Такое разное будущее: Астронавты. Магелланово облако. Рукопись, найденная в ванне. Возвращение со зв - Лем Станислав - Страница 49

– Здесь были люди… – прошептал я, не отваживаясь говорить громко.

– Нет, это создано не человеческой рукой, – возразил Арсеньев.

– Как странно блестит эта скала, – сказал я немного погодя, – словно глазурь.

Поверхность стены была покрыта сеткой тоненьких голубоватых, блестевших, как стекло, жилок.

– Что это может быть, доктор Райнер?

– Не знаю, никогда не видел… Как будто авантюрит, но оплавленный крайне высокой температурой… Не знаю, – повторил он.

Арсеньев спрятал пригоршню металлических шариков в карман скафандра.

– Друзья мои, сейчас мы не можем задержаться здесь, чтобы определить значение нашего открытия. Нам нужно идти дальше, да еще как можно быстрее. Через четыре часа начнутся сумерки.

Мы покинули грот, не произнеся больше ни слова. Туман уже слегка потемнел, окрасился в голубоватые тона и в то же время поредел. Когда мы спускались по отлогому склону, я уже без труда мог увидеть последнего из идущих товарищей.

Мы быстро прошли не меньше десятка километров по сравнительно ровной местности. Потом грунт, казалось, начал повышаться, но это могло быть и иллюзией, так как глазу не на чем было остановиться. Вдруг впереди меня послышался приглушенный крик и глухой отзвук. Я кинулся вперед.

Арсеньев лежал, упираясь руками в почву.

– Остановитесь, остановитесь! – кричал он, поднимая топорик. Я подошел еще на шаг. Прямо под ним разверзлась мрачная пропасть, дно которой тонуло в тумане. Другого края не было видно даже с помощью радароскопов. Райнер пробормотал, что, быть может, другого берега нет и что мы, вероятно, стоим над обрывом, которым плоскогорье спускается к равнине.

– А ведь от ракеты нас отделяет едва тридцать километров, – сказал Арсеньев, стараясь ориентироваться по карте, хотя она была очень неточная и уже несколько раз в пути обманывала нас.

– Попробуем спуститься. Чем ниже мы будем, тем лучше, и нам, быть может, удастся найти какое-нибудь укрытие.

Через несколько сотен шагов обрыв не был уже таким отвесным; на экранах радароскопов порой мелькали зеленоватые изображения удобных для спуска откосов. Я пошел первым. Вокруг вились легкие струйки пара. Мрак сгущался. Туман окрашивался в синие, пепельные, даже фиолетовые тона. Иногда приходилось помогать себе руками, так как подкованные носки сапог скользили по гладким пластам. Не обошлось, конечно, и без того, чтобы кто-нибудь упал. Ниже уклон стал более покатым, но скалы были прорезаны глубокими пересекающимися канавками. Каждый неверный шаг грозил переломом ноги.

Кто-то, кажется, Арсеньев, опередил меня. Я увидел белое, окруженное многократной радугой пятно света от его фонарика. Луч терялся в тумане. Свет слегка колебался при ходьбе, потом ослаб вдруг и застыл неподвижно. Ослепленный светом, я не заметил широкой трещины и провалился в нее чуть не по колени. Очевидно, я растянул сустав и сел, чтобы осмотреть ногу. Моя веревка прошуршала по камням и натянулась.

– Алло, профессор, не двигайтесь, подождите меня! – крикнул я.

Никто не ответил. Я поднялся и, слегка прихрамывая, пошел в сторону света, в котором мелькали какие-то неясные тени. Взглянув вверх, я увидел между краями ущелья небо, показавшееся мне широкой светлой рекой: так выглядит поверхность воды, если, нырнув, посмотреть на нее снизу. Свет фонаря вдруг погас.

– Ничего не поделаешь, придется лезть, – говорил Райнер.

– Погодите!

Это был голос Арсеньева. Снова вспыхнул фонарь, рассыпаясь разноцветным блеском в трепещущем сиянии зыбкого пара. Я увидел, что они оба стоят, наклонившись. У их ног грунт неожиданно обрывался, и дальше шла темная мгла.

В это время в матовом электрическом луче заблестел шлем Солтыка, поднимавшегося из глубины. Райнер помог ему выбраться на край.

– Можно спускаться, – сказал инженер, – крутизна меньше, но становится все жарче.

– Поднимается температура? Неужели мы так будем спускаться все время до самого центра планеты? – заметил Райнер.

Получилось так, что мы собрались все вместе. Фонарик освещал четырех черных великанов в измятых комбинезонах. В стеклах шлемов дрожали голубые искры.

– Придется пожертвовать магниевым патроном, – сказал Арсеньев и достал из кармана плоскую коробочку. Это были заряды для ракетницы, которая погибла в вертолете. – Нет ли, случайно, у кого-нибудь носового платка в наружном кармане?

Райнер протянул платок. В центре платка астроном прорезал ножом отверстие, а к углам нитками привязал патрон. Я понял: профессор нашел выход, как обойтись без сигнального пистолета. Он сильно ударил ручкой ножа по капсюлю раз, другой, а когда раздалось шипение, бросил патрон в обрыв.

Мы наклонились над пропастью. Туман озарился ослепительным магниевым светом. Показались склоны: тот, на котором мы стояли, и противоположный, удаленный от нас метров на шестьдесят. Потом облако пара заслонило пылающий патрон. Это продолжалось долго. Светлые клубы разошлись, из-под купола импровизированного парашюта снова полился свет, хотя и быстро слабевший. Свет обманчиво дрожал, переливаясь в туманной дымке. Под ним, в глубине, показалась черная продолговатая масса, блестевшая, словно волна застывшей лавы. Когда свет ослабел, мне показалось, что масса набухла, а потом сократилась, как туловище змеи, проглатывающей крупный кусок.

Потом все исчезло.

Мы медленно отошли от края обрыва. Арсеньев засунул обе руки за пояс.

– Здесь всегда так: чуть покажется, что все затруднения преодолены, как появляется десяток новых… Что вы скажете об этом? – Он указал на ущелье.

– Я видел движение, – начал осторожно Райнер. – Не знаю, может быть, мне показалось, но…

– Нет, вам не показалось, – прервал его астроном. – Хорошо бы израсходовать еще один патрон, но не стоит.

Он подошел к краю и направил луч своего фонарика вниз. Свет растаял в тумане.

– Что же это такое, черт возьми?

– Поток лавы? – нерешительно высказался Райнер. – У меня было впечатление, что там что-то течет.

– Температура слишком низкая.

– Так, может быть, канал?

– Каналы на Венере?

– До дна не более тридцати метров, – вставил я.

– При таком освещении определить трудно. Ну что ж, все равно надо спускаться. Идите за мной.

Арсеньев первым спустился по краю. Мы молча последовали за ним: сначала шли лицом к обрыву, а потом повернулись и двинулись быстрее. У скалы, похожей на базальт, тянулись гряды камней с острыми краями. Внезапно Солтык крикнул:

– Внимание, вот оно!

Фонарь застыл неподвижно. В светлом круге показался высокий вал, исчезавший по обе стороны за пределами света и блестевший черно и жирно, как спина кита. Эта масса заполняла все неглубокое скалистое русло и даже поднималась над каменными берегами, отстоявшими метров на пятнадцать друг от друга. Ее поверхность медленно волновалась, и периодически чередовавшиеся расширения и сокращения перемещались справа налево.

– Перистальтика, – прошептал кто-то.

Арсеньев шел по ребру длинной плиты прямо к черной массе. Он остановился на самом конце и теперь мог дотронуться до нее ногой. Клейкая капля прилипла к его сапогу, а вокруг все заволновалось. Мерный ритм, в котором до сих пор двигалась черная масса, вдруг нарушился. Воздух дрогнул, вдоль стен ущелья пролетело дуновение, а поблескивающая масса стала медленно нагромождаться и собираться неуклюжими наростами – то полужидкими, то застывающими, – пока не вылезла широким расползающимся языком на конец плоской плиты, где стоял Арсеньев.

– Осторожнее, профессор! – крикнул я.

Он не двигался, ожидая, что будет дальше. Черная масса прикоснулась к его сапогу, отпрянула и вдруг одним броском облепила его ноги, а из тумана уже надвигалась большая выпуклость, словно идущая к берегу волна. Тут кто-то еще, кажется, Райнер, зажег и свой фонарь. Профессор неожиданно вскрикнул и рванулся прочь, но черная масса залила его почти до колен. По всей массе пробежало новое мощное содрогание.

– Уходите, профессор, уходите! – кричал я, не понимая, почему он стоит словно вросший в камень.