Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович - Страница 39

— Вы решили с именем? Как вы ее назовете? — хитрые глазки сверкали любопытством. — А, Бастиан? Марта?

— Нет, Кристоф, — сказала она. — Мы пока что…

— Эстер, — произнес Себастьян.

Бремер повернулась так резко, словно он отвесил ей пощечину. Она сверлила Бастиана взглядом и пылала недовольством.

— Странное имя, — старик все никак не замолкал. — Редкое. Не часто его встретишь.

— Ты не говорил, — бросила Марта. — А мог бы.

— Ты не спрашивала, — он мимолетно посмотрел на женщину, и тут же переключился на Кристофа. — Беата Эстер Майер. Так звали мою мать. И мою дочь будут звать Эстер.

Но это всего лишь имя. Всего лишь слово, далекое от сути, не отражающее смысл, не скрывающее чудес. Пусть и родное, но всего лишь имя. В будущем девочка его отбросит, будет называться так, как достойна лишь она одна на всей планете.

— А второе имя? — не унимался Кристоф. — Или хватит одного?

— А второе имя у нее уже есть. Ее зовут Мария.

Старик довольно кивнул, будто мог понять смысл этих слов. Пусть так. Себастьян не собирался что-либо объяснять. Не ему, уж точно не ему. Майер откинулся на спинку пассажирского сиденья, наслаждаясь мимолетной тишиной и покоем. Конечно, Кьорди вновь начал болтать. Кристоф трещал всю дорогу, что-то бормотал, иногда задавал вопросы, замолкая лишь на пару мгновений, но Бастиан не слушал. Он мысленно повторял весь пройденный путь, от самого начала до этого момента. Жозеф, отец, мама. Единение с матерью, душевный покой и ослепительное счастье берлинских озер. Первые месяцы университета, первые попытки самостоятельной работы. Опыты, бесконечные эксперименты, цель которых порой казалась недостижимой. Столько всего.

Машина замедлила ход у ржавой ограды детского дома. Сам этот древний забор теперь воспринимался как нечто особенное, да и весь приют в целом обрел для Себастьяна глубокий смысл: таинство, очарование. Святость. Удивительно, как необъятная череда событий, растянувшихся на десятилетия, привела к тому, что какой-то ржавый, покосившийся забор пробуждал в Бастиане такие сантименты.

«Мир полон чудес».

И главное из них находилось совсем близко. Майер уже чувствовал ее, необъяснимо ощущал присутствие Совершенства в каждой детали окружающего мира. Знакомо скрипнула калитка. Прямая дорожка, ограниченная теперь не высокими сугробами, а темноватыми кучками талого снега, неизменно встречала гостей. Дышалось легко и сладко.

— Ты чувствуешь? — донесся до Себастьяна шепот Бремер.

— А? — озадаченный отклик старика. — Что?

— Ладно, — Бастиан ощущал на себе ее взгляд. — Подожди.

Он шел впереди, не обращая внимания на «старых друзей». Патологическая нервозность и подозрительность Марты, заторможенное восприятие Кристофа — все не имело значения. Бастиан шел навстречу своей судьбе, оставив грязь и дурные мысли за границей старенького забора. Он шел навстречу счастью, а оно ждало его под крышей уютного детского дома.

Сырая древесина крыльца, пошарканный коврик на входе, светлый коридор и уже знакомые, приятные лица обитателей. Ему здесь нравилось. Очень.

— Давай бумаги, — холодно сказала Бремер, когда они оказались в комнате для посетителей. — Покончим с этим.

Не без запинки он передал папку. Тяжелый шаг. Теперь все было в руках этой женщины, в руках той, кому Бастиан доверял меньше всего.

— А где девочка? — взволновано спросил Кристоф. — Где Маша?

— Сейчас придет, — скупо ответила Бремер. — Скоро ты ее…

Шаги. Быстрые шаги. Бег. В комнате стало светлей. Прекрасный голос Совершенства огласил приют. Она выкрикивала имя. Его имя. Бастиан, Бастиан, Бастиан. Тепло и радостно. Маша влетела в комнату и замерла.

Она с любопытством изучала нового человека, смотрела на старика задумчиво и проницательно, почти не моргая. Наконец, девочка улыбнулась и сделала легкий поклон, поприветствовав Кристофа.

— Боже, — прохрипел Кьорди где-то совсем рядом. — Боже…

— Что… — злобно прошипела Бремер. — Что ты творишь?!

Увиденное поразило даже Себастьяна — Кристоф опустился на колени и протянул руки навстречу Маше. Он тянулся к удивительной девочке, нелепо улыбался и словно не замечал, как по щекам бегут крупные слезы.

— Ты так прекрасна, — горячо шептал старик. — Боже мой, ты… Ты так прекрасна, дорогая моя.

Он ждал уколов ревности, Бастиан ждал горячей злости и удушающего приступа раздражения… Но напрасно. Ведь все было правильно — уверенность крепла — именно так должны реагировать люди на появление Совершенства. Себастьян понимал Кристофа, и неожиданно обрадовался, что хоть кто-то разделяет его чувства и видит истинную красоту маленького чуда. Хоть кто-то еще, за пределами детского дома.

— Прекрати! — взорвалась Бремер. — Что ты делаешь?! Это неправильно!

Старик не слышал ее слов, а если и слышал, то никак не реагировал. Он медленно двинулся к Маше, неуклюже, не вставая с колен, но устремленно и настойчиво. А девочка невинно улыбалась ему, слегка склонив голову набок.

— Мария, — позвал ее Себастьян. — Это Кристоф. Кристоф Кьорди. Он друг.

— Здравствуйте, — звонко провозгласила она. — Я вам рада.

— И я. И я рад, девочка.

Старик плакал все сильнее, мелко дрожал… Но продолжал ползти к Маше. Когда между ними осталось не больше метра, мрачная фигура, застывшая неподалеку, ожила. Женщина, с искаженным от злости лицом, тяжело выдохнула и произнесла в полголоса:

— И ты такой же. Как много ошибок… — она бросила на Себастьяна полный ненависти взгляд, схватила папку с документами и направился к выходу.

— Куда ты?

— К Нике. Директору, — Марта подняла папку до уровня глаз. — Отдам ей это. Не бойся, Майер, я справлюсь. Сделаю все в лучшем виде.

— Я пойду с тобой.

— Вот как? — скривилась она. — Не доверяешь? А зря, Майер. Я никогда тебя не подводила. Не подведу и сейчас, как бы противно от этого не было. Получишь ты свое… — Бремер хмуро посмотрела на Машу. — Совершенство.

Бастиан медленно кивнул, и Марта вышла из комнаты. Она и правда ни разу его не подвела, ни разу за все эти годы. Бремер шла за ним всегда и везде, сопровождала и поддерживала во всех делах, какими бы сложными и странными они не казались. Но теперь… Что-то сломалось, незримая нить давних отношений с треском лопнула, и восстанавливать ее никто не спешил. Каждый сделал свой выбор.

— Ты очень странный, Кристоф Кьорди, — высоко и чисто звучал голос Маши. А ее глаза горели синевой. — Ты чего-то боишься?

— Всего, дорогая моя, — шептал он в ответ. — Я старик, девочка, трусливый старик, который боится самой жизни.

— Почему?

— Потому что… Потому что я не могу иначе, дорогая моя.

Он стоял перед ней не шелохнувшись, говорил что-то, тихо и горячо. Кристоф ловил взглядом каждое движение Марии, приглушенно стонал и всхлипывал… Но печать искреннего счастья не покидала его лица. Разве это могло быть ошибкой? Разве те чудеса, что окружали Машу, кому-то могли показаться чем-то неправильным? Поведение Бремер однозначно давало ответ, но сути это не меняло — ведь у любого блага, каким бы великим оно не было, найдутся противники.

Прошло десять минут. Бастиан не вмешивался в знакомство Кристофа и Маши, но слух его с каждой секундой напрягался все сильнее. За обилием звуков, что царили вокруг и наполняли детский дом жизнью, он пытался уловить единственно важный тон — твердые шаги по коридору. Шаги женщины, или даже нескольких, что обозначат скорое начало новой эпохи.

— Ты смешной, — прощебетала Маша.

— Правда? — раболепно пробормотал Кристоф. — Я рад, дорогая моя. Улыбайся мне, прошу.

В проем приоткрытой двери встала фигура. Шагов Себастьян так и не услышал — голос Совершенства заглушил остальные звуки. Воспитательница, та самая полноватая женщина, что постоянно сопровождала Машу во время визитов, неуверенно протиснулась в комнату, а Марта Бремер встала рядом. Мария повернулась к ним и что-то радостно сказала по-русски, махнув при этом в сторону Кристофа. Женщина сдержанно кивнула, наклонилась к девочке и мягко проговорила несколько коротких фраз. Еще одна воспитательница зашла следом, взяла Машу за руку и повела к выходу.