Век кино. Дом с дракончиком - Булгакова Инна - Страница 16

— Само собой! Значит, двое на примете?

— Диапазон широкий. Номер три — сценарист Василевич, подозревающий Любавского в плагиате.

— «Египетские ночи»?

— Они самые. Алиби сомнительное с половины одиннадцатого. Кстати, Танюша, у вашего лекаря — с двух часов. Правда, как и Самсон, актер компьютер выключить не мог.

— Он утверждает, что не был знаком с сестрой раньше.

— Да, при мне в клубе познакомились. И тут великая странность. После беглого обсуждения кандидата на роль она пошла пригласить актера на дачу — так было сказано мне и Василевичу. Однако Вольнов клянется, что не подходила и не приглашала.

— Лжет? — уточнила Танюша напряженно.

— Нет никакого смысла. Он так загорелся играть в «Египетских ночах», что наутро достал сценариста: как ему эту мечту воплотить? Тот посоветовал действовать напролом, потому что у Вики уже есть претендент на роль.

— Кто претендент?

— Боб и Вася не в курсе. Может, Самсон знает, может, они уже подобрали предполагаемых участников… — Я задумался: «удачливым соперником на приз „Мефисто“ явился общеизвестный Виктор Гофман, тоже отечественный плейбой, тоже мускулы играют… Виктор и Виктория — победитель и победа».

Утром в среду я приехал на Плющиху к Любавскому, долго звонил, стучал — безрезультатно; между тем накануне по телефону мы договорились о встрече в десять. Где его носит?.. Ситуация так болезненно напоминала ту, воскресную, что я не решался уйти, топтался на площадке, наконец плюнул, вынырнул из прохлады подъезда в ранний зной, нырнул в кусты в зной сквозной, с дрожащими светотенями; как высоко и пышно разрослись акации за эти годы… Когда-то тут стояла скамейка и объяснялись мы с Викторией в последний раз (есть скамейка — не та, конечно, с двумя бабулями, которые настороженно проследили, как я присаживаюсь на другой краешек). В последний раз. Для нее все было решено, доводы мелкие, меркантильные… А впрочем, редкая удача — только что творческая пара заключила договор на первый свой фильм. «Мы будем встречаться как раньше». — «Со мной встречаться, с Соном жить? Не будем». — «Я люблю тебя, я тобой больна. — Она рассмеялась радостно и повторила: — Я тобой больна». — «Кином». — «Нет, тобой, ты не знаешь!» Должно быть, она уже знала, что беременна, а я уперся: или — или. «Снимай кино!» — «Это я и собираюсь делать, а ты вызовешь Самсона на дуэль». — «Ага, обязательно. Прощай, радость моя!»

Эта пижонская, по молодости, поза впоследствии мне дорого стоила: я действительно был болен ею, с ума сходил, вечера просиживал перед телефоном, но не позвонил, торчал по ночам вот тут, в сиреневых кустах, но не окликнул… «Я вас люблю, хоть я бешусь, хоть это труд и стыд напрасный…» Постепенно бешеная боль прошла, но тайный роман, как я теперь понимаю, повлиял на мою жизнь глубоко. В горячке женился, бесстрастно расстался и остался — в одиночестве. Однако ни о чем не жалею — она бы сломала меня, но не смогла. А вот Самсона…

Где ж этот «вечный муж»? И вдруг я его увидел сквозь листву, он шел к дому стремительно, как таран, опустив голову. Я сделал движение, но остался на месте, услышав:

— Самсон побег, совсем нервный стал, — говорила бабушка в платочке; вторая, в кокетливой соломенной шляпке, отозвалась живо:

— Надо думать. В нашем нищенском существовании возводить загородную виллу, знаете…

— Стало быть, денежки есть.

— Вот я и спрашиваю: откуда?

— А, при такой-то шустрой жене… Вика из-под земли достанет.

— С панели, что ль, извините?

— Ну, она не, прости Господи, какая-нибудь, а мужики обхаживают, то один провожает, глянь, другой.

— Безнравственная семья, жаль ребенка, вырастет наркоман и бандит.

— Марковна, вы прям уж! Тихий, не матерится, не пьет. Хотя нынче ни за кого не поручишься. Вон ходила я на уголок за дешевым молоком…

— По два тридцать?

— Уже два сорок. Цистерну привезли. Вхожу во двор с бидоном, из подъезда парень… или мужчина, не разобрала, совсем слепая стала.

— Очки носите.

— От них давление поднимается.

— И что парень?

— С набитой сумкой, увидел меня — и шварк сюда в кусты!

— К сообщникам? — ахнула в шляпке.

— Не, один. Я занервничала, подхожу к кустику-то и заглядываю потихоньку, а оттуда шепот страшный: «Катись отсюда, бабка, покуда жива!» Я и покатилась, думаю: террорист.

— Бабка… Хам!

— Да это-то ладно, я и вправду бабка… только так страшно сказал! Хотя воскресенье, утром дело было, окна у всех от жары открыты, а жуть берет. Я к себе Николаю Угоднику помолиться за спасение. Голос отчаянный, а не слыхать, чтоб кого-то у нас обчистили.

— Сумка большая?

— Громадная. Главное, как меня-то он испугался, от меня ведь в кусты сиганул. Понятно, знал, что подслеповатая.

Старушки отвели душу и удалились, удостоив на прощанье и меня оценивающе-опасливым взглядом. Однако сведения могут представлять ценность; очень жаль, что бабушка в платочке «слепа глазами стала».

За ними хлопнула дверь подъезда, я вышел на солнцепек: у окна стоял Самсон, уставившись сквозь стекло во двор расширенными белесыми бельмами (игра света), как сумасшедший! Какое-то время глядел на меня, словно не узнавая, кивнул, сгинул, я было двинулся к дому, но он опередил, сбежав по ступенькам. Молча мы вошли под ту же ажурную сень, сели, он пробормотал:

— Черт! Голова раскалывается…

— Где ты был?

— В милиции.

Ах да, ведь уже три дня прошло.

— Есть новости?

— Никаких. Подал заявление, едва всучил. У них своя логика: вдвоем, как правило, не исчезают, а уезжают. Им трупы подавай. А где я их возьму?

— И в сводках происшествий…

— Никаких данных! — взвизгнул Самсон; судя по всему, он был на пределе. — Труп исчез… встал и уехал!

— Что за бред?

— Я живу в бреду. — Он оглянулся по сторонам. — Жду явления Вани. Ваня все объяснит.

— Он тебе уже являлся?

— Издеваешься?.. Ты, подонок… (я рефлективно взметнул руку). Ударь, ударь, а я повторю: ты развратил мою жену и все разрушил!

Ну не драться же с больным! Я покорно принял удар (словесный, конечно).

— Я любил ее, но она меня бросила. Много лет назад.

— Сейчас-то хоть не лги! Вика во всем призналась. Ты укусил ее в сердце…

— Тьфу, я не бешеный пес… да и ты не сумасшедший. Давно забытая история, Вика соврала тебе, кого-то прикрывая.

— Да ну? Ты отвез ее из клуба в Молчановку?

— С чего ты взял, что в ту ночь она была не здесь, а в Молчановке?

Он поскреб обеими руками лысину… действительно сумасшедшего разыгрывает?

— Может, меня хотели убить? — прошептал. — Вы оба хотели…

— Идея дельная, — перебил я с иронией, — но не от меня исходящая.

— Дельная?! — опять взвизгнул Самсон.

Нельзя раздражать его в таком состоянии!

— Неудачно пошутил. Ведь ты предложил ей разумный выход — развод. — Я помолчал. — Или не ты?

— Что?

— Таких женщин, как Виктория, не бросают. Скорей наоборот…

— Что она тебе еще рассказала?

— Кое-что. — С этим бесноватым поневоле пойдешь на хитрости!

— Ну… да, она предложила. Но я согласился!

— Так за что тебя убивать?

— Николай, не бери меня на пушку!

— Я хочу помочь.

— Не нуждаюсь! Я тебя ненавижу.

— Взаимно! — сорвался и я; Самсон было привстал, я его дернул за руку, он свалился на скамейку, как мешок с трухой.

Поговорили, в общем. Какое-то отвращение нахлынуло на меня душевным смрадом… к нему, к себе. Но я справился.

— Она мертва, Самсон. Не истлевшие истории нужно колыхать, а поймать убийцу.

Он странно, тихонечко засмеялся.

— А почем я знаю, что убийца не ты?

— Да ладно тебе!

— А почем ты знаешь, что убийца не я?

— Признаешься?

— Э нет, не поймаешь!

— Так не дергайся.

— Да пошел ты! — Самсон пять привстал, я опять почти насильно усадил его.

— Погоди, надо прояснить кое-какие моменты. Вы с Викторией уже выбрали претендентов на главные роли в экранизации?