Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович - Страница 45

— Ты недовольна из-за меня. Я это… — Мария задумалась. — Чувствую.

— Ты… Я… — женщина обреченно качнула головой. — Все нормально.

— Ты уйдешь.

Это был не вопрос. Утверждение прозвучало так незыблемо, что даже Себастьян неуютно поежился. Марта кинула на него быстрый взгляд, вновь посмотрела на Машу и прерывисто кивнула.

— Уйду.

— Мы еще увидимся?

— Мы будем часто видеться, девочка. В университете.

— Что это?

— Это… — Бремер подошла к Марии, протянула руку, чтобы погладить Машу по голове, но тут же ее отдернула, едва дотронулась до светлого локона. — Бастиан тебе объяснит.

Чужая женщина собирала вещи, а девочка распаковывали свои. Поклажа Маши была невероятно легкой и скромной: упаковка старых цветных карандашей, несколько измалеванных листков детской живописи — все старые рисунки она оставила в приюте, здесь были лишь те, что Мария нарисовала в дороге до Цюриха, — несколько простеньких платьев, пачка нижнего белья и бледная пижама, изображение на которой давно стерлось, превратившись в едва различимый серый контур. У Бремер же вещи не знали счета.

— Я все не увезу за раз, — сказала она, опустошая полки. — Оставлю тут. Потом заберу.

Маша с любопытством наблюдала за сборами. Она смотрела во все глаза, ведь здесь было столько незнакомых вещей. Косметика в виде множества баночек и бутылочек всех цветов и размеров, ноутбук, планшет и телефон, фен и депилятор. Столько всего неизвестного ребенку из детского дома. Мария осыпала Бастиана вопросами, спрашивала, спрашивала и спрашивала, получала ответы и задумчиво, по-детски забавно, кивала.

Себастьян помог Бремер погрузить чемоданы в такси. Куда она уезжала, где и с кем планировала ночевать, придет ли завтра в Университет — ни один из этих вопросов не появился в его мыслях. Тогда — теплым вечером 24 марта 2027 года — Бастиан окончательно разорвал связь с Мартой. Но разорвал не сам, а позволил ей порваться. Он мог бы ее остановить, по крайней мере, мог попытаться. Майер упустил возможность показать Марте, что все не так уж и плохо, не сказал: «Не держи на меня зла, прошу. Так уж вышло, подруга», — не сделал ничего, отпустив чужую женщину так, словно она — ничто. Отпустил ее, пропитанную злобой и ненавистью…

Ведь в доме его теперь поселилось чудо.

— Ты голодна? — вкрадчиво спросил он, когда входная дверь закрылась за их спинами. — Я готовлю не очень, но знаю место неподалеку, где можно заказать еду. Там очень вкусно.

— Я не люблю кашу, — протянула Маша. — И супы. Там просто вода с картошкой.

Бастиан засмеялся.

— Ты можешь сама выбрать, что будешь есть.

— Как в самолете? — восхищенно спросила она.

— Да, родная, как в самолете. Только выбор больше.

Во время перелета Мария взяла стейк из лосося с овощным гарниром. Стручковая фасоль, сладкий перец, цветная капуста. Она настороженно обнюхивала каждый компонент блюда, затем пробовала его на язык и только после этого аккуратно откусывала маленький кусочек. Удивление, смешанное с восторгом, сияло на ее лице так ярко и чисто, что никто из пассажиров не остался равнодушным. Даже те, кто не видел ее, те, кто сидел в другой части салона, наверняка почувствовали эту радость. Счастье было везде, где ступала нога Марии.

Эстер.

К концу марта Себастьян оформит все документы, покажет их девочке и спросит, нравится ли ей новое имя.

— Да. Нравится, Бастиан.

— Я могу называть тебя Машей, если хочешь.

— Нет, — она пронзительно взглянет на него и скажет слова, от которых станет неловко: — Маша жила в приюте. Без родни. Эстер живет с тобой.

Но для него она не будет ни Машей, ни Марией, ни Эстер. 25 марта, на следующий день после приезда, сканер Цюрихского Университета откроет истину, в которой Бастиан уже давно не сомневался. Девочка из российского приюта — Совершенство. Абсолют. Из того знаменательного дня он вынесет многое: собственное ликование и торжество, однозначно определившее конец невероятно долго пути. Конец поисков. Но вместе с тем и новое начало.

Апрель, май, июнь. Три месяца пролетели мгновением. Каждый день Бастиан и Эстер Майер вставали в семь утра, спокойно завтракали под расслабляющую музыку или под монологи девочки — Себастьян приобрел целую библиотеку литературы: художественной, обучающей, научной, — и просил Совершенство рассказывать обо всем, что она узнавала из книжек. И монологи эти уже к началу лета больше напоминали доклады. Эстер изучила школьный курс биологии, математики, физики и химии, она насыщалась знаниями, вникала в суть вопросов и явлений, ни разу не попросив Бастиана растолковать смысл прочитанного. За три месяца она освоила английский и французский.

7 июля ей исполнилось шесть лет. Она сама сказала об этом.

— Сегодня мой день рождения, — бойко продекламировала девочка, закончив рассказ о структурных особенностях испанского языка.

— Вот как? — удивился Себастьян. — Почему ты раньше не сказала?

— Но ведь он же сегодня, — невинно ответила девочка.

— То есть… — его осенило. — Тебе никогда не дарили подарки?

— Нет, — отчеканила она, но тут же задумалась. — Хотя в прошлом году Лена принесла мне кусочек пирога с клубникой. Было очень вкусно.

Лена. Русская женщина, чьи рыдания он уже давно забыл. Эстер вспоминала полноватую воспитательницу время от времени, рассказывала, чаще всего перед сном, о бедном времени в стенах приюта. Но говорила она всегда так тепло и нежно, что образ детского дома после пары таких историй, стал поистине прекрасным.

— На день рождения принято дарить подарки, — сказал Себастьян.

— И что обычно дарят?

— Все, что угодно.

Девочка крепко задумалась. В сосредоточенном молчании она допила яблочный сок, отнесла грязную посуду в раковину и, повернувшись к Бастиану, спросила:

— Прям все-все?

— Да.

— Но ведь это невозможно.

— Почему? — улыбнулся Себастьян.

— Потому что нельзя подарить… Ну-у-у-у… Мысли. Память. Воспоминания.

— А так ли это? — вкрадчиво спросил Бастиан.

Эстер не ответила на его вопрос. Она подошла к нему, распахнула маленькие ручки и дождалась, когда он возьмет ее к себе. Себастьян заканчивал завтрак с Совершенством, клубочком свернувшимся на его коленях, пил крепкий кофе и размышлял, действительно ли память невозможно подарить.

А вечером того же дня, пока девочка читала одну из своих книжек, Бастиан оформил заказ на доставку сразу пяти различных пирогов. Черничный, вишневый, лимонный, творожный и, конечно же, клубничный. Радость Совершенства не знала границ, а вместе с ней и сердце Себастьяна наполнялось счастьем. И счастье это было неизменным. Ведь каждый момент рядом с удивительной девочкой казался уникальным и особенным, каждое утро, которое начиналось с монолога дочери, Бастиан встречал искренней улыбкой. И все чаще ловил себя на мысли, что некоторые вещи, доступные и понятные шестилетней Эстер, ему и вовсе неведомы. Экономика, финансовые политики стран, дипломатические отношения, исторические ценности, виды искусства… Девочка понимала все.

Но лишь с одной темой Бастиан решил повременить. Музыка. Фортепиано.

В середине августа, 18 числа, он решился на давно запланированный эксперимент. В праздничном зале Цюрихского Университета их уже ждали. Марта, Кристоф и новое, незнакомое лицо. Феликс Соавэ. Один из лучших пианистов современности.

— Здравствуй, дорогая моя! — просиял Кьорди, когда Эстер неуверенно шагнула в зал. — Каждый раз тебя видеть — как в первый, клянусь.

Старик выглядел неважно. За прошедшие месяцы он еще больше осунулся и похудел, остатки волос на практически лысой голове стали похожи на тонкую паутину, а кожа неприятно пожелтела и начала обильно шелушиться. Но рядом с девочкой, рядом с Совершенством, он расцветал. Обретал живость и ясность взора, желание двигаться и говорить, говорить, говорить. И лишь Марта знала, каково старику после каждого расставания с Эстер.

— Кристоф! — девочка кинулась ему навстречу. — Я так рада, Кристоф!