобрал его? В какие еще трущобы попал бы он вместе с остальными оборванцами «Рэггид-скул»?..

По правде говоря, никто и не пытался разузнать что-либо о дальнейшей судьбе Грипа, никто его не знал и знать не хотел. Малыш, полагали друзья актрисы, конечно, тоже вскоре позабудет его. Но они ошибались: образ того, кто кормил и защищал его в приюте, никогда не смог бы изгладиться из сердца мальчика.

И тем не менее сколько всевозможных развлечений выпало на долю приемыша в его новой жизни! Он сопровождал мисс Уэстон на прогулке, сидя рядом с нею в экипаже, проезжая по богатейшим кварталам Лимерика в часы, когда весь цвет местного общества мог их видеть. Никогда еще ребенок не был так разодет, увешан бантами, напудрен. И какое разнообразие костюмов предоставлял ему театральный гардероб! То он был шотландцем с пледом через плечо, то пажом в сером трико и ярко-красном камзоле, то юнгой в широкой матросской блузе и берете, сдвинутом на затылок. Откровенно говоря, он заменял актрисе ее мопса, ставшего злым и кусачим, так что, будь мальчик еще меньше, она, возможно, так же прятала бы его в муфту, чтобы виднелась одна только его кудрявая головка.

Помимо прогулок по городу, они ездили иногда и за его пределы, на ближайшие курорты, к примеру, в окрестности Килкри, с его знаменитыми утесами, или в Милтаун-Малбей. Там Малыш также был выставлен на всеобщее обозрение как «ангел, спасенный из пламени».

Несколько раз его брали в театр. Надо было видеть его в роли великосветского «бэби», в новеньких перчатках, сидящего в ложе под надзором строгой Элизы, боящегося шевельнуться и весь спектакль усиленно борющегося со сном! Он мало что понимал из происходившего на сцене, но в своей детской наивности принимал все за действительность. И когда он видел мисс Уэстон то королевой в короне и мантии, то простой женщиной в чепчике и переднике или даже нищенкой в лохмотьях, то по возвращении в гостиницу никак не мог поверить, что это все была она. В голове Малыша происходила страшная путаница, он не знал, что и думать. По ночам ему снились продолжения увиденных спектаклей, превращавшихся вдруг в ужасные кошмары, в которых ему являлись и владелец марионеток, и злой Каркер, и все остальные негодяи школы… Он просыпался весь в поту, не смея никого позвать.

Как и везде в Ирландии, в Лимерике любят спорт, но особенно скачки, ради которых бросают все свои дела. Через две недели после своего приезда Малышу довелось побывать и на подобном торжестве. И как же он был разодет! Мальчика украсили цветами с головы до пят, так что он больше походил на букет, который мисс Уэстон преподносила всем своим друзьям и поклонникам, заставляя их не только любоваться им, но и, можно сказать, нюхать его!

Однако следует отдать ей должное: пусть и немного сумасбродная, мисс Анна Уэстон была все же доброй и отзывчивой, особенно когда предоставлялся случай показать это на публике. И если внимание, оказываемое ею ребенку, и было деланым, а поцелуи походили на те, что изображаются на сцене, то ведь Малыш не мог заметить этого… И тем не менее мальчик не чувствовал себя любимым так, как ему бы того хотелось, и, возможно, говорил себе то же, что вечно твердила Элиза:

– Посмотрим, долго ли это продлится… если вообще продлится!

Так прошло шесть недель. За это время Малыш совершенно освоился с выпавшей на его долю хорошей жизнью. Удивляться этому, конечно, не приходится, ведь раз человек может привыкнуть к нищете, то и к довольству сможет, причем гораздо легче.