Век кино. Дом с дракончиком - Булгакова Инна - Страница 14

— В катастрофе: автобус, на котором ехали они, разбился. А что Самсон? Так и скрывается в Москве?

— Да не скрывается, пьет на Плющихе. Значит, пока вырисовывается такая картина. — Я жадно хлебнул крепчайшего чая, приходя в себя. — События начали стремительно раскручиваться в среду, третьего июня. Утром сюда приехала Вика: был назначен расчет с рабочими, но они еще не покончили с гаражом (расчет отложился на субботу). Она решила побыть со своими и переодевалась в дачные тряпки в спальне, где ее застал Самсон.

— Как застал?

— Полуголую. И засек острым взглядом мужа разноцветный синяк — след от укуса — у нее под грудью, прямо где сердце.

Больная отчего-то испугалась, глядела на меня, затаив дыхание.

— Господи, да пошлейшее обстоятельство…

— Нет, Николай Васильевич, жутко.

Я тоже вдруг заволновался: эта убогая постоянно втягивала в некую «иную» сферу бытия, а я желал оставаться «на земле».

— Словом, он засек синяк, и начался, естественно, скандал.

— Да, Ванечка в четверг упомянул.

— Без подробностей?

— Просто упомянул: сумасшедший денек начался и кончился скандалами.

— Самсон не признался, но возникло подозрение — уж больно негативные эмоции я у него вызываю, — что она упомянула и про меня (в связи с Ваней). В общем, оскорбленный муж пригрозил разводом.

— Вика согласилась?

— По его словам — да.

— Как же вы его разговорили?

— Сумел спровоцировать на откровенность. Он решил, что Вика мне доверилась в клубе — вот еще один штришок: наверное, он знает о нашем с ней прошлом. Потом Вика спустилась вниз к рабочим, Самсон, чтобы успокоиться, сел за компьютер. Работа отвлекла, но не совсем, в общем, он помчался в Москву и в клубе «Артистико» встретил журналистку Кристину Каминскую, которая в тот ж день стала его любовницей. Две, понимаете ли, одиноких падших души… и т. д. Вечером Самсон нарывается здесь в гараже на еще одну сцену и обещает банкиру, что в субботу, с окончанием строительства, Ваня уедет от греха подальше.

— Он был нужен на стройке.

— Да. Самсон осуществлял стратегический надзор за рабочими, а Ваня был на подхвате, например, в четверг ездил в Москву за какой-то особой эмалью.

— И в последний раз побывал у нас в ночлежке.

Я внезапно взорвался:

— Черт! Кто мог убить его? — Татьяна перекрестилась, и я, под влиянием ее жеста, закончил: — Главное — за что, Господи?

После паузы она спросила:

— Самсон в ту субботнюю ночь ездил к журналистке?

— Ага, даже алиби подгадал: ее соседка видела его в одиннадцать. Выходит, не он некорректно выключил компьютер.

— Ваня?

— Нет. Мне удалось сегодня подловить его девчонку на вранье. И вот что она рассказала. Они будто бы случайно (или не случайно — не суть важно) встретились на улице около десяти, когда Ваня направлялся на станцию. И увидели промчавшегося на машине Самсона. Леля отправилась домой отвести собаку и улучить момент, когда можно будет улизнуть на свидание. Ваня — к себе — и в ожидании принялся играть в «преферанс».

— Как он мог быть уверен, что Самсон вскоре не вернется? Или, наоборот, не подъедет на московскую квартиру, где не застанет Ваню?

Переходы Танюши от «экстаза» к «трезвомыслию» не в первый раз удивляли меня.

— Самсон уже в пятницу мотался к «одинокой душе» (точнее, к телу), неуклюже соврав, будто всю ночь работал над сценарием. Ваня наверняка сделал соответствующие выводы, сам был одержим.

— Как можно их равнять в грехе?

— Я не равняю, но подоплека одна: Виктория превращала близких в рабов, всегда готовых уйти из-под власти. — Я усмехнулся. — Тяжелая тень «Клеопатры». Танечка, не возражайте, я сам едва спасся.

— Не возражаю, я тоже в конце концов сумела уйти.

— Так вот, без двадцати двенадцать девочка из сада увидела Ваню при свете экрана. Вдруг — кто-то выключил компьютер.

— Она не рассмотрела?

— Якобы нет. Просто экран погас, а розетка под столом, надо нагнуться. Однако Ваня сидел неподвижно.

— «Сидел неподвижно», — повторила она, откинулась плашмя на раскладушку, заметная дрожь — все сильнее — сотрясала тело. Припадок? Я, не зная, что делать, бросился на колени, схватился руками за шею ее и ноги, рванул; она замерла и ослабела, прошептав:

— Боль в позвоночнике прошла.

— Тебя же шикарный экстрасенс обслуживает.

— Не экстрасенс. Вдруг сейчас прошла.

Я благоразумно отдалился от больной на табуретку; такие, знаете, встряски в вялой нашей жизни влекут к обладанию. Закурил. Она выговорила:

— Он был мертв.

— Мертвые не звонят по телефону.

— А вы уверены, что то был реальный звонок, что…

— Я не страдаю мистической манией: была произнесена фраза из вашего, так сказать, «предания» о святом и императоре.

— Но Ваня мог рассказать кому угодно, вон с Никитой Савельевичем они горячо обсуждали…

— Стало быть, это Савельич меня попугал?

Она промолчала, задумавшись.

— Этот ночной звонок — такой несуразный, абсурдный.

— А вдруг Ваня подслушал сцену в среду и узнал, что я его отец?

— Возможно, но загадка остается. Если он хотел предупредить о грозящей ему смертельной опасности, то почему не сказал прямо?

— «Меня хочет убить неуловимый Джо», — вспомнил я вслух Лелину фразу.

— Ну да, назвать имя, а не кощунствовать, не ерничать в такое мгновенье! Юноша был потрясен моим рассказом, а тут… искусственность, игра.

— Да, но зачем убийце, например, драматизировать ситуацию, привлекать мое внимание к чему-то… сверхъестественному?

— Чтобы набросить покров на «естественное».

— Слишком изощренно.

— Это изощренное преступление… и впрямь «пляска чертей». «Приди ко мне тот, кто под землей».

Словно в ответ проскрипели ступеньки под осторожными, шаркающими шагами, «прочмокал» линолеум в прихожей… Мы, замерев, глядели на дверь, в которой возник Савельич в мрачной своей хламиде и с белым узелком.

— Добрый вечер, — робко пробормотал он, продвинулся бочком к раскладушке, разложил перед Танюшей скудную снедь. Его угодливая, искательная манера раздражала меня. Что за трагикомедию разыгрывают эти ряженые побирушки?.. Несчастные, выбитые из колеи люди — тотчас одернул я сам себя.

— Николай Васильевич, — предложил старик свежего хлебушка.

— Спасибо, я уже перекусил.

— Есть новости о бесследно канувших?

— Есть.

— Они нашлись?

— Не нашлись. Кстати о канувших. — Раздражение меня не покидало. — Николай Савельевич, что вы делали в ночь субботы, уйдя из ночлежки?

— Вы меня в чем-то подозреваете?

— Я не понимаю вашего поведения. Зачем богатому человеку занимать место бедняка?

— Так ночлежка моя собственная! Это богоугодное заведение, меня Танюша надоумила.

— Хорошо. Сегодня я как раз занимаюсь установлением алиби. Меня интересует окружение Вани.

— Но я же говорил. Сидел дома и ждал делового звонка.

— Дождались?

— Нет.

— А сами не позвонили?

— Куда?

— Вот я и интересуюсь: куда? От кого звонка-то ждали?

— От одного знакомого.

— Это не ответ.

Наступила пауза. Глазки старика беспокойно перебегали с меня на Танюшу. Да что я все: старик, старик… ему пятидесяти нет.

— Смелее, — подбодрила его подружка. — Николаю Васильевичу можно доверять.

— Я доверяю, но…

— Ну так я скажу.

— Танюша! — взмолился странный тип. — Ладно, я просто сидел и смотрел на доллары.

— На что? — удивился я, больная пояснила:

— Время от времени ему необходима такая вот психологическая поддержка.

— Чего ж он ее в богоугодных молитвах не находит? — ядовито осведомился я.

— Застарелый синдром Скупого Рыцаря. Но рецидивы случаются все реже.

— Николай Васильевич! — воскликнул бомж пламенно. — Только вы никому!

— Боится, как бы тайник его не обнаружили.

— Вы не в сейфе деньги храните?

— В сейфе, в сейфе, в тайном, потаенном.