Шальная музыка - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/40
• Следующая

— Снотворное?..

Даша молча кивнула. Уложив лекарства, поставила сумку под столик, села на стул и зябко поежилась:

— В двадцать пять лет бессонницей маюсь, транквилизаторы глотаю Думаете, от хорошей жизни?..

— Я о вас почти ничего не знаю, — сказал Бирюков.

Каретникова усмехнулась:

— И никто ничего толком обо мне не знает. На работе женщины завидуют: вот Дашка живет! Не хнычет, шутит, смеется. И правда, смеюсь много. Но иногда сквозь смех так сердце защемит, что в глазах темнеет. Вот до чего пятилетняя борьба за жизнь меня довела… Когда в ГПТУ училась, жила в общежитии. Никаких забот не было. Закончила учебу — направили в телеателье. Квартиры нет. Сняла в частном домике у старушки за Каменкой комнатку. Получала сто рублей, тридцать за квартиру отдавала. На семьдесят рубликов в месяц и питалась, и одевалась, и обувалась. Можете представить, как сытно и нарядно выглядела. Зуев тогда жил у бабушки. Когда бабушка умерла, Левчик стал к себе звать. Тогда он нормальным был, красивым. Я тоже не уродина. Подали заявление в загс, и надо ж было Левчику на энцефалитного клеща нарваться… Как увидела его после больницы, внутри захолодело. Открутилась под разными предлогами от загса. В ателье вкалывала, не считаясь со временем, а зарплата — все те же сто рублей. Дошла до ручки. Стала пробивать место в общежитии — глухо. Посоветовали сочувствующие люди сходить к председателю райисполкома. Пробилась в приемную. Там — медальный звон. Ветераны собрались по квартирному вопросу. Председатель всех разом к себе впустил Каждому слово предоставил. Ну старички и пошли свои подвиги расписывать! Один — под Сталинградом бился, другой — Москву отстоял, третий — на вражескую амбразуру грудью падал и до сих пор не может понять, почему живым остался, четвертый — чуть в Эльбе не утонул. Короче, как я и поняла, заслуги у ветеранов сомнительные и юбилейных медалей старички наполучали за то, что после войны долго прожили. Предрайисполкома тоже, видать, раскусил ораторов. Слушает внимательно, ласково улыбается, а у самого, вижу, зевота скулы сводит. Докатилась очередь до меня. Удивился: «Тебе, цыпленок, чего? Тоже квартиру? На каком основании?» — «На том, — говорю, — что цыпленок тоже хочет жить». — «Живи, девочка. Кто тебе не дает?» Начала лепетать про сторублевую зарплату, а ветераны всей бригадой, чуть не в рукопашную, на меня: «Бессовестная! Не успела на ноги стать, и уже квартиру ей подавай!» Тут такое началось… В общем, из кабинета выскочила без памяти. Чувствую, ноги подкашиваются. Села на райисполкомовском крыльце, зубы стиснула, а слезы ручьем катятся. В голове пусто, как в турецком барабане. Сколько времени просидела, не помню. Вроде бы ветераны медалями прозвенели. Чиновники из райисполкома после работы выплеснулись. А я все сижу. Смотрю, сам председатель выходит — представительный, гордый дядечка с невыспавшимися глазами. Думаю, сейчас остановится, скажет: «Не реви, цыпленок. Построим вот к двухтысячному году тьму квартир, каждая семья по-человечески жить станет». Не остановился. Будто каменный, прошагал к персональной «Волге», хлопнул дверцей с шиком укатил…

Каретникова вновь открыла сумку с лекарствами. Опять две таблетки запила водой.

— Напрасно злоупотребляете, — сказал Бирюков.

Даша вяло махнула рукой и стала рассказывать дальше:

— В общем, сижу на райисполкомовском крыльце — света белого не вижу. Подсаживается кругломордый дядечка. Рот до ушей, хоть завязочки пришей. Отодвинулась: «Чего ощерился?» Он посерьезнел: «О чем, дева, плачешь?»

В другое время послала бы прилипалу далеко-далеко, а тут слезы так задушили, что говорить не могу… Короче, улыбчивый весельчак оказался инженером из жилтреста. Привел он меня в только что заселенную девятиэтажку, вручил ключ от двухкомнатной квартиры и говорит: «Здесь отопление не работает, но к зиме наладим». Обрадовалась — словами не рассказать! Не помню, как перетащила от старухи свои вещички. А к ночи благодетель мой с бутылкой заявился — обмыть, дескать, новоселье надо. Ушел утром. Пообещал прописку и ордер на законном основании. Через неделю опять бутылка с ночевкой. Через месяц, чтобы легче жилье узаконить, переселил меня в этом же доме в однокомнатную квартиру, в которой туалет не работал. Господи, я и без туалета рада была жить всю жизнь под собственной крышей. Ушла из телеателье, поступила на курсы чертежниц. Живу бесплатно. В кухне уже пустые бутылки девать некуда, а с пропиской заминка. Переселились в другой дом, где в трехкомнатной квартире электроплита не работала. Ничего, керогаз купила. Живу опять же бесплатно, но с пропиской и ордером все не получается. В общем, за год сменила пять квартир. Даже четырехкомнатную заняла, в которой на полу линолеум забыли настелить. А мне и без линолеума — рай. Вдруг пропал мой благодетель. Позвонила в жилтрест. Оказывается, за взятки арестовали. Я обалдела. Мама милая, что делать?! Возвращаться к родителям в деревню — гордость не позволяет. Односельчане засмеют. Да и чем в колхозе заняться? Коров доить? Это ж беспросветность до гроба!.. А, думаю, буду жить, пока не выгонят или не посадят. Закончила курсы, в НИИ устроилась. Стала хлопотать законную квартиру — не светит. Попробовала через секретаршу Златку к директору подмазаться, а Златка сама на птичьих правах живет. Правда, директор скоренько пробил ей квартирку. На новоселье я подарила Златке записанную Левчиком кассету с песнями Валерия Леонтьева. Златка расчувствовалась и говорит: «Знаешь, Даша, в нашем доме старичок один немощный живет, вот-вот коньки откинет. Ты устройся к нему в сиделки, пропишись. Когда загнется, квартира твоей станет». На следующий день я заглянула к этому старичку. Он таким симпатичным показался, как божий одуванчик. Заегозил ласково: «Хоть сегодня, девочка, переезжай!» Может, плюнула бы на авантюру, да… Приезжаю с работы домой — мои вещички на лестнице стоят. Строители вспомнили, что надо линолеум в квартире настелить. Куда деваться?.. Перевязала куском проволоки матрасик, зажала его под мышкой, в другую руку — чемодан и покатила к божьему одуванчику. Прожила неделю, другую. Манную кашу хозяину варю, обстирываю его, квартиру ежедневно прибираю. Старичок в восторге, но с пропиской тянет, вроде того жилтрестовского взяточника. Смотрю, женьшень начал попивать. Будто между делом о загсе заговорил. Я чуть в обморок не брякнулась. Думаю, у меня глаза от стыда лопнут, когда с таким неандертальцем регистрироваться приду. А старичок начинает спираль закручивать, мол, без загса о прописке и не мечтай. Завертелась я как кошка с прижатым хвостом. И так и сяк подмазываюсь, дескать, можно и без загса, только пропишите. Старик на дыбы: «Как без загса?! Это безнравственно!» Вот, думаю, нравственник нашелся — внучку в жены вербовать. В общем, не отвертелась… Хлопнула для храбрости, чтобы море было по колено, и поплелась в загс. На регистрацию — тоже под допингом. В белом платье, с золотым кольцом. Одуванчик финансировал венчальный маскарад. Только получили свидетельство о браке, я прямо в невестином наряде — к домоуправу, на прописку. Успокоилась лишь, когда увидела в паспорте прописной штампик…

Вдруг Левчик Зуев с ума сходить начал — завалил стихами: «Девушка, в нарядном платье белом, ты зачем своим торгуешь телом?» Какое там тело! Я в джинсах, как в турпоходе, спала. Ой что тут началось! Кошмар… Одуванчик в жуткого агрессора превратился. Орет козлетоном: «Это твои любовники издеваются! Не позволю над собой смеяться!» Начал заявление о разводе сочинять. Категорическое условие поставил: «Если стихотворца не посадишь в тюрьму, наследства лишу! Из квартиры выгоню!» Думаю, провались ты со своим наследством, мне бы только под крышей удержаться… Вот в этой жуткой заварухе и познакомилась я в горуправлении милиции с Костей Веселкиным. Левчика быстро уличили в подметных письмах. Но «Агрессор» по-прежнему дуреет. Днем выспится, а всю ночь напролет мораль читает. А мне ж на работе чертежи чертить надо. Смотрю на белый лист ватмана — он черным кажется. Прикинулась неопытной, к ребятам-чертежникам подмазываться стала. Спасибо парням, выручили. Почти всю работу за меня делали. Чтобы полностью не свихнуться, начала тайком старику снотворное подсовывать. Как захрапит, я тоже проглочу таблеточку и тихонько на раскладушку в кухню. Утром, пока «Агрессор» не проснулся, завтрак приготовлю, чашку крепкого кофе выпью и бегом на работу. Молила бога об одном: только бы старик от снотворного не загнулся. Не знаю, бог помог или женьшень доканал, но скончался одуванчик от сердечной и легочной недостаточности. Похоронила с помощью Левчика старика, и такая апатия навалилась, что ни наследство, ни квартира уже не радовали… Со временем, конечно, оклемалась, но даже и теперь, как вспомню те кошмарные дни и ночи, мурашки по спине пробегают…

• Предыдущая
• 29/40
• Следующая