Разведка идет впереди - Мильчаков Владимир Андреевич - Страница 12

- Вот здесь мы Нурбаева с фашистом оставили. Тут еще овражек такой… глухомань невылазная. Вот он. А немецкие танки вот здесь ударят. Это немец сам лейтенанту указал.

С минуту царило молчание. Генерал и подполковник изучали расположение сил врага, нанесенное немецкими штабистами на карту. Первым заговорил генерал.

- Что ж, подполковник, у тебя дело верное. Тебе болото помогает. Следи только за левым флангом. Всех бронебойщиков сюда. Орудия на прямую наводку. Вместо 7.00 начнем в 6.00. Горячо будет у твоего соседа, Горшенина. Пошлешь ему один свой батальон, а когда он за мост проскочит, батальон обратно вернет. Сейчас же пошли. Ну, ладно, у тебя обстановка ясная, ты только не горячись. Бывай здоров, а мне на КП пора.- Генерал свернул трофейную карту, положил ее в сумку, принесенную Малюткой, и шагнул к двери. Откуда-то из темного угла вышел успевший вздремнуть ординарец. Взяв из рук генерала сумку, он привычным движением повесил ее себе на плечо. Генерал, взявшись за ручку двери, снова остановился и взглянул на Шатова.

- Ты батальон свой (немедленно посылай к соседу и свою роту автоматчиков дай. Ему раньше немецких танков на мост выйти нужно. А за мостом вернет и батальон и роту. Ну, бывай здоров,- сказал он еще раз и вышел.

Нурбаев сидел в овраге среди бурно разросшихся кустов ивы. У самых ног его лицом вниз лежал фашистский генерал, связанный по рукам и ногам и покрытый зеленой плащ-палаткой.

С момента ухода Чернова и остальных разведчиков прошло больше часа. Пернатые обитатели оврага, обманутые тишиной, подняли отчаянный писк, чириканье. В полуметре от лица Нурбаева, на тонкой и гибкой веточке ивы, бочком уселась какая-то взъерошенная пичужка. Беззаботно чирикая, она задорно топорщила свои перышки, чистила клюв и, охорашиваясь, лукаво косилась на неподвижного разведчика бусинкой золотистого глаза.

Нурбаев, затаив дыхание, следил глазами за беззаботной, доверчивой пташкой. Губы его невольно сложились в мягкую, ласковую улыбку. «Смотри, какая смелая. Кругом война, а она хоть бы что. Даже людей не боится». Он сидел не шевелясь, боясь спугнуть ее каким-нибудь нечаянным движением. И, словно в подтверждение его мыслей, птичка, закончив свой туалет, перепрыгнула на соседнюю, еще более близкую к лицу Нурбаева, веточку и внимательно уставилась на сержанта. «Что, знакомый думаешь?» - вдруг неожиданно для себя вслух спросил Нурбаев. Насмерть перепуганная пичужка шарахнулась в сторону, а Нурбаев покосился на немца. «Уж не видел ли он, как я с птицей разговаривал? Еще за дурака примет», - подумал он. Но пленный генерал лежал лицом вниз, почти с головой укрытый плащ-палаткой. Однако сержант заметил, что ноги его то сгибались, то разгибались. Нурбаев пошевелился. Фашист сразу замер. Откинув плащ-палатку с его ног, сержант проверил, крепко ли затянута веревка, и успокоился. «Крутись, пожалуйста, - усмехнулся он про себя. - Занимайся физкультурой. Веревка крепкая, месяца на два хватит, пока перетрешь».

Из глубины леса донеслись человеческие голоса. Нурбаев насторожился. Рука предостерегающе легла на затылок немца.

Вслушиваясь в звуки голосов, Нурбаев определил, что где-то совсем недалеко от оврага проходила группа немецких солдат. «Дозор, видимо»,- подумал он. Голоса стали удаляться, и вскоре вновь все затихло. Нурбаев успокоился. Но пленный генерал неожиданно стал проявлять нетерпение. Несколько раз он осторожно поднимал голову, словно прислушиваясь к чему-то, и затем снова опускал ее на землю. «Своих ждет. На помощь надеется»,- подумал Нурбаев. И едва немец вновь приподнял голову и начал прислушиваться,

Нурбаев молча, но энергичным жестом заставил его принять прежнее положение.

Время тянулось медленно, и Нурбаев недовольно морщился, прикидывая, сколько ему придется еще сидеть в бездействии, ожидая возвращения друзей.

Но вот в овраге стало заметно тем(ней. Видно, там, наверху, солнце опустилось за лес. Потянуло сыростью. Старший сержант сидел и думал о той кутерьме, которая поднялась теперь в немецком тылу, о растерянности, царившей там. Он удовлетворенно улыбался: важная персона - главный генерал - сейчас находится в полной власти никому не известного старшего сержанта Нурбаева, узбека из маленького кишлака под Самаркандом.

Если бы его родные взглянули сейчас на своего Хасыльджана… Но тут Нурбаев поморщился от собственной мысли и недовольно тряхнул головой: не надо, чтобы знали, где он находится. Мать сильно горевать будет. Старший сержант никогда не писал домой, что он все время на переднем крае.

В овраге становилось все прохладнее. Уже почти совсем стемнело. Немец вдруг завозился и повернул голову.

- Послушай, ты…- вполголоса заговорил было немец, но, увидав поднесенный к самому носу тяжелый кулак, тут же перешел на шепот.- Послушайте, я хотел бы повернуться на бок. Спина затекла. Можно?

Нурбаев кивнул головой, и генерал попытался повернуться. Но он долго возился, задевая ногами кусты, и Нурбаев помог ему. На несколько минут снова все стихло.

- Можно вас спросить? - вдруг опять зашептал генерал.- Я буду говорить шепотом.

- Опрашивай. Только шепотом, совсем топотом.

- Если близко подойдут мои солдаты и увидят нас, что ты будешь делать? - спросил немец.

- Твои солдаты, хотя и совсем рядом будут, все равно нас не увидят.

- А если я закричу?

- Когда твои солдаты подойдут близко, тебе кричать совсем поздно будет,- спокойно ответил Нурбаев.

Наступило молчание. Генерал, видимо, пытался разобраться, что кроется за лаконичным ответом узбека: то ли намек на портянку, привкус которой все еще чувствовался у него во рту, то ли напоминание о широком кинжале, висевшем на поясе у гвардейца.

Стемнело. Небо стало затягиваться тучами. Потом пошел мелкий, частый дождь. В овраге скоро наступила такая темнота, что разведчик и пленный перестали различать друг друга. Нурбаев предусмотрительно положил ладонь на узел, стягивавший руки фашиста.

- Слушай, солдат,- снова нарушил молчание пленный. Чувствовалось, как он, напрягаясь, поднял голову, чтобы насколько можно приблизить свое лицо к уху неподвижно сидящего рядом разведчика.- Слушай, солдат! Я имею к тебе очень хорошее предложение. Ты будешь меня слушать?

- Собака лает - караван идет,- насмешливым шепотом ответил Нурбаев.

- Знаю, знаю. Ваша восточная мудрость имеет на всякие случаи хорошую поговорку. Скажи мне, до каких пор мы будем здесь сидеть?

- Пока не вернется лейтенант.

- Куда ушел лейтенант, ты мне, конечно, не скажешь? Ну, а если лейтенант не вернется до утра?

- Тогда я буду ждать завтра до вечера.

- Но он может не вернуться и к вечеру?

- Лейтенант все рассказал мне. Я знаю, что надо делать, если он не вернется.

Замолчали. Овраг до самых краев был залит густой темнотой и безмолвием. В темноте Нурбаев и немец услышали над собой взмахи тяжелых крыльев. Какая-то большая ночная птица сделала несколько кругов над ивовым кустом, словно рассматривая притаившихся под ним людей, затем улетела куда-то в сторону, и через несколько минут ее хриплое уханье, похожее на стоны, разнеслось по оврагу.

- Послушай, солдат,- снова, еще тише, зашептал немец,- ведь здесь рядом мои солдаты, мои полки, танки мои. Твой лейтенант не вернется. А завтра мои танки отбросят, погонят русских. Ты не сможешь уйти к своим, и награду за меня не получишь. Ты меня слушаешь? Почему ты молчишь? Ты согласен?

- Говори,- медленно, с расстановкой ответил Нурбаев.- Говори, пожалуйста. Я тебя слушаю.

- Зачем мы сидим здесь? Ты только подумай, ты солдат-разведчик. Из разведчиков, даже из десяти один не доживет до конца войны. Не сегодня-завтра тебя убьют. А зачем тебе это? Я могу сделать так, что для тебя сегодня же кончится война. Совсем кончится. Наступит тихая, мирная жизнь. Я сделаю тебя богатым человеком, солдат. Ты слышишь?

Нурбаев молчал.

- Я очень богатый человек, солдат. Я могу за все уплатить. Пойдем сейчас к нашим, и ты сегодня же сделаешься помещиком. Хозяином имения, понимаешь? Хорошего имения. Богатым будешь. Ведь вам все равно Германии не победить.