Характерник (СИ) - Ли В. Б. - Страница 23

Расспросил о наших походах к османам, взятии и разрушении татарской крепости Газы-Кермен. Пояснил, что из-за этих набегов османский падишах Мехмед IV обратился к царю с требованием прекратить бесчинства казаков, наказать виновных и взыскать ущерб. На что государь дал ответ, меры он примет, но казаки народ разбойный, государево слово нарушают самочинно, поручиться за них не может. Лукаво усмехнувшись, Матвеев все же указал нам воздержаться пока от походов, но порох держать сухим, война с османами уже на пороге. Они уже вступили на Правобережную Малороссию, взяли Каменец-Подольский, подходят к нашим рубежам, Днепру и Киеву. Король Речи Михаил Вишневецкий уже обратился за помощью к соседним государям, к Алексею Михайловичу тоже. Коронный гетман Ян Собеский прямо попросил отправить Сирко в Запорожье поднимать Сечь на войну с османами.

Из пояснений боярина нам стало понятно, что складывающаяся ситуация на руку нам, царь уже колеблется, как быть с нашим кошевым. В завершении встречи Матвеев заверил, что примет решение и выразит свое мнение государю, если на то будет повеление. Крыловский сказал ему о приеме царем нашего посольства на следующей неделе, боярин же ответствовал, о том ему известно, препятствий чинить нам не будет. Последние слова особенно ободрили нас, он почти прямо заявил, что на нашей стороне. Оставшуюся до приема неделю провели не праздно, есаул и старшие казаки наведались в Пушкарский и Казенный приказы, по просьбе войсковой канцелярии хлопотали об отправке припасов и жалования в Сечь. Я же, пользуясь оказией, исходил Москву, с любопытством разглядывая почти незнакомый город, сравнивал с прежним из своей памяти и не находил ничего общего, если не считать Кремль и еще нескольких строений.

На прием к царю отправились есаул и еще два казака, остальных не допустили, мы остались ждать с нетерпением в своей комнате, никуда не уходили. Приехали они после обеда, довольные приемом, царь их выслушал, задал несколько вопросов, говорил при этом спокойно и без гнева к осужденному, неспроста прозывают его Тишайшим. Мы с интересом и любопытством расспрашивали об увиденном и услышанном ими в царских покоях, наши послы обстоятельно отвечали на наши вопросы. Прием проходил в главной палате Кремля - Грановитой, вместе с нашими были послы еще пяти государств, среди них Речи Посполитою и Османской империи. Ожидали в Святых сенях, по приглашению подъячих проходили в Большую палату.

Наше посольство приняли последним, после османов, в огромной палате с красочными фресками на сводах и стенах восседал на троне государь Алексей Михайлович в украшенном жемчугом и драгоценными каменьями шелковом кафтане и шапке Мономаха, на ногах бархатные чоботы, также с каменьями и золотым шитьем. Справа возле трона стоял Матвеев, о чем-то негромко говоря царю. Казаки поклонились царю в ноги, после дозволения государя есаул передал ему через посольского подъячего челобитную грамоту, а потом высказал наше ходотайство, во многом повторяющее речь у Матвеева, с небольшими отличиями. Царь принял его благодушно, по-видимому, уже оговорил со своим ближником, после объявил, что ответ свой он даст на следующей неделе, узнаем о нем в Малороссийском приказе. На том прием завершил, казаки, отдав царю должное почтение, немедля покинули покои.

Каждый из нас лелеял в душе надежду на успех посольства, но, боясь сглаза, все же вслух старались ее не выражать. Суеверие среди казаков распространено, несмотря на их лихость и бесшабашность. В тот же поход идут с атаманом, пользующимся славой удачливого, да и в житейских делах следуют обрядам и заговорам, отводящих беду, многие носили при себе обереги - иконки и ладанки, мешочек с родной землей или засушенной травой. В отношении ко мне, по их мнению, колдуну, после моих экзерциций с боярами, смешиваются почтение и подсознательный страх, стараются как-то угодить мне, но при этом сторонятся, без нужды ко мне не обращаются. Так день за днем в ожидании гонца из приказа прошла неделя, наступила другая, мы уже месяц в стольном граде, наконец прибыл вестник от Салтыкова.

Встретил нас боярин приветливо, не в пример прошлому разу, едва ли не с распростертыми объятиями, после взаимных здравиц пригласил за стол. Мы уселись на лавке у стены, приготовились слушать Салтыкова, скрывая за внешней невозмутимостью свое нетерпение. Глава приказа неспешно сел за кресло, с важным и торжественным видом извлек извлек из небольшого шкафа рядом со столом свиток, развернул его и зачитал его вслух, медленно, выговаривая каждое слово:

- Божиею милостию, мы, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея России самодержец, Владимирский, Московский и Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский и великий князь Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных ..-, боярин еще долго зачитывал полный титул царя, а потом перешел к существу:

- ... доставить под тщательным присмотром в Москва-город, взять у Сирко Ивана божию клятву о непричинении зла Московскому царству и верности нам, выдать на поруки Сечи Запорожского воинства. Указано нами, ближним боярином Матвеевым Артамоном, сыном Сергевым, подписано ....

Мы слушали молча, затаив дыхание, при последних словах боярина не сдержались, соскочили с лавки, стали обнимать друг друга, от души хлопать по плечам. Досталось и мне, от радостных объятий и хлопков дюжих казаков затрещали ребра, заныли плечи, но я стерпел, торжествуя вместе со всеми. На радостях щедро одарили Салтыкова, взяли заверенную им копию указа, помчались на постоялый двор собираться в дальнюю дорогу. Вспомнили о Матвееве, навестили в Посольском приказе, не менее щедро возблагодарили его, расстались с ближним боярином в самом добром расположении. Уже на следующее утро отправились в обратный путь, торопясь вернуться в родную Сечь, уже два месяца, как выехали из нее, но и не загоняя коней.

Ехали домой теми же дорогами, но с другим настроем, нет прежней тревоги и беспокойства, скакали верста за верстой, не замечая усталости. Моя душа пела от ликования не только из-за успешного посольства, нужного нам решения судьбы кошевого, но и собственной значимости и гордости, я внес немалую долю в такой исход. Такую оценку своего участия чувствовал и от других казаков, для них я уже не юный казак, только вошедший во взрослый возраст, а равный им, а может в чем-то и более сведущий и способный товарищ. Это заметно по уважительному тону, с каким обращаются ко мне, да и не допекают со всякими мелкими поручениями, как два месяца назад. Иногда приходится одергивать себя и не подаваться гордыне, тщеславием ранее не страдал, теперь же иногда замечаю его ростки.

Особенно сблизился за это время с есаулом, нередко мы общались вечерами, говоря на разные темы, круг интересов у него обширный, его рассказы дали мне много поучительных сведений о нынешних делах в Сечи и всему запорожскому краю. На нашей дружбе, если можно так выразиться о приятельских отношениях сорокалетнего умудренного жизнью казака и восемнадцатилетнего юнца, также сказалось общее увлечение шахматами, которые я взял с собой. Мы почти каждый вечер часами устраивали шахматные баталии, с переменным успехом. Я нисколько не поддавался старшему товарищу, боролся в честной игре, не пользуясь и не влияя своими особыми способностями на ее ход и соперника. Крыловский как-то обмолвился, что может принять меня в свои помощники, но я объяснил, что связан с кошевым, в его власти распоряжаться мною, да и лекарские обязанности также на мне.

На обратном пути обошлось без стычек с лихими людьми, хотя несколько раз вдали замечали шайки оборванцев, но к нам они не подступали, уходили в сторону, мы же их не преследовали. Спереди и сзади посольства ехали казаки нашей охраны, мы с есаулом вдвоем впереди других послов. Так прошли Калугу, Брянск, в северских землях у Севска едва не схватились с разудалой компанией подвыпивших молодых купцов и их охраной, не поделили дорогу, но разошлись миром после вмешательства патрульного отряда местного воеводы. На Слобожанщине вздохнули свободнее, все же наши казацкие края, в Сумах и Полтаве объявили старшинам и атаманам весть об указе царя, скором возвращении кошевого в Сечь. Кто-то из них принял новость с одобрением, а кому-то пришлась не по нраву, особенно в Полтаве, гнезде противников нашего атамана. Задерживать нас никто не посмел, к концу июля прибыли наконец в Сечь, спустя почти три месяца нашего посольства.