Сад Дьявола (ЛП) - Шеттлер Джон - Страница 34

За этой картиной пришла следующая. Это был разговор со старшиной Трояком вскоре после того, как он официально вернул должность командира корабля и начал снова устанавливать отношения, в том числе с этим неукротимым морпехом. Он вспомнил, как извинился за свои действия против Вольского.

«Старшина, я хочу извиниться перед вами за то, что сделал в Атлантике. Я использовал вас и ваших людей, пытаясь противостоять адмиралу. Я сделал глупость. Меня могли сурово наказать, но вместо этого я получил прощение. Я хочу понять, простите ли вы меня.

Трояк тяжеловесно кивнул, и Карпов продолжил:

— Я был не прав, когда сделал то, что сделал, и только по милости адмирала я все еще здесь и на мне эти погоны. Я должен был оказаться на губе или даже хуже, но Вольский дал мне шанс, и я обещаю служить этому кораблю. Я больше не подведу его и его экипаж».

Я не подведу… Снова… Слова словно ударили его по лицу, учитывая все, что произошло после того, как он покинул Владивосток в качестве номинального командующего флотом. И что он сделал? Втянулся в бой с американцами, вначале в форме словесного поединка с капитаном Таннером с «Вашингтона», а затем в ходе короткого боя к югу от Курильских островов. Кто знает, чем это могло закончиться, если бы не вулкан Демон, отправивший их в прошлое?

Затем он нашел в себе храбрость и решимость бросить вызов всему американскому Тихоокеанскому флота 1945 года — с шестью линкорами, восемнадцатью авианосцами, более двадцатью крейсерами и девяноста эсминцами, и более тремя тысячами самолетов. О чем он думал? Проявленное им высокомерие очень скоро окончилось гибелью «Адмирала Головко» и, вероятно, «Орлана». Что он был за командиром, в конце концов? Всякий раз, как дело доходило до решающего момента, он вынужден был хвататься за громадную силу ядерных боевых частей своих ракет.

Слова, которые он сказал Трояку в тот день, словно набросились на него стаей собак. Тогда старшина дал ему столь необходимое отпущение грехов и пообещал свою поддержку.

«Можете положиться на меня, товарищ капитан.

— Я понял. Однако, полагаю, дальше будет нелегко, старшина. Когда дело дойдет до боя, мы оба будем знать, что нам делать. Но мы оба видели и то, что осталось от нашего мира, один черный день за другим. Что-то подсказывает мне, что все идет к тому прямо сейчас, пока мы разговариваем. Пока я не знаю, что с этим делать. Когда-то я думал, что стоит мне просто благополучно привести корабль домой, как все закончится, но впереди нас ждет что-то еще. Вскоре мы можем оказаться на войне, но если мы не хотим увидеть мир таким, каким мы его увидели, мы оба должны стать кем-то большим. Мы должны стать людьми мира.

— Я понимаю, товарищ капитан.

— Вы — командир взвода высоко подготовленных солдат, старшина. Но не каждый удар наносится во вред. Иногда мы сражаемся за то, чтобы сделать что-то хорошее, и мы делаем то, что должны. Но Федоров однажды сказал мне о том, что мы должны думать о том, что мы делаем. На этот раз я буду помнить его слова».

Что он пытается сделать сейчас, подчинить себе мир? Принесет ли это пользу или вред? Должен ли он делать именно это в данной ситуации? Сейчас он точно ничем не рискует. В эту эпоху его корабль действительно непобедим, и он не ожидал, что столкнется с ситуацией, с которой они не смогут справиться, пока будет осмотрительно расходовать боеприпасы и использовать свою силу разумно.

Он мог позволить этим пароходам просто идти своей дорогой… Сайонара… Они явно не хотели связываться с угрожающего вида кораблем и делали то единственное, что предпринял бы любой капитан корабля — пытались уйти. Но если он должен действительно заявить о себе, как он планировал, направить историю в верное русло, ему нужно было действовать. Как именно? Был ли он тем человеком мира, которым был, разговаривая с Трояком, или человеком войны, бессмысленной зубастой акулой? Неужели он действительно мог предположить, что сможет исправить все грехи столетия, лежащего впереди? Что сказал тот американский летчик, когда американцы впервые глупо атаковали его соединение? Против лома нет приема, сказал тогда «Железный Майк».

Все эти соображения метались в его голове. Он все еще ощущал себя вынужденным сделать что-то, что должно было привлечь внимание японского руководства. Да, против лома нет приема. Возможно, ударив их сейчас, не слишком сильно, он спасет их от большей боли. По крайней мере, он даст им возможность подчиниться прежде, чем прибегнет к крайним мерам. С этой мыслью он решил дать пароходам последний шанс.

— Самсонов, предупредительный выстрел по курсу головного корабля. Один снаряд. Николин, передать сообщение: немедленно занять курс 90 градусов, или будете уничтожены.

— Есть предупредительный выстрел под нос головного корабля. Один снаряд.

Носовая установка резко каркнула, ствол откатился от отдачи, и снаряд ударил в воду перед носом парохода. Всплеск был относительно небольшим, учитывая, насколько огромный корабль произвел выстрел. Но «Киров» лишь прочищал горло.

Карпов поднял бинокль, надеясь, что японский капитан не заставит его стрелять по своему кораблю. Пароход повернул еще на десять градусов вправо, но продолжал идти в прежнем направлении.

— Они увеличили скорость?

Оператор радара немедленно ответил:

— Так точно. Увеличивают ход с восьми до двенадцати узлов.

— Николин, ответ?

— Никак нет. Но они отправили всем береговым станциям сигнал бедствия. «СОС… «Тацу-Мару»… Атакованы…».

— Зовут помощь. Что же, не думаю, что им кто-то поможет, и, полагаю, мы могли бы добиться многого на примере этого корабля. Отлично, Самсонов. Один выстрел в корму из носовой АУ.

Орудие снова рявкнуло, и снаряд немедленно достиг цели. Карпов увидел взрыв в корме корабля. Второй пароход совершил разворот и бросился наутек.

Он смотрел на них в бинокль, наполняясь злостью. Головной пароход все еще пытался уйти. Идиоты, подумал он. Они что, не видят, с чем столкнулись? Он повернулся к Самсонову и отдал последний приказ.

— Головной уничтожить. Второму дадим подобрать выживших. Мы не монстры, а они не военные. Но нужно дать им понять, что наши слово — из стали, и мы сами из стали, и когда мы отдаем приказ, его нужно выполнять.

Люди из стали, подумал Николин. Один человек тоже назвал себя так — Иосиф Сталин, человек из стали[40]. Итак, мы — корабль маленьких Сталиных в ничего не подозревающем мире. Он задался вопросом, как далеко собирался зайти капитан, но, будучи младшим офицером, понимал, что свое мнение ему следует держать при себе. Он заметил, что Роденко не было в рубке. Старпом ушел вниз после окончания своей вахты, и у капитана в качестве советчиков были только собственные внутренние музы.

Орудие разрывало воздух резкими «Бах, Бах, Бах!» — Самсонов методично отправлял в цель тщательно рассчитанные очереди по три снаряда. Цель прочно держалась в захвате системой управления огнем, и в считанные мгновения «Тацу-Мару» превратился в пылающий остов. Николин видел, как члены его экипажа прыгают в море с охваченной огнем палубы. Это заставило его вспомнить разорванный корпус «Адмирала Головко», когда американскому линкору посчастливилось добиться попадания огнем главного калибра.

Нужен будет всего один снаряд, подумал он. Но капитан этого, похоже, не понимал. Он полагал, что мы неуязвимы, хотя, возможно, так и было. Тем не менее, японский флот разбил весь российский Тихоокеанский флот, и эти корабли были где-то рядом. Что-то подсказывало ему, что вскоре он увидит еще больше людей, прыгающих в воду, и он лишь надеялся, что не будет одним из них.

Роденко направился к Золкину сразу после окончания своей вахты, чтобы обсудить ситуацию. Доктор все еще пытался осознать тот удивительный факт, что корабль уходил все дальше во времени.

— Мы, похоже, уходим все дальше в забвение, — сказал он. — 1908? Я задаюсь вопросом, почему именно этот год?