Мистер Дориан Грей (СИ) - Янис Каролина - Страница 10

— Ты думаешь, что не сможешь быть достаточно убедительным? — осторожно спросил Мэл.

— Я думаю, что всё получится, но у меня есть привычка предвидеть всё самое неожиданное и продумать, как поступить в той или иной ситуации, — уверенно произнёс я, — Ненавижу неожиданности и сорванные планы. Все обстоятельства имеют место быть. Я бы чувствовал себя прискорбно, если решение, над которым я корпел и мучился, оказалось лишь прахом и непродуманной иллюзией.

— Не удивляйся, Мэлли, в нём мало оптимизма, — засмеялся Марсель.

— Зато достаточно реализма и логики. Я буду предельно точен в своих высказываниях с отцом, маме пообещаю, что ты будешь звонить ей каждый день и только посмей нарушить моё обещание. Отрежу уши.

— Я добавлю, — промурлыкал Марсель.

— Я вас понял. Вернёмся в дом… Я закажу билет. Вы же останетесь на ужин? — грустно улыбнувшись, с надеждой спросил он.

— Я ради этого и примчался сюда, — Марсель подошёл ко мне и взял под руку, — И ты ужинаешь с нами. На представление к своей Леди Грэнни ты опоздал, а работа не волк, в лес не убежит.

— Я и не собирался спорить, — улыбнулся я. — К тому же, нервишки заставляют здорово проголодаться.

— Вот, можешь поблагодарить Армэля за свой хороший аппетит.

— Марсель! — прикрикнул он, заставив нас троих захохотать.

Со смехом и счастливыми лицами мы вошли в дом, где уже в холле нас встречала мама, почему-то со слезами, стоящими плотной стеной в её синих глазах и нежной, какой-то беззащитной и отчаянной улыбкой, которая может тронуть самое чёрствое сердце. Из глубинной стены комнаты послышались звуки шагов, позади Айрин открылась дверь чёрного входа… вошёл папа. Мы замерли от взгляда его серо-голубых глаз, что были будто бы затянуты туманным смогом. Марсель вышел на пару шагов вперёд.

— Что-то случилось? — старательно будничным тоном спросил он.

— Мы с матерью запрещали вам когда-нибудь, что-нибудь? Становились у вас на пути? Ломали вам жизнь? С чего такое недоверие? — спокойно, ни капли не враждебно произнёс он, вгоняя нас, как мальчишек, в холодный пот.

Марсель сделал неуверенный шаг назад, ближе к нам и было видно, даже сквозь строгие дорогие брюки, что колени его слегка дрожали, как у нашкодившего ребёнка. Я понимал его в эту секунду. Мне в первый раз было так стыдно. В первый раз.

— Мы всегда вели себя с вами по-людски. Да, мы заставляли бороться за свои цели и отстаивать своё мнение, но никогда в жизни не заставляли вас поступать так, как нам вздумается, а только так, как хочет ваше сердце. Так, к чему оно расположено, чего оно просит… Разве не так? — он выжидающе смотрел на каждого из нас, — Не так, Дориан?

Я вздрогнул, когда услышал так тихо, так уверенно, но столь отчаянно произнесённое моё имя, которое я в это секунду хотел передать кому-то другому.

— Я разочаровал тебя? — я боялся этого больше всего. Я сразу понял, что он всё слышал.

В то время, в этом пылу, когда хочется всё продумать… Не было возможности контролировать себя, свои слова, свои мысли. Неужели у меня в подсознании появилась та зацепка, что рушит связь родителей с детьми? Чувство оторванности, чувство… появляющееся из ничего, ощущение, что тебя любят меньше, чем другого? Это ли владело мною в то время смешанных мыслей и тех ужасных предположений? Если нас любят одинаково, то возможны ли запреты, сверхъестественная опека над ним, Армэлем, как обособленным? Нет, совсем нет. Вот, почему Мэл так удивлённо посмотрел в мои глаза. Почему я стал сразу думать о побеге?.. Марсель… Наверняка, он сказал это, как всегда — в шутку, а я с абсолютной серьёзностью воспринял его слова. Подсознание — страшная, безжалостная и подлая вещь. Вот, что случается, когда узнаёшь, что самый родной тебе человек на самом деле не родной, пусть лишь биологически… Но, Господи, какое это имеет отношение, когда именно эта женщина вскормила тебя и вырастила? Что это всё значит, чёрт возьми?! Почему я настолько… был гибок и подвластен этому грому среди ясного неба, этой правде? Почему эта боль, переходящая, мелкая, вызывающая подозрительность, так изменила меня?

— Нет, не разочаровал, — выдержав внушительную паузу, произнёс отец — и с моих плеч словно упала невероятно тяжёлая гора, что заставляла кости груди впиваться в сердце.

— Прости, — выдохнул я, — Во всём этом плане только моя вина. В толк не могу взять, почему, но… мне не подвластны были в те минуты эти слова.

— Ты думал, мы будем держать Армэля на привязи, если он захочет учится не в Сиэтле, а в Нью-Йорке? Думаешь, мы не знаем, что он рисовал в своём блокноте? Его архитектуру, трассы, улицы. Я понял, что жизнь здесь сыграла с ним в злую игру. Однажды, после боли я был изгнан отцом из дома и с радостью умчался, ибо мне впервые была дана свобода. Вас в этом никогда никто не ограничивал. И мне было весьма неприятно и… больно. Да, мне было больно, как и вашей матери, что в нас вы видите…

— Это не так, — перебил я, — Я этого не вижу, а Марсель с Мэлом и подавно… Просто… Я не могу этого объяснить сейчас. Если я скажу, что наверное смогу это выдавить из себя, но только не при них… Ты всё поймёшь, как и мама.

Айрин всхлипнула. Я перевёл взгляд с самого родного человека на неё, на мою маму, ещё одного родного человека. Самого-самого родного. Отец кивнул мне, будто бы соглашаясь с тем, что понял. После чего, очень тихо произнёс:

— Марсель, Мэл… Подождите вызова к ужину наверху.

Парни послушно двинулись по лестнице на второй этаж. Поднимаясь, Марсель бросил на меня непонимающий встревоженный взгляд, но ослушаться сейчас он не мог. Мама заплакала вслух и бросилась мне на грудь, крепко обнимая. Я плотно сжал её в руках и почувствовал ком, подкативший к горлу. В моей душе переворачивалось всё, смешивались краски и рвались струны. Мне было больно за них и стыдно за себя.

— Стоят ли слёзы этой женщины, твоей мамы, той подозрительности, недоверия, которыми нас награждаешь? Думаешь, Мэл нечто особенное? Вы все то особенное, что было с нами. Ты не разочаровал меня. И я знаю, что никогда не сможешь этого сделать. Только и ты знай, что мы не можем любить тебя меньше, верить в тебя меньше, заботиться о тебе меньше, чем об остальных. Мы заботимся о вашем благе и счастье. И мы сделаем это, даже если вы, такие мелкие гадёныши, хотите от нас удрать… Если в этом ваше счастье — уйти.

Я раз и навсегда понял, что никогда в жизни не заставлю маму плакать. И никогда, никогда не усомнюсь ни в их любви, ни в их словах, ни в чём.

— Этого больше никогда не повториться. Ни одна мамина слеза не стоит всей той чуши в моей голове, ни одна…

— Мама, папа, — раздался голос Мэла и мы все обернулись в его сторону, — Я остаюсь.

========== meeting with destiny ==========

Дориан

Вчерашний ужин в кругу семьи был одним из самых трогательных и счастливых событий в моей жизни. Именно его я буду вспоминать до конца. И даже тогда, когда под моим летоисчислением будет подведена финишная прямая, в моей памяти промелькнёт нежная улыбка мамы, понимающий взгляд отца, смех Марселя, недовольное личико Дэйзи и усмешка Софи, её гордый, тонкий стан и те искренние, полные жизни глаза Армэля, его многообещающие слова…

Родители дали ему понять, что он не обязан отказываться от мечты о Нью-Йорке, о свободе, о самопознании и саморазвитии вдали от дома, ради их спокойствия. Мэл упирался, долго, очень долго, но родители умеют выводить на чистую воду даже тех, кто говорит полным твёрдости тоном. Его счастье — их счастье, наше счастье — их счастье. Услышав эту фразу, я впервые задумался над тем, счастлив ли я? Я люблю свою семью и безмерно любим ею, у меня есть дело, успех которого зависит в корне от моих решений. Но это ли счастье? Господи, могу ли я хоть в чём-то не сомневаться?