Никто не умрёт (СИ) - Лихачева Елена - Страница 19

- Ну, ты, Мария... жадная баба, глотка пожалела... Ну... Ладно, - Сергей сокрушенно покачал головой и полез в задний карман изрядно засаленных некогда светло-коричневых, а теперь ржаво-грязных брюк, достал такой же потертый кошелек, - Давай гони три литровки, только самые полные доставай ... а то ты, я знаю, не доливаешь.

Доведенная до крайности внутренними голосами, заслышав беспочвенные обвинения клиента (она-то отмеряла на глаз, но точностью своей славилась на всю округу), Мария разразилась истерикой. Зажав бутылку в кулаке, она уперла руки в боки и зычно загорланила охрипшим от переживания голосом:

- Как недоливаю?! Это я-то не доливаю?! Ничего не дам, водила хренов, удумал - пить за рулем. Сейчас хлебнешь, потом наедешь на чужую машину, врежешься в столб, тебя ударит током, и ты сам загремишь на кладбище, да еще покалечишь чужую машину и собьешь очень хорошую женщину. А я потом виноватая буду? Ну, уж, фигу тебе. Ничего не продам. Езжай, давай! Давай, давай, пыли дальше. Нечего тебе здесь искать!

- Да ты чо орешь-то, Мария, с ума, что ли, сошла? Я ж купить хочу за наличные. Чес-слово не в долг, у меня есть, - обомлел Сергей.

Но не только Сергей, сама Мария поразилась тому, что только что сказала. Ноги ее ослабли, а початая бутылка выпала из враз вспотевшей руки и разбилась вдребезги о бетонную поверхность дороги.

Ивана же готова была провалиться от стыда за бестактность произнесенной речи сквозь ту же бетонную полосу, по которой растекалась жидкость. Именно в этот момент, когда Ивана растерялась, Мария пришла в себя.

- Ой, что ж я говорю? - вырвалось у нее, - Да бери ты сам сколь надо, только деньги наперед сюда дай.

*Ивана спохватилась:

- Нет-нет, нельзя пить за рулем! Пожалуйста, ничего не покупайте! - вскричала она прерывающимся от нервного напряжения голосом Марии.

- Ну, ты даешь, Мария, - восхищенно произнес Сергей, вытаскивая из бумажника 4 сотни, - Ну, умеешь ты торговаться! Зашибись - баба. Прям, артистка из большого театра. Слушай, ну ты меня рассмешила. Все, беру три полторашки, не торгуясь. Вот так представление, прямо Петросян - ни дать, ни взять.

Сергей загоготал и потянулся к сумке.

*Мария охнула, потому что она никогда и ни с кем так вежливо не разговаривала, и слышала такие интеллигентные речи только в сериалах про богатых москвичей.

*Ивана, видя, что не может заставить Сергея отказаться от смертельного напитка, собрала последние силы с единственной целью не дать Сергею ни капли спиртного. "У меня нет другого выбора", - подумала Ивана и честно призналась голосом Марии сильно приглушенным, потому что Мария зажимала себе рот собственный рукой:

- А ты знаешь, что в этих бутылках? Чистый растворитель, который стоит копейки, разбавленный спиртом, чтобы пахло водкой. Это - отрава.

Тут Мария не выдержала, вскрикнула, подхватила в руки тяжелую сумку, и припустилась по дороге на полусогнутых ногах с такой скоростью, что, когда Сергей пришел в себя от услышанного, ее уже и след простыл.

А Мария, добежав до баньки, первым делом кинулась к своему самогонному аппарату. Бросила тяжелую сумку в предбаннике и со слезами на глазах стала разбирать агрегат. Каждый проводок, каждая посудина, давались ей через душевные муки. Она стонала и причитала, как над покойником. И когда аппарат стал похож на груду бытового хлама, она решила избавиться от всех запасов самогона. Начала с сумки, оставленной у порога. Но душа ее, изболевшаяся во время уничтожения самогонного аппарата, не выдержала морального напряжения - она отвинтила крышку, намериваясь вылить содержимое бутылки в бочку для дождевой воды, и рука ее потянулась ко рту...

Якудза сидел перед алтарем. Он был в своем неизменном посеревшем от частых стирок кимоно, подпоясанном обесцвеченным по той же причине некогда черным поясом. В комнате стоял терпкий запах пота и индийских благовоний. Спарринги старших мастеров обычно продолжались дотемна. Но сегодня Якудза закончил тренировки раньше обычного. Его воспитанник задал вопросы, которые он от него не ожидал услышать, назвал имена, которые мальчик не мог знать.

Хан вошел и встал позади него. Ему не терпелось начать расспросы.

- Ты сегодня был очень не внимателен, - раздался бесстрастный голос Якудза, - Иди, отдохни. Акено тебя накормит. Завтра поговорим.

- У меня очень много вопросов, - сказал Хан угрюмо, - Я жил среди чужих людей. Я жил чужой жизнью. Ты обманывал меня. Почему? Расскажи мне правду сейчас. Еще один день во лжи для меня слишком большой срок.

Хан достал из перекинутой через плечо сумки фотографию рыжего мальчика и протянул ее учителю. Якудза поднялся с колен и встал напротив него, скрестил руки на груди. Он смотрел в глаза Хану, а не на фото, молчал. "Он хочет правду, а услышит очередную ложь, - думал Якудза, разглядывая взволнованное лицо ученика. - Я должен врать, чтобы исполнить долг. Но та ли истина, которой является то, что ты считаешь сейчас правдой? Для всех нас истина во лжи, которая приведет к желаемому результату. Правда, которая поставит наши планы под угрозу, не нужна никому".

Хан ждал, что ответит тот, которому прежде он верил, больше всех на свете, кого считал для себя чуть ли не Буддой на земле.

- Хорошо. Я буду говорить, но и ты будешь слушать, - начал Якудза, - Да, я скрывал от тебя правду и заставлял всех молчать. Было очень важно, чтобы никто не знал кто ты, откуда и что здесь делаешь. Олег и Полина - не твоя семья, это правда. Ты родился не в России, а в Японии на острове Окинава в семье кумитё клана якудза, Такахаси Кацуро. По преданию, твой род берет начало от аристократических корней. В те времена еще не было фамилий. Великого Токугава, оставивший своим наследникам умиротворенную Японию, за верность и воинские заслуги одарил главу военного клана Сэй-гью обширными владениями в Китае, а чуть позже, после гибели нескольких его врагов - клану отошла часть острова Окинава.

Хан сжал кулак, лощеная бумага старой фотографии с хрустом смялась, но Хан этого не заметил, слова Якудзы поразили его. Он ожидал чего угодно - что он внебрачный сын самого Якудза или его внук, что он похищенный из богатой японской семьи сын, за которого отказались платить выкуп. Но не то, что он услышал.

- У Кацуро было два сына в браке. Но только первый - Итиро - с младенчества проявлял невероятное упорство и способности. Воля малыша, его решительность вызывали у членов клана суеверное уважение. Отец еще при жизни объявил его "наследником" и дал тайное имя, которое никто, кроме него не знал. Испокон веков все наследство рода Такахаси передавалось первому сыну главы семейства. Все остальные становились воинами клана. Ты - второй сын, ты - воин.

В душе Хана, вымещая обиду, с которой он пришел к учителю, поднималось чувство восторга. Он начал понимать, что предназначен для большего, чем сидеть в офисе и перебирать бумаги. Он - сын главы клана якудза, а не какого-то уездного начальника милиции! И у него есть брат! И хотя было немного обидно, что он - всего лишь тень величия, второй номер, гордость переполняли его сердце.

- Кацуро в Китае взял в дом двух китайских девушек, и они жили вместе с ним на его вилле на правах гражданских жен.

Хан криво усмехнулся.

- Хотел бы я так жить!

- Не стоит этому завидовать, - покачал головой Якудза, - Твой отец в своих планах не учел китайский характер и попался на этом в коварную ловушку. Но об этом я скажу позже. Итиро, так на людях звали твоего старшего брата, остался на острове Окинава с матерью, а тебя отец забрал с собой в Китай...

- Итиро - это мой брат? Как же меня зовут?

- Я не учил тебя перебивать старших, - поморщился Якудза, - Хочешь знать, умей слушать.

- Все-все, я понял, извини, сэнсэй, я нервничаю.

- Я продолжаю. Клан был очень могущественен, и были времена, когда вся Япония склоняла голову перед бесстрашием твоих предков. Все они были великими воинами. В Маньчжурии у твоего отца был роскошный дом, он стоял на берегу Желтого моря недалеко от русского порта "Дальний". Оттуда, из своей китайской резиденции, он продолжал править своими "младшими братьями" в Японии и России. Его воля простиралась за два моря. Он был великий оябун, безжалостный и справедливый. Юношей я мечтал стать членом "семьи". Но, так как мои родители были очень бедны и не могли дать мне ни положения, ни денег, я стал заниматься борьбой "айкибудзюцу", надеясь, что когда-то он меня заметит. Мне повезло - в семнадцать лет меня заметил Мамору, начальник охраны твоего отца. Я был счастлив, что моя жизнь будет связана с Кацуро незримой и неразрывной нитью. Я готов был отдать свою жизнь за его одобрительное слово. Он был особенным человеком. Его взгляд проникал прямо в разум человека. Он знал, о чем думал его собеседник, раньше, чем тот успевал произнести хоть слово. И если слова его были лживы, горе тому смельчаку. Рядом с твоим отцом всегда были преданные и честные люди, свято чтящие Бусидо. Итак, я стал его телохранителем. Теперь я приближаюсь к самому главному и печальному моменту истории целого клана якудза и твоей биографии. В тот вечер праздновали день рождения первой дочери Кацуро...