Внутренний суслик (СИ) - "Inndiliya" - Страница 59

— О, кстати! Ты наденешь его сегодня для меня? Ты в нем смотрелся умопомрачительно — и это теперь стало моей постоянной навязчивой идеей. Каждое утро, — Тори вздохнул и покаянно уронил голову на подушку, тут же приподнимая ее. — Ты в курсе, что под килт не надевают белье?

— В курсе. Но тогда и ты его наденешь для меня. — Поиграл бровями и муж задохнулся на вздохе, я даже не понял, от возмущения или восторга.

— Почему ты так долго упирался? Я же видел, тебе безумно хотелось секса, — тихим шепотом, едва различимо, спросил Тори, нависая надо мной.

— Я не хочу, чтобы ты считал меня придатком к ребенку. Я хочу, чтобы ты заметил разницу между мной прошлым и настоящим. Люди меняются, Тори. Тут ты ошибаешься.

— А почему тогда уступил? — муж приподнял бровь и с интересом посмотрел на высветившееся в свете очередной молнии выражение моего лица. — Только честно.

«Честно ему подавай…» — забубнил Василий. — «Вот и скажи честно, что внутри тебя неизвестно чей ребенок, посмотрим, как ему понравится такая правда.»

«Так, Вася. Сразу в розарий. Где Макар пионы не садил. Не порти мне такую славную ночь.»

А мужу ответил другое:

— Омега, как хранитель домашнего очага, имеет полное право наломать дров, чтоб и очаг пылал, и альфе было нескучно. Ты сейчас хочешь убедить меня, что я совершил ошибку? Ведь никто не ждёт ответных чувств от бутылки хорошего вина или от крепкой сигары, ими просто наслаждаются.

Тори хмыкнул:

— А давай проверим, ошибка ли это была? Что ты там хотел сделать в своем порно-рассказе? Кроме недопустимого?

В нем, как и во мне, томительно плескалась бездна нерастраченного секса. Тори дал мне карт-бланш и улегся на спину, ухватившись руками за спинку кровати, делая видимость, что обездвижен.

Мне давно хотелось самому исследовать это красивое тело, которым он тут сверкал всю неделю, поэтому я даже замер перед открывшейся внезапно возможностью и облизал губы, прикусив нижнюю. Руки Тори напряглись, дернувшись, но он сдержался.

Первое, огненное желание было утолено, и теперь я мог контролировать накал страсти. Да и проверить, насколько хватит выдержки мужа, тоже хотелось. Зудящий червячок сомнения после слов Шиви-паршиви, что такое бревно не в каждом лесу растет, прогрыз длинную извилистую червоточину. Да и другие его слова про толстого ноющего беременяшку тоже отравляли жизнь. Именно таким я и становился со своими перепадами настроения и растущим животом.

Я провел указательным пальцем по лбу, носу, губам Тори, прочертив линию до груди, дошел до дрогнувшего живота и свернул с прямой линии, пройдя по венкам через пах, минуя заинтересованный орган, по левой ноге, и не удержался, запустил пятерню в мягкие волоски на ногах, видя, как от удовольствия у мужа поджались пальцы на ступнях. Приподнял левую ногу и стал прикусывать кожу, поднимаясь по внутренней стороне от колена вверх. Стоило мне лизнуть ее и нога тут же дернулась, а Тори скукожился, поморщившись.

«О-о-о! Как ми-и-ило!» — умильно протянул Васятка. — «Щекотки боится! Это надо запротоколировать и на всякий случай запомнить.»

«Чтобы что — защекотать его до упора, если он меня так и не полюбит?» — саркастично хмыкнул я.

Но Василия моим сарказмом было не сбить.

«Ничего-ничего! Авось да пригодится. Случаи-то разные бывают. Ты вона девкой была, а потом хоба — и с писюном ходишь.»

Кстати, приобретение заинтересованно дернулось.

Вот хреновый из меня исследователь. Не смог дойти до конца, как собирался. Потому что Тори шепотом начал считать:

— Четырррежды оди-ин — четыре-е-е, четырежды два-а-а — во-о-осемь…

Пришлось забраться на него сверху и закрыть ему рот поцелуем. Но он продолжал говорить, вернее смешно шевелить губами даже в то время, когда я его целовал, ёрзая, и я не выдержал и сдался. Наделся, как бабочка на шпильку, без ансамбля, сам бля. Тори, наверное, внутри был каменным, потому что даже рук не оторвал от кровати, только мышцы вздулись, выпуклыми венами пробиваясь через загорелую кожу. Да кубики на мгновение прорисовались на поджатом животе.

— Четырррежды семь — двадцать восемь, — выдохнул он, тяжело дыша, стараясь сдержаться и не подбросить меня бедрами.

Хилое тело Милоша продержалось в скачке недолго. Руки, стоящие по бокам от головы Тори от напряжения ослабели, ноги тоже не выдерживали напора и желаемого ритма. Я выдохся на “пятью пять — тридцать пять”, и упал, тяжело дыша, на грудь мужа.

И был тут же перевернут на спину одним слитным движением-кувырком. Только голова успела мотнуться, и я вжат разгоряченным лосём в неширокую кровать, даже не разъединившись.

Хищное выражение лица раззадоренного мужа ни на секунду не испугало меня. Наоборот, с облегчением выдохнул, что сейчас он возьмет в свои руки процесс, и все пойдет как надо. И он взял.

 — Одна нога там, другая здесь, — Тори похлопал ладонями по своим плечам и обхватил широкой рукой то, что было еще не задействовано, но жаждало присоединиться к общей вакханалии чувств.

И это было то, что надо, тот угол, тот ракурс, нужный темп. Сдерживаться не было никакой возможности, да Тори и не позволил.

— Давай, Милли, давай, — шептал он, увеличивая натиск, одной рукой наглаживая благодарно отзывающийся член, а другой придерживая меня за бедро, чтобы я не бился головой о спинку кровати. — Скажи, как тебе нравится!

— А я думал… что аристократы… — слова давались с трудом, но мне очень хотелось оттянуть такую близкую развязку, — и в рот берут вилочкой…

Тори громко захохотал и уткнулся мне в грудь мокрым лбом, прерываясь. Я, пользуясь моментом, потянулся носом к его волосам, глубоко вдыхая ставший родным запах мужа, и запустил туда руки, ласковыми движениями поглаживая голову. Тори замер и заурчал, как большой кот, поводя гладко выбритой щекой по груди, задевая возбужденные соски.

— Ты, конечно, не совершенство, но шедевр еще тот! — выдохнул он. — Как берут аристократы, я покажу тебе позже.

Он развернул меня на бок, и мягко толкнулся внутрь, сжимая обе ноги согнутыми в коленях, укладываясь сбоку, пропуская руку снизу подо мной, чтобы покрепче прижимать к себе, входя поглубже. Тори целовал меня в шею, прикусывая за плечи, дразнил головку члена большим пальцем, размазывая смазку, и насаживал, толкался, прижимаясь горячим телом.

— Так нравится, Милли? — шептал в затылок он, и меня выгибало в его крепких руках, обсыпая мурашками шею. — Не молчи, милый. Скажи что-нибудь, — хрипло просил меня.

А я не мог, не мог ничего сказать, только тоненько, музыкально постанывал и дрожал всем телом, когда Тори выходил из меня, проезжаясь по простате.

Оргазм накрыл меня ожидаемо и очень быстро. Тори не отнял руки, продолжая гладить и двигаться во мне, ловя кайф от судорожно сжимающейся задницы, и кончил на пару толчков позднее. Отдышавшись, он поднес руку, которой гладил мой член, к лицу и лизнул пальцы.

— Фууууу! — скривился я, все еще не в силах отдышаться от непривычно долгой физической нагрузки. Приятной, но выматывающей.

— А ты вкусный, Милли, и пахнешь топлёным молочком. И на вкус тоже, — по голосу чувствовалось, что Тори улыбается.

— Зачем ты это сказал? Я же теперь молоко в рот взять не смогу, бээээ, — скривился я, попытавшись свернуться в калачик.

Но муж не пустил. Прижал к себе, погладил по животу, расслабляя.

— Бояка маленький. Скоро папой станешь, а туда же, — шептал мне на ухо он.

В его руках, как в коконе, было тепло и надежно. Гроза казалась не такой уж и страшной. И другие страхи на время спрятались. Вот так я когда-то и мечтал — про крепкую семью, про любовь, про надежное плечо. Только все вывернулось наизнанку. То, что я назначил отцом Бубочки Тори, еще не доказывало, что так и есть. Имею ли я право влюблять в себя его, чтобы потом он возненавидел еще больше, разочаровавшись во мне?

«Таисий Валерьевич!» — высунул нос из норки Василий. — «Ты эту философию брось. Сейчас все равно ничего не изменить. Поступай по обстоятельствам.»