Маленькие женские тайны - Каммингс Мери - Страница 65

Вместо того, чтобы похвалить ее, Томми засопел, как обычно делал, когда сердился.

— Так значит, вот чем ты все эти дни занималась?

— Да…

— А можно тебя спросить, когда ты последний раз ела?

— А что сегодня?

— Пятница.

Все еще пятница? Так что — получается, он приехал раньше, чем собирался?

— Вчера я выпила чашку шоколада.

— А ела — нормальную, горячую пищу? — переспросил Томми.

— Позавчера, — вздохнула Клодин, уже понимая, к чему он клонит.

— Знаешь, у меня такое ощущение, что тебе не тридцать лет, а от силы десять! — покачал он головой. — Не ешь, не лечишься — совершенно не заботишься о своем здоровье… (Так и есть, без нотаций обойтись не мог.) А если бы ты загнулась тут одна? Почему ты не позвонила Фионе? Она бы рада была помочь, ты же знаешь!

— Не хотела беспокоить. Думала, отлежусь.

— Так если бы ты отлеживалась! А то неизвестно где целыми днями болталась! И врача вызвать отказалась. Хорошо хоть миссис Миллет вчера вечером позвонила в штаб и попросила мне передать, что ты больна.

— Так вот почему ты раньше приехал! А кто такая миссис Миллет?

— Хозяйка нашей гостиницы. Она же администратор. Та самая, которая тебе бульон сварила, кстати.

— А я думала, ее мисс Хартцог зовут…

— Мисс Хартцог ее сестра, они близнецы.

Вот оно что! Клодин еле сдержалась, чтобы не хихикнуть — а она-то думала, что у нее в глазах двоится!

— А что касается того, что я, как ты выразилась, «приехал», — продолжал Томми, — так до шоссе, куда за мной джип прислали, мне от нашей стоянки еще добрых миль пятнадцать пришлось по горам топать!

У нее возникло ощущение, что он не столько жалуется, сколько еще немного и рисуется. Тем не менее такой подвиг заслуживал похвалы — поерошив коротенькие волосы у него на затылке, она мурлыкнула:

— Мой геро-ой!

— Вот-вот — с тебя все как с гуся вода! — Клодин покорно кивнула. — Ты упрямая и безответственная! — она снова кивнула. — И из меня веревки вьешь! — на сей раз кивать она не стала — это было бы недипломатично; потянулась к нему, поцеловала в уголок рта и потерлась носом об щеку.

Поцелуй Томми вытерпел, но занудничать не перестал:

— Сотовый твой сегодня чуть не лопнул от перенапряжения, — недовольно буркнул он, — все время какие-то мужчины названивали!

— А кто именно? — поинтересовалась Клодин.

— Мама твоя звонила — беспокоилась…

(Интересно, с чего это ее мама вдруг попала в число «каких-то мужчин»?!)

— …Я сказал, что ты уже выздоравливаешь. Каррен звонил, и его отец тоже.

— Он уже приехал?

— Не знаю. Еще Луиза — просила передать, чтобы ты завтра к шести тридцати подъехала. Я сказал, что ты перезвонишь, когда проснешься. И еще дважды звонил какой-то тип по фамилии Дженкинс — очень подозрительным тоном меня расспрашивал, кто я такой и где ты.

— Это сыщик, который на адвоката Ришара работает, — объяснила Клодин. — Он бывший полицейский.

— Оно и чувствуется. Во всяком случае, ощущение было такое, будто он не сомневается, что я тебе наставил фингалов под оба глаза, запер в комнате и отобрал телефон, а теперь всем вру, что ты заболела.

Клодин хихикнула, представив себе эту картину.

— А может, стоило? — вздохнул Томми.

— Что — стоило?

— Запереть тебя в комнате. Чтобы сидела дома, лечилась и оставила охоту на убийц тем, кому это положено. Хотя, — он кисло усмехнулся, — наверное, не помогло бы. Ты все равно все делаешь по-своему.

— Угу, — кивнула Клодин и придвинулась к нему ближе. Вжалась лицом в плечо, лизнула солоноватую кожу возле ключицы и удовлетворенно выдохнула:

— Ты!..

Это короткое слово вмещало в себя очень многое: «Наконец-то ты здесь, ты — единственный, кто меня понимает. Ты пришел, и теперь все будет хорошо. И хватит, наконец, читать мне дурацкие нотации — лучше просто обними!»

Он вздохнул и, обхватив рукой, притянул ее к себе; теплое дыхание щекотнуло ухо:

— А то, что ты самая умная, я и так знаю — можешь мне не объяснять!

Из дневника Клодин Конвей: «Господи, как я не люблю быть с ним в ссоре!»

…Она даже не пыталась запираться.

Когда миссис Ларчмонт предъявили фотографию Элен Карсак и спросили, знает ли она эту девушку, женщина не стала отнекиваться, не потребовала адвоката — просто ответила:

«Да, я прикончила гадину!» На первом допросе она говорила больше двух часов, рассказала и о том, как задушила Элен, и как напала на Лауру Ното — и как, за семь лет до того, убила собственного мужа, столкнув его с лестницы.

Казалось, она не видит в своих поступках ничего плохого — наоборот, в какой-то момент заявила, что по большому счету ее надо наградить, ведь она избавила общество от опасного преступника.

Именно так — потому что ее муж, Теренс Ларчмонт, и был тем самым «убийцей с бантиками».

О «хобби» своего мужа Дебра Ларчмонт знала давно — по крайней мере последние два года его жизни. Будучи женщиной ревнивой, она частенько обшаривала вещи мужа и однажды обнаружила в гараже тайник с «сувенирами» — сделанными «Поляроидом» фотографиями мертвых девушек и прядями их волос. И бантиками, их был целый пакет — одинаковых, из голубой с золотом бумажной ленты.

Но в полицию со своей догадкой Дебра не пошла. Мужу тоже не сказала ни слова. Зачем? Главное — что это не любовница, не какая-то финтифлюшка, которая способна увести его из семьи.

Довольно быстро она научилась «вычислять», когда ее муж был готов к очередному убийству: он плохо засыпал, по вечерам ходил мрачный, любая еда вызывала презрительную мину: «Вечно ты все не досаливаешь!» Наконец, обычно под уик-энд, он возвращался с работы позже обычного, веселый и с подарками — обязательно привозил что-то и «своей маленькой принцессе», как он называл Эффи, и любимой женушке. А на следующий день в газетах появлялась статья о новом преступлении «убийцы с бантиками».

Так продолжалось два года. Продолжалось бы и дольше, если бы не Эффи. «Маленькая принцесса» подрастала, ей было уже почти двенадцать — неровен час, о чем-то догадается и сболтнет подругам или еще как-то невзначай выдаст отца.

Дебра наконец решила поговорить с мужем — сказать, что все знает, и попросить больше этого не делать. Он выслушал и… нет, не испугался, не пообещал прекратить убийства — усмехнулся: «Ну, раз мне больше не надо от тебя ничего скрывать, теперь намного легче будет!»

Именно в тот день миссис Ларчмонт и решила скинуть своего мужа с лестницы. По ее словам, она вовсе не собиралась его убивать — всего лишь надеялась, что он сломает ногу или руку, а может, и позвоночник, и, лежа в гипсе, не в состоянии будет делать никаких «мерзких гадостей».

Но Бог рассудил иначе, и Теренс сломал не ногу, а шею. Что же до полученной после смерти мужа солидной страховки, то Дебра утверждала, что заранее ничего о ней не знала и восприняла ее как дар свыше.

Она вообще многие вещи объясняла Божьим промыслом — в том числе и убийство Элен.

На третий этаж в тот вечер миссис Ларчмонт поднялась по самой тривиальной причине: искала туалет; конечно, таковой имелся и на первом этаже, но там было накурено. Заметив валявшийся на ступеньках лестницы голубой бантик, подобрала его — вспомнился покойный Теренс.

И именно там, на третьем этаже, Дебра столкнулась с обидчицей дочери — что же это было, как не Божья воля?! Точнее, сначала увидела вышедшего с балкона чернявого макаронника с блудливыми глазами (почему-то она считала Ришара Каррена итальянцем), затаилась — мало ли что, все-таки мужчина… — а следом появилась и Элен.

И… направилась прямиком в туалет. Проходя мимо стоявшей в коридоре Дебры, окинула ее взглядом и пакостно усмехнулась, как часто делают молодые наглые девки при виде одетой «не по моде» женщины. Дальше все произошло само собой — словно что-то подтолкнуло миссис Ларчмонт вперед, опомнилась она лишь стоя над телом бездыханной Элен.