В поисках Беловодья
(Приключенческий роман, повесть и рассказы) - Белослюдов Алексей Николаевич - Страница 37

— Эге, — крикнул он, — твои, что ли?

— Мои, мои! — вопил Уйба.

— Вот что… — равнодушно подивился казак. — Что же ты раньше не шел за ними? Ну, расскажи, какие ты тавры на них знал?

Уйба быстро перечислил свойства, приметы и особенности своих коней. Он доходил до невероятных подробностей, самого интимного при этом характера. Окружившие его, лошадей и казака киргизы, крестьяне и тот любопытный, вечно шляющийся по местам, где постоянно происходят разные случаи, народ — все с величайшим одобрением слушали Уйбу.

Принадлежность коней была установлена быстро и бесспорно. Вышедший на шум усатый писарь разрешил передать их в руки хозяев. Общее удовольствие при этом выразилось в хохоте, криках, пожеланиях, советах и беззлобной витиеватой брани.

Киргиз, приведший хозяев, напомнил о конокрадах. Он потребовал при общем одобрении, чтобы воры были выведены немедленно на суд толпы.

— Пусть не шляются больше в степи, — кричал он, — не уводят коней!

Призыв был тотчас же поддержан зеваками, жадными до новостей и, событий. Но равнодушный писарь даже не почел нужным откликнуться на вопли. Присев на ступеньках, он молча созерцал буйную толпу.

Спокойствие его, впрочем, действовало не менее, чем всякие иные охлаждающие средства. Оставленные без отклика вопли киргизов угасли, как светильники с иссякшим маслом.

Тит, молча взиравший на все происходившее, подошел к крыльцу.

— Послушайте меня, господин писарь, — сказал он, и тот удивленно поднял глаза на парня, насилу вязавшего слова от волнения, — позвольте мне повидать этих людей…

— А для чего же это тебе понадобилось? — строго спросил писарь.

— О, — взмолился Тит и даже руки протянул вперед, — я только слово, одно слово опрошу у них… Одно слово, господин писарь, а от того слова моя жизнь может повернуться на другое!

— А бить ты их за то слово не станешь? — подозрительно спросил писарь, тронутый необычайной горячностью юноши.

— Никогда, господин писарь. Разве я сам не знаю, что можно, что нельзя? — заверял Тит. — Нет, я только одно слово спрошу. Пусть держат меня за руки казаки. Пожалейте мою жизнь! Она от того зависит…

— Жизнь?

— Да, жизнь!

Писарь был этим признанием смущен более, чем каким угодно другим. Оно ставило его в необходимость разрешить свидание. Он сказал сухо:

— По мне бы уж лучше, чтобы ты просился им морды набить, чем так. Ну, да твое дело, ступай.

Он подозвал казака и велел проводить Тита к арестованным.

— Не баловать там! — напутствовал он его. — А то, гляди, сам за решетку сядешь.

— Слушаюсь! — отвечал тот с тоскою, и оживление, с которым он встретил было приказание, сошло с его лица. — Подумаешь, — проворчал он, отойдя с Титом на достаточное расстояние от крыльца, — подумаешь, какая церемония. А сам лупит каждого — и правого и виноватого. Себе все можно, а мне — и конокрада не тронь…

Тит молчал. Сплюнув в сторону, замолк и казак.

Оставшиеся на дворе жадные до развлечений люди вновь принялись обсуждать происшествие. Некоторые бросились было вслед за Титом с явным намерением проскользнуть вслед за ним, но единого окрика с крыльца было достаточно, чтобы закаменели смельчаки.

Писарь встал и, покрутивши усы, равнодушно окликнул казака, занимавшегося под навесом с конями.

— Гони-ка всех со двора да запри ворота! — сказал он и под шумный ропот оскорбленного приказом люда величественно поднялся со ступенек.

Веселый казак немедленно привел приказ в исполнение и объявил, что занятия в правлении окончены.

Для содержания преступников по случаю ярмарочного времени был отведен сверх постоянного помещения еще и чулан в глубине здания. Тит был проведен туда длинными, непонятно откуда взявшимися тут коридорами. Вместо часового, против двери стояла лишь его винтовка. Сам же караульный, вынужденный охранять теперь два помещения, большую часть времени проводил по середине хода между ними. Здесь было прохладно, темню и не лезли в нос мухи. Явился он после того, как казак, приведший посетителя, в течение нескольких минут производил оглушительный шум в коридоре. Он наводил на мысль, что все заключенные зараз и вместе принялись громить здание, вырвавшись на волю.

Но привыкший к подобным шуткам часовой явился на зов без всякого испуга. Он отнял у казака винтовку, прикладом которой тот колотил в стену, и поставил ее на место, а потом спросил уже:

— Ну, что дуришь?

— Вот, прими посетителя, — отвечал тот, выдвигая вперед Тита. — Дай свиданку!

— С кем?

— С теми, что на лошадях попали.

— А, фальшивомонетчики! — догадался караульный. — Оренбургские! Тебе, значит? — обратился он к Титу.

— Мне, — смущенно подтвердил тот.

— Ну так что же ты тут бушевал? — строго вопросил теперь он сопровождавшего посетителя казака. — А?

— Мое дело — привести, твое — исполнять!

— Что ж, я за ключами пойду, дверь буду отпирать ему, что ли? Волчка нет, да?

— Меня не касается.

Караульный открыл круглую заплаточку, прикрывавшую отверстие в двери, и показал на него Титу.

— Видайся скрозь него, — заявил он, — дверей не отпираем для всяких.

Тит был даже рад уклониться от всякой другой близости к арестованном. Так легче, казалось ему, было оставаться спокойным.

— Мне только спросить… — пробормотал он. — Мне ничего не надо больше.

— А, ну вот, спрашивай.

Он отошел от дырки, и Тит, пододвинувшись к ней, увидел чулан, обращенный в камеру. Самого его оттуда нельзя было разглядеть. Даже воткнувшись в отверстие, он мог бы показать бывшим в камере только свои глаза и переносицу. По ним человека узнать трудно. Никто из арестованных и не изъявил особого любопытства глазам, появившимся в окошечке.

В чулане было темно, мрачно и холодно. Но затемненного частой решеткой окна все же было достаточно, чтобы разглядеть арестантов. Их было четверо, и двоих из них тотчас же признал Тит. То были неразлучные беловодские товарищи, с которыми судьба в третий раз сталкивала его.

Длиннорукий монашек, стоя на скамейке, заглядывал через решетчатое окно на улицу. Мелетий же лежал, вытянувшись, на полу, у стены. Он с любопытством рассматривал нос, показавшийся в волчке.

— Братья, — позвал Тит, — братья, узнаете вы меня?

При всей неожиданности появления Тит был признан товарищами тотчас же по одному голосу. Алексей оторвался от решетки и засмеялся.

— Никак нашего дурака привели? — сказал он, но не двинулся с места. Бесполезно было бы тянуться ему к волчку с его ростом. — Пойди, — предложил он товарищу, — нас кличет…

Мелетий встал, как видно было, без всякой охоты и любопытства. Религиозная тупость казака надоела ему. К тому же он отлично знал, во что может вылиться злоба уральского изувера. Он ожидал брани, криков, угроз и проклятий и, только чувствуя себя обязанным вынести все это, он подошел к двери, правда, охранявшей его от чего-нибудь большего.

Вблизи через волчок ему было видно спаленное зноем и ветром исхудавшее лицо, но не настолько, чтобы он мог судить и о чувствах, волновавших юношу. Но о них, казалось ему, нельзя было иметь двух мнений, и он метнул суровый взгляд в окошечко.

— Ну, святоша, доказывать, что ли, пришел? — крикнул он с наглым вызовом, и отвернулся, столкнувшись со взглядом парня.

— Нет, что ты, что ты! — поспешно отвечал Тит. — Нет. Нечего мне доказывать на вас!