Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика
(Повести) - Кунин Владимир Владимирович - Страница 34

Дорогин посмотрел на часы:

— Через тридцать минут они все стянутся со своих аэродромов-засад вот сюда… — Он показал место на карте. — На заправку и ночевку. Их нужно накрыть прямо на стоянках.

Командир полка обратился к Архипцеву:

— Архипцев, готов?

— Готов, товарищ подполковник!

— Выполняйте. К-комадирам эскадрилий собрать экипажи и посадить в самолеты, — продолжил Дорогин. — Ждать в г-готовности номер один. В воздух по зеленой ракете. Я пойду ведущим второй эскадрильи. Все.

Командиры эскадрилий встали.

— Разрешите идти?

— Идите.

Солдат-посыльный решал задачу уже в третий раз. Он увидел выходящего Архипцева, встал и протянул ему тетрадь:

— Товарищ лейтенант! У меня опять с ответом не сходится.

Архипцев замедлил шаг, на ходу заглянул в тетрадь и на секунду задумался над задачей.

— Соображай, соображай! Здесь все очень просто.

Узкие крылья «сто пятнадцатого» отбрасывали еще более узкую тень, но последнюю минуту на земле они стояли именно в этой тени…

— Ты рассчитал? — спросил Архипцев у Гуревича.

— Так точно!

— Женька, внимательно…

— Есть, командир!

— Погодка — как по заказу… — посмотрел на небо Гуревич.

— По местам! — приказал Архипцев.

Женька и Венька пошли по своим кабинам.

К Архипцеву подошел Кузмичов.

— Порядок? — спросил Сергей.

— Порядок. Привет.

— Привет, — ответил командир и стал залезать в кабину. Откинулась крышка астролюка, и высунулся Соболевский.

— Кузмич! — крикнул он. — Подойди на секунду! — Женька наклонился над Кузмичовым и тихо попросил: — Нарви цветочков, зайди в столовую и передай их Кате. Скажи, что это…

— От Гуревича, — закончил техник.

— Правильно, — кивнул Женька, подмигнул Кузмичову и захлопнул над собой люк.

Рация раскалилась на солнце и, казалось, страдала от жары так же, как и все, кто стоял вокруг нее.

Сидели только двое: радист и командир полка.

Дорогин держал в руках микрофон и смотрел на взлетную полосу.

Вдалеке «сто пятнадцатый» выруливал на старт. Он остановился у начала взлетной полосы, и нарастающий звук его моторов заполнил весь аэродром.

Все смотрели на одиноко стоящую машину.

Из репродуктора сквозь треск разрядов донесся голос Архипцева:

— «Рубин!» Я — «Сокол-115». Разрешите взлет!

Дорогин сам щелкнул переключателем, наклонился и сказал в микрофон, глядя на «сто пятнадцатого»:

— «Сокол-115»! Я — «Рубин». В-взлет разрешаю.

— Вас понял! — ответил голос Архипцева.

Репродуктор щелкнул, взревели моторы, и «сто пятнадцатый» начал свой разбег. Скорость увеличивается, самолет отрывается от земли, поджимает шасси и уходит навстречу солнцу.

Все, кто стоял на командном пункте, напряженно смотрели ему вслед.

Разомлевшие от жары командиры эскадрилий сидели вокруг рации в расстегнутых гимнастерках, держа шлемофоны в руках.

Вдалеке под крыльями своих машин прятались в тени готовые к вылету экипажи.

Жарко. По лицу радиста струйками стекает пот.

Подошел Кузмичов. Он остановился около Семочкина и шепотом спросил у него:

— Товарищ майор! «Сто пятнадцатый» давно на связи был?

— Последний раз минут пятнадцать тому назад…

— А сейчас?

— А сейчас молчат. Идут курсом и молчат. Чтоб не запеленговали.

— Ясно, — сказал Кузмичов и продвинулся вперед.

И в это время из репродуктора понеслись разряды и неясное бормотание. Оживился весь командный пункт. Дорогин тревожно посмотрел на часы.

Вдруг репродуктор заговорил голосом Архипцева. Заговорил быстро и очень четко:

— «Рубин», «Рубин»! Я — «Сокол-115»! От станции слева идут три «фокке-вульфа»! Нет, четыре! Пять! Как слышите? Как слышите? Прием!

Все вскочили.

Дорогин щелкнул тумблером и закричал в микрофон:

— «Сто пятнадцатый»! Вас понял! Уходите немедленно!

Архипцев сказал Гуревичу:

— Уходить надо!..

— Женька! — крикнул Гуревич. — Внимание!!!

Быстро и очень точно Женька приготовил пулеметы к бою.

На КП зазвучал голос Архипцева:

— «Рубин»! «Рубин»! Расчет был верный! Прием!

Дорогин отчаянно закричал в микрофон:

— Архипцев!!! Не смей принимать бой! Уходи! Уходи! М-мать твою!.. Прием…

Голос Архипцева тонул в пулеметных очередях:

— «Рубин»! «Рубин»!!! Не успеваю! Уйти не успеваю!..

Длинная пулеметная очередь заглушила голос Архипцева. Кузмичов не отрываясь смотрит в репродуктор.

На полном газе со снижением уходит «сто пятнадцатый»...

Атакуют «фокке-вульфы».

Пикирует «сто пятнадцатый» — пикируют за ним «фокке-вульфы».

Женька стреляет из пулемета, лицо перекошено.

Ему очень мешает парашют. Кончились патроны в крупнокалиберном. Женька вставил новый магазин и сбросил с себя парашют.

И опять стреляет Женька…

Бьет из пулемета Гуревич.

Архипцев сжал зубы и надавил на гашетки пушек.

Задымился один «фокке-вульф», клюнул носом… Медленно переворачивается через крыло, летчик выпрыгивает и открывает парашют.

Совершенно мокрый Архипцев крикнул, глядя вперед:

— Женька! Говори с землей! — Он опять нажал на гашетки.

— Женька! — крикнул Гуревич. — Повтори «Рубину» координаты!..

Не отрываясь от пулемета, Женька закричал:

— «Рубин», «Рубин»! Я…

На КП репродуктор прокричал голосом Соболевского:

— «…сто пятнадцатый»!

Затем раздался треск, непохожий на эфирный разряд, и репродуктор замолчал.

Гуревич растерянно повернулся к Архипцеву:

— Серега! Я пустой… У меня все…

Он потряс Архипцева за плечо.

— Серега!!!

Сергей нажал на гашетки и не услышал выстрела. Он испуганно посмотрел вперед и еще раз нажал на гашетки… Выстрела не было.

Он повернулся у Гуревичу. Венька качнул головой. Стрелять было нечем…

Безоружный «сто пятнадцатый» шел вперед. Сверху стягивались истребители. Они поняли, что противник теперь не опасен, и строились вокруг бомбардировщика в красивое конвойное кольцо.

Гуревич щелкнул переключателем рации, прислушался и сказал:

— Командир, рация не работает…

Архипцев смотрел вперед, держа машину ровно по горизонту. Совсем близко висели «фокке-вульфы».

— Прижимают, — сказал он. — Сажать будут…

Гуревич посмотрел вперед и сказал в переговорное устройство:

— Женька! Нас будут сажать…

В кабине стрелка-радиста, прислонившись головой к разбитому передатчику, лежал Женька с открытыми мертвыми глазами. Впечатление было, что он очень устал и просто решил отдохнуть. И только глаза Женьки выдавали, что он мертв.

Из шлемофона, сползавшего с Женькиной головы на плечо, неслись тревожные голоса Архипцева и Гуревича:

— Женя! Что с тобой? Почему ты молчишь? Женя! Ты ранен? Что с тобой, Женька?!

Пустые мертвые глаза Женьки остановились на «Голубых танцовщицах». Рука лежала на разбитом, простреленном передатчике…

— Женька! Говори! Тебе плохо, да? Женя… Дотянись до аптечки, она над передатчиком!.. — продолжали звучать голоса.

Сергей смотрел прямо перед собой и сжимал штурвал побелевшими от напряжения пальцами.

Гуревич прижался щекой к бронеспинке кресла, в котором сидел Архипцев. Лицо у него было неподвижно и очень спокойно.

— «Сокол-115», «Сокол-115»! Я «Рубин», я «Рубин»… Отвечайте! Прием… — Взмокший от напряжения радист щелкнул переключателем. Он поправил наушники, надетые поверх пилотки, и настороженно склонил голову набок.

Около рации сидит Дорогин. Комбинезон его расстегнут, волосы прилипли ко лбу, шлемофон висит на поясе. Стоят начальник штаба, штурман полка. Сзади радиста, угрюмо глядя ему в затылок, замер Кузмичов.

— Вызывай еще раз, — говорит Дорогин и закуривает папиросу.