Дом смерти (ЛП) - Пинбороу Сара - Страница 1

— Говорят, кровь прямо из глаз брызжет. В смысле сначала они из орбит вылезают, а потом уже и кровь идет.

— Кто говорит?

— Люди. Слышал где-то.

— Все ты выдумываешь.

— А вот и нет, — не унимается Уилл. — С чего мне такое выдумывать? Говорю же, где-то слышал. Вроде как сначала слетаешь с катушек, а потом из глаз кровь идет. Может, и вообще по всей коже хлещет.

— Бред собачий.

— Заткнитесь уже и ложитесь спать. — Я переворачиваюсь на другой бок. Снаружи царапается колючее одеяло, а на душе кошки скребут от супербогатого воображения Уилла.

Дышу прямо в грубую шерсть. Вдохи и выдохи кажутся горячими. Я раздражен, и это меня еще больше бесит. В последнее время завожусь с пол-оборота. Злость загорается от малейшей искры и подпитывается сгустком из черного солнца, который потихоньку растет у меня в животе.

Двое пацанов сразу затихают. Я старше всех. Я вожак, босс, большая шишка. По крайней мере в четвертой спальне. Здесь мое слово закон.

Вытаскиваю накрахмаленную до хруста простыню из-под одеяла повыше, чтобы прикрыть жесткий край. В спальне не холодно, скорее зябко. Так бывает в домах, которым сотни лет. Продрогшее время пропитывает кирпичи и цементный раствор, а по углам гуляет призрачный печальный ветер отголосками того, что когда-то было, и чего теперь уже нет. Наверное, мы как раз вписываемся в этот дом. От таких мыслей сгусток в животе сжимается. Меня передергивает. Подтягиваю колени к подбородку и чувствую, как ноет мочевой пузырь. Класс.

— Не могу уснуть, — жалуется Уилл и зевает. — Напрягает меня это все.

В темноте я вижу, как он сидит по-турецки на кровати и перебирает пальцами металлические прутья в изножье. В нашей спальне он самый младший, да еще и мелкий для своего возраста. Ведет себя тоже как ребенок.

Из другого конца комнаты от кровати напротив Уилла раздается непрерывный шепот. И в нашем гнезде не обошлось без кукукнутого. Эшли молится на коленях. Каждый божий вечер, как только выключается свет.

— Сомневаюсь, что Бог тебя слышит, — бормочу я. — Иначе ты бы тут не оказался.

— Бог всегда все слышит, — надменный голос спицей взрезает холодный воздух. — Он повсюду.

Мочевой опять дает о себе знать, и я решаю больше не терпеть. Вылезаю из-под одеяла. Половицы жутко холодные. Хрен его знает, как Эшли стоит на коленях. Но тапки не обуваю. Я же не какой-нибудь там дедуля.

— Тогда от твоих молитв никакого толку, — весомо замечает Луис. Его кровать ближе всего к двери. Он пялится в потолок. Волосы торчат во все стороны. Даже лежа он умудряется жестикулировать. — Раз уж твой Бог повсюду, то получается, он есть и внутри тебя. А значит, ты вполне можешь хоть всю ночь напролет разговаривать с ним без слов в тишине собственного разума, и он все равно тебя услышит. Впрочем, нет никаких научных доказательств существования каких бы то ни было богов, как нет и оснований полагать, что мы нечто большее, чем простое скопление клеток и воды. Поэтому твой Бог — всего лишь плод чьего-то воображения. Следовательно, ты зря тратишь время.

Шепот становится громче.

— Может, он дрочит под кроватью, а бормочет, чтобы шум заглушить, — говорю я уже у двери. — Хлюп-хлюп-хлюп! — и демонстрирую догадку жестами.

Луис фыркает и смеется.

Уилл тихо хихикает.

Раздражение крепчает. Мне нравятся Уилл и Луис. И хотелось бы, чтобы они меня бесили, но так уж вышло. Перед тем как закрыть дверь, я оглядываюсь. В большой комнате эти двое кажутся совсем маленькими. Нас в спальне четверо, а кроватей по шесть штук у каждой стены. Многовато. Как будто все разъехались по домам, а про нас забыли. Дверь с щелчком закрывается, и я иду по коридору. До ванной путь не близкий. Мне есть чего бояться, но тени и пустота усталого особняка в список не входят. Однако я тороплюсь. Последнего обхода еще не было.

Бегу вниз по широкой деревянной лестнице, хватаясь за перила, как будто я на большом корабле, который с трудом разрезает темные воды ночного океана. В доме тихо, слышны только тихие скрипы и стоны старого здания. Набегу думаю о тех, кто спит в спальнях внутри промозглых стен, о медсестрах и учителях в специально отведенных для них комнатах, а потом волей-неволей представляю себе верхний этаж, куда можно подняться только на лифте и куда по ночам, пока все спят, забирают больных детей, которые исчезают там навсегда. Больных проглатывает лифт и везет в лазарет. О лазарете мы больше не разговариваем. Никто не уходит из дома. Никто не возвращается из лазарета. Все мы это знаем. А еще знаем, что всех нас ждет поездка наверх. Однажды и я вот так исчезну посреди ночи.

Справляю малую нужду, не закрывая дверь и не включая свет. Облегчиться так приятно, что плевать на звук бьющей по керамике струи. Я даже не краснею. Все еще помню мамино правило: «По ночам стесняться нечего». Зато руки не мою и широко зеваю в зеркало. Это правило успело измениться. Микробы — наименьшая из наших проблем. Честно говоря, не помню, чтобы и раньше особенно парился по этому поводу.

«Говорят, кровь прямо из глаз брызжет».

Наклоняюсь к зеркалу и вглядываюсь в свои глаза. Как обычно, они ярко-голубые, правда, в темноте кажутся чуть-чуть посеревшими. Оттягиваю нижнее веко. Даже сейчас можно рассмотреть тоненькие сосуды, бегущие куда-то внутрь. Крови нет. Скорее всего это действительно чушь. Дурацкое воображение Уилла опять насочиняло всякого дерьма. Со мной все в порядке. Со всеми нами. По крайней мере пока.

— Ты должен быть в постели.

Голос тихий, но я все равно подскакиваю от неожиданности. В коридоре у окна стоит Хозяйка. В лунном свете, льющемся сквозь стекло, белая униформа невозможно яркая, но пустое лицо не разглядеть.

— Разве ты не устал?

— Мне нужно было в туалет.

— Мой руки и возвращайся в постель.

Я мигом споласкиваю руки в холодной воде, как можно быстрее пробегаю мимо Хозяйки и мчусь наверх по лестнице через ступеньку. Со дня моего приезда это была самая длинная речь, которую Хозяйка толкнула в мой адрес. Я не хочу, чтобы она со мной разговаривала. Вообще не хочу, чтобы она меня замечала. Хотя все равно ничего не изменится.

— Хозяйка на подходе, — шепчу я, вернувшись в спальню.

— Они уже спят, — говорит Луис, с трудом проговаривая слова. Неудивительно. Самое время. — Не понимаю, зачем нам перед сном дают витамины. И зачем нам вообще их дают.

Под колючим одеялом и жесткой простыней я выдавливаю полуулыбку в ответ на его слова. Луис закончил школу в двенадцать. В черт знает какую рань поступил в университет, где и учился, пока не попал сюда. Ей-богу, он гений, но, как и все остальные, не видит очевидного. Указывать на ошибку я не собираюсь. Никакие это не витамины, а снотворное. Хозяйке и медсестрам нравится, чтобы по ночам в доме было тихо.

Еще минут десять я напряженно жду, а потом слышу, как поворачивается дверная ручка. Тихо шурша подошвами, Хозяйка проверяет каждого из нас. Это последний на сегодня обход. Только когда она уходит, я открываю глаза и начинаю спокойно дышать.

Все случилось в пятницу. Было жарко. Жарче, чем обычно. Он не спеша возвращался домой из школы. В магазинчике на углу купил кока-колу, но холодильник не работал, поэтому кола была теплой и липкой. Он все равно ее выпил, громко отрыгнул и пнул пустую банку. В мыслях медленно и лениво повторялись события сегодняшнего дня. Мистер Сетл весь урок нудно гундосил о нестабильности мирового климата. Заскучавшие ученики плавились от жары и дремали прямо за партами. А еще на задворках сознания зудел ненаписанный реферат по истории. И эта стычка с Билли… Рано или поздно ему это аукнется. Он вообще не понимал, зачем ввязался в ссору. Правда, на него тогда смотрела Джули Маккендрик. И вообще, было ощущение, что она уже несколько дней к нему приглядывается, только сам он боялся в это поверить. Но завтра вечером будет вечеринка. А значит, завтра вечером все может измениться.