Калки. История одного воплощения. Часть первая - Камедин Вячеслав Владимирович - Страница 2

Тот покорно повернулся и зашагал прочь.

– А кто это? – робко спросила Вика, провожая незнакомца взглядом.

– Дурачок местный. Все Додиком кличут. Он вас не обидел, нет? (Ребята замотали головами). Аккуратнее с ним. Он глупенький…

3.

Когда ехали на автобусе в поселок, где жила Инга, Вика всю дорогу расспрашивала о Додике. Девушка рассказывала: этот мужчина жил в поселке с мамой. Маме было лет сорок пять, одинокая и еще красивая женщина. Её не любили жители поселка, называли потаскушкой. В километрах пятнадцати стоял военный гарнизон. Солдаты и офицеры часто навещали эту особу. Иногда она и сама к ним ездила. Нигде не работала, получала пенсию за сына и, видимо, военные платили ей. Мужа никогда не было. Поговаривали сын у нее от брата, который погиб давно. Самому Додику сейчас лет тридцать. Он дебил, нигде не учился. Вроде бы, безобидный, но все побаиваются. Странный очень, всё время ходит…

– Куда ходит? – попыталась перекричать двигатель старенького Пазика Вика. Солнце палило нещадно, что даже дерматин сиденья больно обжигал ладонь, если прикоснуться. Было душно, густо пахло людским потом.

– Да так, никуда. Выйдет из дому ни свет ни заря и идет. Обойдет все улицы поселка, сходит аж до станции, вернётся, сходит к горам. К ночи только возвращается. Глупенький… Или собирает поди чего всюду и куда-то тащит.

– Зачем?

– А я знаю? Спросить-то его нельзя. Он-то что-то говорит, но понять его никто не может. Как тарабарщина какая-то…

– Он нам сказал «здравия желаю»…

– Ну это вам просто показалось. Он даже и «зарасти» сказать не сможет. Мать говорят с ним как-то общается, хотя я мало ими интересуюсь. Неприятные они…

– Почему?

– Ну, не знаю… Неправильные какие-то. И мать всё с солдатами каждый день… Да и дурачок. Поди пойми, что у него на уме.

4.

В доме Инги было просторно, светло, но всё ужасно примитивно. Стены – побелка. Вся мебель самодельная, покрашенная серой краской. В одной из комнат был телевизор. Межкомнатные двери коричневые, пол синий. Мальчику и девочке Инга отвела большую, наполненную весь день ярким солнечным светом, комнату. Она была угловая. Одно окно выходило на восток, другое – на запад. В приморском поселочке не было комаров, так что всю ночь качался легкий, серебряный от лунного света тюль. Дети так устали с дороги, что уснули сразу и проспали до обеда.

Планшеты здесь оказались ненужной пластинкой. В поселке были две вышки мобильной связи, но на них до сих пор не установили оборудование для «скоростного интернета», как говорила Инга, только всё обещали. Да и к чему они здесь, негодовала девушка, здесь много интересного. Три километра до Черного моря. Горы рядом. Есть даже старинный греческий город с каменоломней. И… конечно, по слухам, где-то здесь подземный город, который построили в советское время…

– А зачем? – с набитым ртом, в котором уместился большой кусок арбуза, спросил Витя. Инга пришла на обед. Она работала медсестрой в местном фельдшерско-акушерском пункте.

– Я не знаю. Но говорят, тут какие-то научные секретные эксперименты делали. Кто говорил, что знает, где вход туда. Другие говорят, что бункер под нынешним гарнизоном. Смешно, но говорят там собирали тарелки…

– Какие тарелки? – переспросила Вика.

– Космические. Будто инопланетные тарелки сбитые изучали…

– Сдаётся мне, дамы и господа, сия тайна покрыта мхом запрета и погребена под семью печатями, – опять важничала Вика.

– Ну, хорошо, – поднялась девушка. – Сегодня я до четырёх, приду на море сходим. Погуляйте пока по улице, далеко только не ходите, окей? – она поцеловала в щеку Вику и хотела Витю, но мальчик засмущался и отвернулся.

Июньское солнце Крыма разливало по улицам зной. Было пыльно.

– Как ты думаешь, Вить, – спросила Вика, когда они шли по Пионерской улице с белыми домишками по обе стороны дороги, – а правда, что тут по землей городок?

– Фиг знает, – по пути срубая прутиком цветы, которые выглядывали сквозь прорези штакетника забора, ответил Витя. – Было бы прикольно. – Мальчик всегда был немногословен

– Слушай, а давай найдем вход? – задорно поглядела на него Вика. На ней был летний сарафан. И Витя немного сердился, потому что она опять не надела лифчик. По пути он снова видел горошинку соска.

– На кой? – буркнул он.

– Как вы, молодой человек, не понимаете. Это тайна. А разгадать тайну – самая большая радость в жизни!

– Не хрена! Самая большая радость – это потрахаться, – хрюкнул мальчик, довольный своей шуткой.

– Ой, не пошлите, милорд, вашим невинным устам это не идет…

– Вик, кончай по-книжному базарить… Ха, зырь, Додик! – увидел он в конце улице того странного мужчину, который подмышкой что-то нёс, завернутое в мешковину.

– Ага! Тот местный дурачок. Давай последим за ним…

– На кой?

– Вот заладил «на кой?». Всё равно делать нефиг.

Дети стали шпионами. Они шли по пятам. Крались вдоль заборов. Но боятся, что мужчина в буденновке обернется, не стоило – тот шел быстро, наклонив голову, точно опасался оступиться, и ни разу не взглянул по сторонам.

–А ты видела, – через одышку говорил Витя, потому что идти приходилось быстро, – видела вчера… какой у него… большой?

Мальчик это спросил, чтобы немного ощутить волнение. Он еще ни разу не обсуждал с сестрой такое, но знал, что и её это возбудит. Сейчас на бегу Витя осмелел. Ему всегда хотелось такого волнения, но до этого он боялся.

– Ага. Ни то, что у тебя… даже когда стоит…

– А… а ты видела, – мальчик немного отставал и сейчас даже остановился ошеломленный.

– Конечно, видела, – обернулась Вика, но ненадолго, чтобы не упустить Додика из вида. – И еще кое-чё видела. Мама только сказала, тебе не говорить…

– Что… что не говорить? – бежал за девочкой мальчик, хотя ноги от волнения подкашивались. Он чувствовал возбуждения от неожиданно откровенного разговора…

– Блин! Где он? – оглядываясь, разочарованно проговорила Вика. Они уже давно выбежали за окраину поселка, бежали по какому-то полю с сухой травой. Впереди была спина Красноармейца. И вдруг… и вдруг он исчез. Растворился в воздухе. – Мистика какая-то!

Она села на огромный валун отдышаться.

– Что не говорить? – мальчик нервно дрожал, ему было совсем не до дурачка. Вика сдула со лба чёлку и лукаво поглядела на него:

– Маме на сболтнёшь? (Витя помотал головой). Короче, я маме рассказала, она мне сказала, тебе ничегошеньки не болтать. Помнишь, мама сказала, я всё поняла, а потом я к ним пошла спать? (Витя кивнул). Когда мы до этого ночью спали, ты думал, я спала, а я не спала. Ты сначала сам претворился, как будто спишь, потом я притворилась, как будто я сплю… (Вика тянула, а бедный Витя переминался, покрывался холодным потом и чувствовал, что в шортиках уже жестко). Короче, лежу я такая на боку, делаю вид, что сплю… А ты… – девочка засмеялась так, что наклонилась, и сквозь смех проговорила: – а ты дрочишь…

Витя залился краской. Отвернулся, чтобы убежать прочь долой от сестры и стыда. Но ноги подкосились от усталости и шока и он сел рядом на валун, только спиной к ней.

– Вот родители нас и расселили по разным кроваткам, чтобы ваше высочество беспрепятственно играло со своим царственным писюном.

– Я… я не играю, – сдерживая уже слёзы, выдавил из себя мальчик.

– Ой, как будто я не видела. Много раз через щель ширмы…

Для Вити это было первым серьезным ударом в жизни. Он был настолько ошеломлен, что не знал, что и делать. Такое чувство, точно враг вторгся в границы твоего государства и крушит всё, что тебе было важным.

– Ты… ты всё видела? Я не дрочил… то есть я больше не буду… никогда, – всхлипывая зачем-то оправдывался мальчик.

– Мне всё равно. Хочешь, не дрочи, – пожала плечами девочка. – Было прикольно смотреть…

– Разве это смешно?!

– А че, разве печально? – опять захихикала девочка.

– Я… я… я утоплюсь, Вика, – уже ревел мальчик.

– С какого перепугу? – перестав хихикать, вздрогнула и обернулась она. – Ты чё, предурак?