Тьма (сборник) - Датлоу Эллен - Страница 5

– Депрессия, частичный или полный уход в себя, невроз какого угодно вида и размера. Вы не одна, поверьте мне.

О нет, я одна, – подумала она. – Я здесь, в моей голове, сама по себе, и вы понятия не имеете, на что это похоже.

– Мы приведем вас в порядок прежде, чем ягненок чихнет.

Я ягненок, так, что ли? Он что, думает, что я – ягненок?

Он задумчиво глянул на убранный в рамку диплом, висевший на стене, потом на свои наманикюренные ногти, потом на ручки и блокнот на столе. Но на Жаклин он не смотрел На что угодно, но не на Жаклин.

– Я знаю, – говорил он теперь, – о чем вы думали и как это было болезненно. У женщин есть определенные потребности. Если они не встречают понимания…

Что ты знаешь насчет женских потребностей? Ты ведь не женщина, – подумала, что подумала, она.

– Что? – спросил он.

Она что, сказала это вслух? Она покачала головой, отказываясь от своих слов.

Он продолжал, вновь попав в свой ритм;

– Я вовсе не собираюсь прогонять вас через бесконечные терапевтические процедуры. Вы ведь не хотите этого, верно? Вы просто хотите небольшой поддержки и чего-нибудь, что помогло бы вам спать по ночам.

Теперь он ее здорово раздражал. Его снисходительность была огромна, бездонна. Всезнающий, всевидящий Отче – именно этот спектакль он и разыгрывал. Так, словно он был благословен каким-то чудесным зрением, проникающим в самую суть женской души.

Разумеется, в прошлом я пытался проводить терапевтические курсы со своими пациентами. Но сугубо между нами…

Он слегка похлопал ее по руке. Отеческая ладонь на Тыльной стороне ее ладони. Вероятно, предполагалось, что она смягчится, обретет уверенность, может быть, даже расслабится.

– …между нами, это всего лишь разговоры. Бесконечные разговоры. Ну честно, какая от них польза? У нас у всех проблемы. Вы ведь не можете избавиться от них, просто высказавшись, верно?

Ты – не женщина. Ты не выглядишь как женщина, ты не чувствуешь себя как женщина.

– Вы что-то сказали?

Она покачала головой.

– Я подумал, вы что-то сказали. Пожалуйста, не стесняйтесь, будьте со мной откровенны.

Она не ответила, и, казалось, он устал притворяться лучшим другом. Он встал и подошел к окну.

– Думаю, самым лучшим для вас будет…

Он стоял против света, затемняя комнату, заслоняя вид на вишневые деревья, растущие на лужайке перед окном. Она глядела на его широкие плечи, на узкие бедра. Прекрасный образчик мужчины, как назвал его Бен. Не создан для того, чтобы вынашивать детей. Такие, как он, созданы для того, чтобы переделать мир. А если не мир, то чей-то разум тоже подойдет.

– Думаю, самым лучшим для вас будет…

Что он там знает со своими бедрами, со своими плечами? Он слишком уж мужчина, чтобы понять в ней хоть что-нибудь.

Думаю, самым лучшим для вас будет курс успокаивающих препаратов…

Теперь ее взгляд остановился на его запястьях.

– …и отдых.

Ее разум сконцентрировался на теле, скрытом под одеждой. Мышцы, кости и кровь под эластичной кожей, она рисовала его себе со всех сторон, оценивая, прикидывая его мощь и сопротивляемость, потом покончила с этим. Она подумала:

Будь женщиной.

Тут же, как только ей пришла в голову эта нелепая мысль, его тело начало менять форму. К сожалению, это было не то превращение, которое случается в сказках, – его плоть сопротивлялась такому волшебству. Она вынудила его мужественную грудную клетку сформировать груди, и они начали соблазнительно вздыматься, пока кожа не лопнула и грудина не раздалась в стороны. Его таз, словно наддолбленный посредине, тоже стал расходиться; потеряв равновесие, врач упал на стол и оттуда уставился на нее: лицо его было желтым от потрясения, он вновь и вновь облизывал губы, пытаясь заговорить, но рот его пересох, и слова рождались мертворожденными. Самое чудовищное происходило у него в промежности: оттуда брызнула кровь и его внутренности глухо шлепнулись на ковер.

Она закричала при виде сотворенного ею чудовищного абсурда и отпрыгнула в дальний угол комнаты, где ее вырвало в горшок с искусственным растением.

Боже мой, – подумала она, – это не убийство. Я ведь даже не дотронулась до него!

То, что Жаклин сотворила сегодня, она держала при себе. Нет смысла устраивать людям бессонные ночи, заставляя думать о таком странном даре.

Полиция была очень любезна. Они предложили сколько угодно объяснений внезапной кончины доктора Блэндиша, но никто из них не смог как следует объяснить, как получилось, что его грудь распалась таким необычным образом, сформировав два красивых (хоть и волосатых) конуса.

Они сделали вывод, что какой-то неизвестный психопат, сильный в своем сумасшествии, ворвался, сотворил все это своими руками, молотком и пилой и вышел, замкнув безвинную Жаклин Эсс, погруженную в молчание, сквозь которое не мог пробиться ни один допрос.

Так что неизвестное лицо или лица, совершенно очевидно, отправили доктора туда, где ему не могли помочь ни седативы, ни терапия.

На какое-то время она почти забыла об этом. Но проходили месяцы, и это постепенно возвращалось к ней, точно память о тайной зрелости. Оно мучило ее своим запретным наслаждением. Она забыла ужас, но помнила силу. Она забыла вину, которая мучила ее после содеянного, и жаждала, жаждала сделать это вновь.

Но лучше.

– Жаклин.

Это что, мой муж, – подумала она, – и в самом деле зовет меня по имени? Обычно она звалась Джеки, или Джек, или вовсе никак.

– Жаклин.

Он смотрел на нее своими невинными синими глазами, ну точно тот студентик, в которого она влюбилась с первого взгляда. Но рот его теперь стал жестче, и поцелуи его несли привкус черствого хлеба.

– Жаклин.

– Да.

– Я хочу поговорить с тобой кое о чем.

Разговор? – подумала она. – Должно быть, будет народное гулянье.

– Не знаю, как тебе это сказать.

– А ты попробуй, – предложила она.

Она знала, что может заставить его язык поворачиваться, произнося речи, которые понравятся ей. Могла заставить его сказать то, что она хотела услышать. Слова любви, быть может, если она сможет вспомнить, на что они похожи. Но какая от этого польза? Лучше пусть будет правда.

– Дорогая, я слегка сошел с рельсов.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

Да ну, ты, ублюдок, – подумала она.

– Это было, пока ты была не совсем в себе. Ну, ты знаешь, когда между нами более-менее все прекратилось. Отдельные комнаты… Ты же хотела отдельные комнаты… и я сошел с ума от злости. Я не хотел тебя расстраивать, так что ничего тебе не сказал. Но что толку пытаться жить ДВОЙНОЙ ЖИЗНЬЮ?

– Ты можешь иметь интрижку, если ты хочешь, Бен.

– Это не интрижка, Джеки. Я люблю ее…

Он готовился к произнесению одной из своих речей, она прямо-таки видела, как он держит ее в зубах. Обвинения были ритуальными, в конце концов все сводилось к недостаткам ее характера. Если он уж очень разойдется, его ничто не остановит. Она не хотела ничего слушать.

– Она совсем не похожа на тебя, Джеки. Она по-своему кокетлива. Я полагаю, ты назвала бы ее заурядной.

Может, стоит прервать его сейчас, – подумала она, – пока он не завяжется своим обычным узлом.

– Она не так впечатлительна, как ты. Понимаешь, она просто обычная женщина. Я не хочу сказать, что ты – ненормальная, ты просто не можешь помешать своим депрессиям. Но она не настолько чувствительна…

– Вовсе незачем, Бен…

– Нет, черт побери! Я наконец выскажусь.

На моих костях, – подумала она.

– Ты никогда не давала мне объяснить, – говорил он тем временем. – Ты всегда швыряла в меня этот свой чертов взгляд так, словно хотела, чтобы я…

Умер.

– Хотела бы, чтобы я заткнулся.

Заткнись.

– Тебе все равно, что я чувствую, – теперь он уже почти кричал. – Ты всегда замкнута в своем маленьком мирке.

Заткнись, – подумала, что подумала, она.