Король и спасительница - Выборнова Кристина - Страница 61

— Вот видишь, как надо, — услышала я вдали наставительный голос бабушки, обращенный к Натке. — Хвалить надо мужиков за все, хвалить, тогда одна не останисся. А ты вот девчонка хорошая, но резкая… Кавалера-то нет еще?

— Неа.

— То-то и оно.

— Ладно, если найду, буду хвалить за каждый чих, — пообещала Натка и радостно ускакала по садовой дорожке. Король снова занялся дровами, набирая темп: то ли он и правда так воодушевился моей похвалой, то ли ему просто хотелось побыстрее со всем этим разделаться. Видимо, более верным было все-таки мое второе предположение, потому что стоило бабушке взять лейку и уйти от нас в огород, как король положил топор и, шевельнув пальцем, превратил оставшиеся дрова в мелкие поленца.

— Эх ты, Лид, — укорила я его, смеясь, — труд сделал из обезьяны человека, а ты филонишь…

— Колдовство — это тоже труд, — обиженно запротестовал король. — Оно кажется тебе со стороны легким только потому, что не выражается в физических усилиях, но на самом деле мы долго учимся.

— С детства? — я уселась на бревно и натянула платье на колени, глядя на короля снизу вверх. Он, тоже посмотрев на меня, сел напротив на другое бревно и отозвался:

— Да, практически с рождения.

— Ну еще бы: представляю, что бы мог нечаянно натворить маленький ребенок с вашей-то силой, если его не обучать…

— Нет, — Лид качнул головой. — Наша сила в детстве очень небольшая, как у колдунов из простолюдинов. Но, в отличие от них, мы умеем ее увеличивать… — он несколько помрачнел.

— Да, я видела, как, — вздохнула я, вспомнив лошадей в Сьединовом королевстве. — Это что вам, сразу коня подсовывают и велят стереть в порошок?

— Нет, начинают с более мелких зверей или даже с насекомых, потом, по мере роста силы и мастерства, переходят на крупных, — сообщил король нетипичной для него скороговоркой. Невооруженным глазом видно было, что ему неприятно об этом вспоминать.

— Ты что, Лид, любил животных в детстве? — поинтересовалась я недоверчиво.

— Любил? — переспросил король.

— Ну, то есть, тебе жалко их было превращать в пыль?

— Жалко? А, да, эмпатия… Я не помню, Соня. Это было больше двухсот лет назад. Вполне возможно, что мне был присущ простолюдинский образ мышления, как всем детям…

— Ну вот, опять простолюдины: а так все хорошо начиналось… — вздохнула я. Король вскинул ладонь в красноречивом жесте, явно призывая меня не перебивать. Я послушно умолкла, и Лид продолжил:

— …Но в любом случае, я даже сейчас не нахожу ничего привлекательного в уничтожении тех, кто ничем не мне угрожает и ни в чем не провинился, без необходимости. Даже и при необходимости, как это было в Мире Долгой Ночи, это часто… Неприятно, если я правильно употребил это слово.

— Правильно, почему нет-то?

— Потому что я редко пытаюсь назвать свои собственные чувства. В воспитании высокородных это не поощряется, скорее наоборот.

— Ну, чувствам мы тебя научим, дело наживное! — сообщила я с энтузиазмом. — Тем более, что они у тебя есть, просто ты не знаешь, как их правильно называть. Вот, например, сейчас, когда ты воспользовался колдовством и треплешься со мной вместо того, чтобы честно порубить дрова, это называется лень…

— Соня, спасибо, но я не до такой степени не разбираюсь в чувствах, — смеясь, ответил Лид. — И здесь ты все-таки не права: ты знаешь, что мне нетрудно сделать что-либо руками, но если колдовством это быстрее и рациональнее…

— Ага, — захихикала я. — Лень — двигатель прогресса.

— Соня, ты иногда ведешь себя хуже Натки, — серьезно сообщил король и вскинул голову.

— Ну ладно, ладно тебе, — я потянулась вперед и похлопала надутое королевское величество по нагретому от солнца плечу. — Кстати, сейчас твои чувства называются обида…

— Господи, Соня, хватит уже, — недовольно сказал король почти бабушкиным тоном — наверное, со своей чуткостью к любой речи он невольно словил какое-то из ее выражений.

— Хорошо, — сказала я, не обижаясь. Королевское недовольство скорее обрадовало меня. Оно означало, что Лид все-таки относится ко мне не как к памятнику на постаменте, которому надо беспрерывно и формально поклоняться, а как к живому человеку. Король, довольный моей сговорчивостью, кивнул, и обида с него слетела. Он посмотрел на меня широко открытыми глазами и явно собрался что-то сказать, когда из глубины сада снова выбрела бабушка. Она тащила за собой на рогульке с колесиками гремящий пустой бидон.

— Лид, ты сходил бы со мной за водичкой, — обратилась она к королю. — Раз дрова наколол. А то мне тяжело набирать-то, колодец глубокий.

Король хлопнул на меня глазами вроде бы вопросительно. Я с силой кивнула. Лид кивнул тоже, покорно встал и потащился хвостом по тропинке за бабушкой и ее гремящим бидоном. Я хмыкнула и, откинувшись назад, проводила эту вереницу довольным взглядом.

— Любуешься? — раздался сзади шепот незаметно подошедшей Натки. — Выдрессировала?

— А чего? Скажешь, не дрессируется?

— Не знаю… По-моему, и обычного-то парня невозможно исправить, а уж наше-то величество… Это оно просто так воспитано, что раз спаситель сказал, то встал и побежал, а так он был нам показал… как дрова рубить.

— Между прочим, он уже и к простолюдинам нормально относится! — похвасталась я. — Научился!

— Угу, научился. А ты тоже научилась людей простолюдинами называть.

— Нат, ну чего ты к словам-то придираешься?! — аж привстала я от возмущения. Подруга вздохнула.

— Да не, я ничего. Просто, по мне, ты его все-таки за кого-то не того держишь. Потом сама же обижаться будешь.

— Не буду, не буду, — успокоила я ее. — Пошли завтрак готовить.

Готовить завтрак в деревенских условиях тоже было не намного легче, чем рубить дрова. Пока Натка шипела над не включающейся электроплиткой, я скребла морщинистую прошлогоднюю картофелину тупым ножом и вздыхала:

— Надо было все-таки вчера не лениться и в палатку сходить…

— Надо было не в палатку сходить, а Лида попросить побольше жратвы наколдовать, — пропыхтела Натка, в сороковой раз втыкая плитку в искрящую розетку. — А то вчера наелись, а сегодня его бабушка захомутала и привет… Во, зажглась! Ты начистила?

— Тут начистишь, — сказала я жалобно.

— Ну давай тогда в мундире сварим, — быстро нашла выход подруга. — Только достань ту кастрюлю, которая не дырявая: синюю такую, облезлую…

Я залезла на рассохшуюся табуретку и протянула ей искомую кастрюлю. Мы принялись варить картошку. Бабушка с Лидом где-то застряли и не появлялись, что, впрочем, было неудивительно: колодец находился у реки, возле подвесного моста, ведущего в соседнюю деревню, так что пока они проберутся через луг…

Картошка у нас уже почти сварилась, когда, наконец, снаружи загремел бидон и послышались неожиданно громкие и тревожно-возбужденные голоса. Кажется, кроме Лида и бабушки, там был кто-то еще. Мы с Наткой переглянулись и дружно выбежали на крыльцо.

Оказывается, король с бабушкой по пути действительно обросли свитой из наших соседок: высокой тощей тети Кати и пухлой тети Ларисы. Обе они что-то одновременно говорили, всплескивая руками. Я расслышала только одно слово «убились» и испуганно уставилась на бабушку и Лида, ища на них повреждения. Но король был явно спокоен и здоров, а бабушка хоть и здорова, но совсем не спокойна. С расстроенным видом стянув с головы белую косынку, она взглянула на меня и сказала:

— Ох, девочки, какой кошмар-то…

— Кошмар! — подхватила тетя Лариса. — Прямо на глазах!

— А потому что нечего ездить где попало! — мрачно отрубила тетя Катя.

— Катя, это же мальчишки, они всегда так… — заспорила бабушка. Король, глядя поверх их голов, молчал.

— Что случилось-то?! — воскликнула я, начиная уже не на шутку нервничать. Бабушка и соседки заговорили с новой силой.

— Да все этот мост, Сонечка, не ходите туда хоть вы, я вас умоляю… У меня просто ноги не идут… — забормотала бабушка.

— А потому что понастроят черт знает чего и ходят довольные! — прорычала тетя Катя.