Рождество для Измененной (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 1

Нью-Йорк, декабрь 2013 г.

Сочельник. Снег за окном валил огромными хлопьями, устилая землю своим ковром. Красиво, если сидишь в уютной гостиной с чашкой какао. Природа наконец-то вспомнила, что на улице зима, потому что в последние пару недель солнце лишь ненадолго сменялось облаками, а мокрый снег — дождем. За все время была разве что парочка по-настоящему холодных дней, когда температура опустилась до пятнадцати* градусов. Несмотря на причуды природы, настроение у всех было праздничное: приближалось Рождество. Люди любили этот праздник, само его предвкушение, и их улица давно превратилась в чудо иллюминации. В окнах домов напротив вечерами можно было разглядеть елки, сияющие огнями гирлянд.

Авелин задернула штору и сделала большой глоток из красной чашки. Никогда не любившая шоколад, в последний месяц она не начинала утро без чашки сладкого ароматного какао.

Авелин открыла книгу, но читать совершенно не хотелось. Тревожные мысли не давали покоя. Энтони снова куда-то уехал рано утром, пока она спала. Она была не против, чтобы он встречался с коллегами с работы, но Авелин не любила просыпаться одна. Когда такое случалось, она злилась на него, а потом на себя — за несдержанность, потому что не знала, что делать и как себя вести. Сильвен учил ее выживать. О том, как строить отношения с мужчиной, он умалчивал.

С теми, кто был до Энтони, все получалось легко и просто. Она ни к кому не испытывала таких чувств, и никогда не переживала по поводу, что сделает или скажет что-нибудь не так. Мужья в ней души не чаяли, но всякий раз, когда приходила пора расставаться, Авелин не испытывала сожалений. Она относилась к ним хорошо, но все они были лишь средством, и никого из них она не подпускала к себе настолько близко, как его.

После ужасных событий в начале года и последующего освобождения, они с Энтони провели прекрасный месяц в Швейцарии, затем до конца лета колесили по Европе. Каникулы закончились, и Авелин предложила вернуться домой. Туда, где они познакомились и где привыкли жить. Они приехали в Нью-Йорк и купили городской дом в Бруклине. Небоскребы их больше не привлекали, а денег хватало, чтобы свить уютное гнездышко. Что из этого получится, Авелин не представляла, но ей определенно нравилось то, что связывало их, и она не хотела терять это чувство из-за сомнительных далеких перспектив.

Авелин и Энтони с энтузиазмом принялись обставлять новый дом, переделывая его под себя. Гостиную с большими окнами они сделали в бежевых, карамельных и коричневых тонах, добавив растений в кадках и электрический камин. Она получилась уютной и стала любимой комнатой в доме, потому что именно в гостиной они вместе проводили много времени. Авелин так увлеклась ремонтом, что записалась на курсы дизайна. Долгая жизнь позволяла им заниматься чем угодно.

Второй по привлекательности комнатой был кабинет в темно-зеленых тонах. Энтони писал книгу, а Авелин, обложившись журналами по дизайну на широком диване или сидя на подоконнике, исподтишка наблюдала за ним. Ей нравилось смотреть, как он проводит рукой по волосам — привычный жест — от чего они потом торчат в разные стороны, или о чем-то сосредоточено думает, пристально глядя в окно, пребывая в других мирах. В такие моменты Авелин отчетливо понимала, что не жалеет о собственном выборе. Она любила Тони больше жизни.

Иногда Авелин не выдерживала своей нежности, обнимала Энтони со спины, целовала в шею и заманивала в третью любимую комнату в доме. Спальня отличалась теплыми цветами: желтый, коралловый и бежевый. Большую широкую кровать, в которой Авелин не любила просыпаться в одиночестве, они выбирали вместе.

Они любили свой дом, но в последнее время Авелин стало в нем неуютно. Виной тому были собственные невеселые мысли. Ей все время хотелось находиться рядом с Энтони, дарить ему свою любовь и нежность. Авелин переживала, что он однажды исчезнет, а она вернется в свою безрадостную и одинокую долгую жизнь. Она не могла просто взять и привязать Тони к себе. Однажды она лишила его выбора, но он не жаловался, больше того, был искренне ей благодарен. И все же Авелин не давала покоя навязчивая мысль о том, что он может уйти из её жизни. Особенно когда она узнала о собственном состоянии.

Авелин не думала, что такое может произойти. Тема продолжения рода всегда проходила ее стороной. Измененные были бесплодны, и вопрос о защищенном сексе никогда не поднимался. Торнтон говорил о том, что она отличается от других, но не предупредил, что настолько. Похоже, они с Энтони стали первыми измененными, которым удалось зачать ребенка. Авелин от всего этого было не легче, потому что природа решила не спрашивать ее мнения. Две недели назад она посетила частную клинику и убедилась в том, что беременна.

Неожиданная новость выбила её из колеи. Она ничего не знала о детях. Можно было спросить у Беатрис, но Авелин понимала, что у матери хватает своих забот, а рассказать Тони она не осмеливалась. Они коснулись темы ее бесплодия еще в Европе, когда Авелин объясняла Энтони различия между ними и людьми. Тогда он улыбнулся своей очаровательной улыбкой и сообщил, что ему хватает одной Авелин, а дети — вечный источник проблем.

Как отреагирует Тони на то, что «источник проблем» появится у них в доме, Авелин не знала. Потерять любимого она не хотела, а беременность делала ее невыносимой даже в собственных глазах. Пару раз она, всегда отличавшаяся выдержкой, устраивала Энтони истерики, придираясь к мелочам. Разревелась на фильме про собаку, которая ждала хозяина несколько лет на станции, хотя не помнила, когда вообще плакала последний раз. Пристрастилась к какао и подумывала переделать интерьер гостиной.

Нервозность перешла на новый уровень, когда Энтони начал пропадать на полдня и задерживаться вечерами. Он постоянно отлучался на встречи с друзьями по работе и по загадочным делам, о которых особо не распространялся. Авелин, привыкшая к тому, что они всегда вместе, тосковала, расстраивалась и злилась на себя.

Она не разбиралась в отношениях людей и не знала, как поступить. Авелин уговаривала себя, что Энтони иногда нужна передышка от нее, иначе их отношения закончатся раньше, чем можно себе представить. Так писали в умных книжках и журнале «Психология». Авелин хотелось сжечь умные мысли психологов, а в минуты особого отчаяния и их самих, прижать Энтони к стене и узнать всю правду. Вместо этого она терпеливо ждала, пыталась поговорить, но Тони каждый раз отшучивался и переводил тему. А потом так нежно целовал, что Авелин забывала обо всем.

Сегодня она вновь проснулась одна, и ей захотелось перебить всю посуду. Тарелку за тарелкой, чашку за чашкой, пока весь пол кухни в кремовых тонах не покроется осколками, а потом сжечь все фотографии, которые стояли на каминной полке. Энтони, дурачащегося на фоне Эйфелевой башни — дурачиться у него всегда получалось отменно, их двоих в гондоле в Венеции; Тони, изображающего Дракулу возле замка Бран** в Румынии.

Авелин удержалась, лишь сварила себе какао, захватила много зефира и, устроившись на подоконнике, стала рассматривать снег за окном. Свой дом они не украшали. Измененные были далеки как от религий, так и от человеческих праздников, поэтому традиционной елки и подарков в их доме не наблюдалось. Авелин усмехнулась, представив какой «подарочек» сделает Тони, рассказав о будущем ребенке.

Что если он все же захочет оставить ее? Зачем ему такая морока — теперь, когда у него впереди практически бесконечная жизнь и весь мир в распоряжении? Авелин пугала одна только мысль об этом разговоре.

Энтони вернулся ближе к обеду, к этому моменту она уже перебралась в кресло с книгой, из которой не прочла ни строчки. Авелин слышала, как он сбросил ботинки, и спустя несколько мгновений уже заглянул в гостиную.

— Привет, — улыбнулся он, подошел к креслу, обнимая её со спины и целуя в макушку, — ты сегодня опять проспала, поэтому я убежал и не стал будить. Как твой день?