Игрок Фемиды (СИ) - Лимова Александра - Страница 53

— Сколько она беременна?

— По моим подсчетам четвертая неделя пошла.

— В курсе, что таблетками можно прервать до месяца?

— А ты откуда знаешь? — Антон напрягся, поняв, куда клонит Слава.

— Сашка экзамен по гинекологии со второго раза сдала. Когда готовилась к пересдаче, давала мне список вопросов, чтобы я у нее в произвольном порядке спрашивал. Я еще много чего интересного теперь знаю.

— Думаешь?..

— Думаю, мужик. Настроена она была решительно. Плюс, раз твои наблюдатели не видели ее в больницах, шансы того, что она медикаментозный аборт сделала, стремятся к абсолюту. В этих женских больницах хотя бы уговаривают подумать.

— Нет, Зимин… — Антон неверяще смотрел перед собой, не заметив, как его перестало трясти. — Господи. Ну, нет же… Блядь, хуйня это все… она из дома не выходила. Не могла. Когда? Ты говорил, что Сашка от нее уехала в два ночи. Я видел ее тачку, с того момента и пасли. Ленка зашла в подъезд и больше не выходила…

— Как насчет доставки с аптеки? — Зимин не хотел его добивать, но Антона нужно подготовить. Он же больной всегда был на тему детей. Поэтому никогда за дела не брался, если они хоть как-то касались детей. Боялся не сдержаться.

Когда у Сашки задержка случилась, и Славка, крайне напряженный этим, поделился с другом, Антон обрадовался, будто это у него жена возможно залетела. Взял со Славы слово, что именно его выберут в крестные. И расстроился, когда оказалось, что Сашка не беременна.

Его нужно подготовить. Слава снова закурил, угрюмо посмотрев на сжавшего челюсть Антона, твердо глядящего перед собой. Нужно подготовить. Только как? Он ничего не желает слышать. Вон и сейчас сидит с таким видом, будто Слава ему ничего не говорил. Зимин выдохнул сквозь зубы, понимая, что нужно вмешаться.

***

Я стояла в квартире Антона у двери напротив входа в коридоре, прислонившись к косяку плечом, упрашивая себя успокоиться. Решилась — делай. Все. Нехер метаться.

Славка кинул смс что он поднимается. Я рвано выдохнула, когда ключи звякнули в замке. Выглядел Антон хреновее, чем когда был на отходняках. Заметив меня, замер. Не поверил. Бросил взгляд на свой телефон, усмехнулся, прикрыв глаза и покачав головой. Оперся спиной о дверь. Напряжен. Бескровные губы твердо сжаты. Взгляд в сторону.

— Добивай. — Тихо произнес он.

Вчера Славка, бухая со мной на заднем сидении седана Сашки, сказал, что Антон сдохнет. Что он отказался и не переживет ломки. Двенадцать лет вкидывания, это не шутки. Но Антон скорее сдохнет, чем сделает это снова. Он, под тихий плач сердобольной Сашки, тихо выговаривал мне, что я обязана помочь. Что это первый и последний шанс Антона, вырваться из порочного круга. И если ни я, то никто.

Хлестая коньяк как воду, и утирая злые слезы, я уже понимала, что вернусь к Антону. Он для меня первый. Он для меня единственный. И пусть он порочен, как сам дьявол, пусть иной раз я готова самолично его придушить, но этот упертый сукин сын в беде. Этот урод моя первая любовь. И последняя. Больше никогда никого я так сильно не полюблю. Чтобы всю ночь шерстить форумы дур, залетевших от наркоманов, и плача, читать их откровения. Потому что я надеялась. Я хотела в свои ебучие двадцать лет от него ребенка. И я в жизни так не ревела, как после медикаментозного аборта, скрючившись от ужаса на ледяном равнодушном кафеле в ванной. Зимин сказал о клинике в Берлине. Вчера он и Лешка оплатили нихеровую сумму. Через два дня вылет. Я поеду. Я поеду с ним. Я буду рядом.

— Один срыв, Антон… — ком подкатил к горлу. — И я уйду. Ты больше никогда меня не увидишь!..

Антон, с кожей цвета первого снега, посмотрел на меня с такой болью, что сердце кровью облилось. Он сделал шаг ко мне. Обнял, как мог, дрожащими неверными руками.

— Лен… маленькая… — выдали бескровные губы. — Я клянусь!.. Клянусь своей жизнью!..

Я, не чувствуя, как слезы катятся по лицу, дрожащими пальцами подняла его голову, заставляя смотреть в свои глаза.

— Один срыв… Я уеду отсюда. Брошу все и уеду. Сменю фамилию, имя, чтобы ты никогда меня не нашел… Я брошу все, понимаешь?..

— Ты… сделала?..

Я, не в силах ответить, кивнула. И он… сломался. По мужски страшно, молча, бесшумно. Отступил назад слепо шаря рукой в поисках опоры. Нашел. Не помогло. Просто сполз по косяку на пол, бессмысленно глядя перед собой опустошенными, мертвыми глазами. Как будто душу вырвали, а тело оставили. Белые губы раскрылись, выдохнули и сомкнулись. Рваный вдох, попытка прийти в себя. Он не верил, что я это сделаю. Не верил, несмотря на все доводы разума, он не верил в это. Так же как и я не верила тому, что встречаюсь с наркоманом, хотя все на это указывало.

Ровный затяжной вдох, уцепился за дверную ручку и рывком поднял тело. Взгляд темный, глубокий, злой. Я безотчетно отступила на шаг. Со злостью ударил кулаком в стену. Еще раз. Еще. С губ сорвался утробный рык и ругательства. На себя. Клял себя на чем свет стоит. Проклиная самыми страшными словами. Он ненавидел себя, гребанный хуев эгоист. Сейчас ненавидел себя, исступленно прося у меня прощения. А я смотрела как в он страдает, не смея приблизиться… Чувствовала, что мир вокруг дрожит. Что мне страшно. Ибо он действительно подошел к грани, переступив которую, готов был себя убить. В ненависти и неверии. Я впервые видела человека так неистово ненавидящего себя. С таким сожалением, страхом и мольбой испрашивающего моего прощения просто за то, что он есть в моей жизни. Он никогда себе не простит мой аборт. Никогда. А я смотрела и понимала, что не отпущу его. Не брошу. Я вытяну его. Как он вытягивал меня, когда мне было плохо…

Следующие сутки он пытался работать, сказав, что если будет сидеть на месте, то просто загнется. Иногда тормоза у него срывались, и он злобно рыкал, чтобы я не смотрела на него с такой жалостью, заживо хороня. Сашка капала его каждые четыре часа. Помогало мало. Я заметила, как судороги выкручивают ему руки, когда он что-то пытался пометить в документах перед собой, сидя за кухонным столом, но промолчала. Потому что он поднял на меня выжидательный взгляд.

Попыталась сопротивляться, когда он куда-то собрался ехать. Рыкнул, чтобы не лезла, правда, из машины позвонил и извинился. Я беспокойно мерила шагами замершее пространство его квартиры. Вернулся через час. Вообще никакой. Кинул на тумбочку ключи, какие-то папки, телефон, едва не упал, пока разувался и рухнул спать прямо в одежде, сказав, что его не для кого нет, если что, чтобы я прямо так и говорила особо настойчивым, что он сдох, и его вырубило.

Я, хотела было прикрыть дверь, но заметила, что возле кровати валяется телефон. Причем такой, который я у него не видела. С учетом того, что он херово спит, а сейчас его наконец свалило, я неслышно приблизилась и забрала телефон с собой.

Положила рядом с ноутбуком в кухне и продолжила шерстить форумы и статьи посвященные проблеме Антона. Экран телефона засветился, оповестив, что сообщение доставлено. Не успев осознать, что я делаю, взяла и ткнула пальцев в оповещение, открыв диалог с отправленным сообщением. Впрочем, ничего интересного.

«Завтра Нестеров к тебе хату заедет. Его не трогать, пока не скажу.»

Телефон завибрировал в руках, оповещая, что на это сообщение Антона пришел ответ:

«Понял. С треугольником поговори. Черти охуели и в себя поверили. Права пытаются качать. Рябой схоронился пока найти не можем»

Я, приподняв бровь, качала головой и вышла из диалога. Пальцы замерли над еще одной строчкой в сообщениях. Нельзя читать. Это его дела. Но палец ткнул в диалог ниже и я, мягко говоря, охерела. Первое сообщение от Антона:

«Сегодня. Жестко. Фотоотчет. И передайте от меня привет.»

«ок» — короткий ответ.

И три прикрепленные к нему фотографии. На первой плачущий Вадик с выбитыми зубами и окровавленными губами делает минет нескольким. На второй, его связанного имеют. И не только сзади. Я едва успела добежать до унитаза. Меня рвало от отвращения и ужаса. На третью, где его вздергивали несколько животных на скрученной простыне перекинутой через решетку, я смотреть не могла.