Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович - Страница 52

Девочке следовала выбрать другое воспоминание. Тот день был слишком личным.

— Сотри его, Эстер. Сотри, прошу тебя, — он влетел в комнату дочери, едва старик бросил трубку. — Зачем ты это сделала? Зачем, родная?

Через неделю она выполнила просьбу отца. И тогда же, через неделю, все полетело к чертям.

Бастиан посмотрел на дочь, что стояла в лучах яркого солнца и любовалась фамильным кольцом, перевел взгляд на Марту, что так и застыла перед ним. Напряженная, решительная.

«Мне вмешаться?»

«Нет!» — он почти выкрикнул это слово. — «Не надо, Эстер. Я сам».

После неудачи с Кристофом, Бастиан не решался на повторные опыты. Он видел результат провала.

— Мы обсуждали это, Марта, помнишь? Кристоф сошел с ума, старость его доконала…

— Я была там, Майер, — резко сказала она. — Я все время была рядом с ним. Обсуждали, да, но ты думаешь, что сумел убедить меня в прошлый раз? И не мечтай, — она ткнула пальцем в раскрытый дневник. — Вот доказательство.

— Чего?! — не выдержав, Бастиан вскочил на ноги. — Что ты хочешь доказать?! Старик выжил из ума. Точка. Он стал одержим Эстер, потому что любил ее. Мозг сыграл злую шутку и…

— Доказательно вашей вины, — холодно сказала Бремер. — Мне этого достаточно, Майер. Веришь, или нет. Мне все равно, я не хочу знать всего, но вот это, — она кивнула на стол. — Громче твоих слов.

Женщина схватила раскрытую книжку, крутанулась на каблуках, бросила «прощай» и вышла из лаборатории.

Совесть неприятно кольнула, ведь обвинения Марты были оправданы. Себастьян видел Кристофа в самом конце, и вид ему совсем не понравился. Что тогда говорить о Бремер…

«Черт. Хреново получилось».

«Согласна».

Эстер сообщала обо всех изменениях, происходящих в голове Кьорди, и тот день, когда в старике что-то сломалось, Бастиан запомнил надолго. Девочка выглядела напуганной и встревоженной. Она подошла к отцу, крепко обняла, вместе с физическим контактом передав и ментальную связь.

— Ты в порядке, родная? — спросил он тогда.

Эстер мотнула головой и произнесла:

— Что-то случилось. С Кристофом. Что-то не так, папа.

Все, что видела, слышала и чувствовала девочка, все мысли и даже невесомые обрывки чьих-то воспоминаний транслировались прямиком в голову старого Кьорди. Мощнейший поток информации заполнял измученный разум, в бесконечном цикле перезаписывая память Кристофа и безжалостно сжигая нейронные связи. Эстер не могла это остановить. Не знала, способна ли вообще. Она могла лишь наблюдать и беспомощно тонуть в объятиях отца, пересказывая обо всем, что происходило в лаборатории Кьорди.

Старик продержался меньше недели. Перестал есть, спать. Он мерил шагами тесную комнату, раскидывая бумаги и ветхий хлам, кричал даже не фразы и слова, а их несвязные части. Кристоф не узнал Марту, не услышал, что она говорит. Он набросился на врачей, когда они все-таки прибыли, и, уже заточенный в смирительную рубашку, уловил обрывок чьей-то шутки, захохотав дико и страшно. А девочка Эстер горько заплакала.

Кристоф умер почти сразу после госпитализации. Инсульт. Обширный, почти на весь мозг.

И на следующий день Марта Бремер пришла в лабораторию Себастьяна Майера.

— Жалко старика, — вслух сказал Бастиан, отвернувшись от окна и дочери. — Если бы я знал, что так получится…

— Да. Я бы тоже не решилась.

Ее голос. Отец в блаженстве закрыл глаза, наслаждаясь чарующим звуком ее голоса. Лучше любой музыки, даже самой прекрасной.

— Почему в моих мыслях ты звучишь не так? Это было бы…

— Слишком жирно, — смеющийся тон, что заставил самого Бастиана расплыться в нелепой улыбке. — Пойдем.

Он только хотел позвать ее на обед, но Эстер, как и всегда, уже об этом знала. Себастьян наигранно вздохнул, глухо протянул «сюрпризы» и, последовав за дочерью, вышел из лаборатории.

Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Четыре года со смерти Кристофа и три — с последнего визита Марты Бремер. Вспоминал ли он о них? Нет. Ни разу до этого дня. Только сейчас Бастиан задался вопросом: а куда все-таки пропала хмурая женщина?

Эстер нежно взяла его под локоть, приникла, на мгновение положив голову на плечо, и, немного отстранившись, посмотрела в глаза. Во взгляде ее мерцали звезды.

«Ты так прекрасна, родная».

Она прищурилась, потянулась и поцеловала его в висок. Прикосновение губ, каждый раз новое и волнующее, обожгло нутро. Жаркая волна распространялась сверху вниз, текла по коже щедрым потоком, уже привычно покалывая стыдом.

«Я люблю тебя, папа».

Ему не нужно было отвечать, ведь любовь к дочери звучала в каждой мысли, в каждом слове, в каждом биении сердца. Он крепко обнял ее, с трепетом положил горячую ладонь на тонкий изгиб талии, зарывшись лицом в светлые волосы. Вдох, второй, третий. Ради этого запаха он согласен отдать все — саму свою жизнь, если потребуется.

«Ты готов? Не передумал?»

Он кивнул в ответ на первый вопрос и качнул головой на второй. Да. Теперь он готов. Вера в Совершенство освещала путь. Правильный или нет — не важно. Если Эстер чего-то хочет, к чему-то стремится, то он не вправе ей препятствовать.

Отец и дочь — приемная дочь — покинули лабораторию. Они шествовали по коридору медленно, не торопясь, шли так, словно Бастиан вел ее к брачному алтарю, готовясь передать свое самое ценное сокровище в руки другого мужчины. Когда-нибудь, возможно, так и будет. Но не сегодня. Не сейчас.

В холлах университета было пусто. Они дошли до кафетерия, встретив на пути лишь пару человек, что, пересекаясь с Себастьяном и Эстер, почтительно уступали дорогу, кивали и натянуто улыбались. Но он чувствовал все. Он видел теперь. Раболепное смущение, неловкость, заискивающие взгляды, волнение и страх. Перед лицом самого Изобретателя постояльцы Цюрихского университета обнажали свою истинную сущность, превращаясь в жалких овец. Ни достоинства, ни гордости.

Дверь беззвучно отъехала вбок, выпустив наружу гомон многолюдной толпы. Сотрудники и студенты обедали, переговаривались, передавая друг другу специи и приправы, обсуждая за едой свои мелкие проблемы, смеясь своим глупым шуткам. Они проживали обычный день ничем непримечательной жизни, даже не догадываясь, что совсем рядом, на расстоянии нескольких шагов, есть Совершенство.

Отец и дочь дошли до кассы, выбрали несколько аппетитных блюд, оплатили и, не произнося ни слова, направились к свободному столу. Они насытились едой, выпили по чашке кофе…

«Ты выбрала?»

«Давно уже», — девушка улыбнулась. — «Тут полно кандидатов. Я просто была голодна».

«И кто он? Или это она?»

Эстер махнула головой куда-то вправо, на череду блестящих белизной столов. Все плотно заняты людьми. Минимум — парами, максимум — квартетами. Себастьян не заметил одиночек, а ведь именно такие, одиночки, им и нужны. Таков уговор.

«Через два стола», — она вскинула руки и пальцами оттопырила уши. — «Лопоухий».

«С коричневыми волосами?» — девушка закивала. — «Я его помню, кажется. Как же его…»

«Александр Роммир».

«Точно. Он давно здесь, почти с самого начала. Его многие знают».

«Семьи нет», — Эстер отогнула первый палец. — «Девушки нет», — второй. — «Друзей?» — третий палец. — «Алекс жуткий зануда, и коллеги его не очень любят».

Она продемонстрировала Себастьяну четыре отогнутых пальца и поджала губу. Ошибки не было, выбор сделан. Совесть молчала.

«Значит, Алекс», — девушка широко улыбнулась. — «Только будь осторожнее, прошу».

Эстер ответила, что все будет хорошо, а Бастиан не мог не верить ее словам. Ведь лишь она одна, лишь его прекрасная дочь достойна любых возможных жертв. И дело даже не в любви — Совершенство должно развиваться, должно понять, где лежат переделы возможностей, и есть ли они вообще. Но…

Через полтора месяца, в конце сентября 2040 года, Александр Роммир проследует по пути Кристофа. Он не будет орать и кидаться на врачей, нет. Скромный, нелюдимый и безобидный мужчина превратится в беспомощный овощ. Его увезут в больницу прямиком из комнаты общежития, попытаются провести диагностику состояния, в ходе которой Алекс и прекратит свое существование.