Тихоокеанский шторм (ЛП) - Шеттлер Джон - Страница 65

Российский атомный ракетный крейсер также принимал воду, так как старая пробоина снова раскрылась. Торпеда была зажата в третьем аппарате, РЛС «Восход» уничтожена, вентиляционные каналы пробиты 20-мм снарядами, и медленно растущая температура реактора вызывала у Добрынина обеспокоенность. Он спросил адмирала, могли ли они замедлить ход, а Вольский поспешил на мостик, чтобы это выяснить.

Оба бойца выглядели предельно измотанными, и воцарилась краткая передышка, нарушаемая лишь отдаленным грохотом кормовой башни «Ямато», стрелявшей словно в знак несогласия, но снаряды ложились совершенно мимо. Федоров изменил курс, не жалея иметь дела с раненым морским чудищем, все еще продолжавшим реветь на них с беспокойного моря. Он надеялся, что бой закончился и они смогут уйти в ночь, чтобы залечить раны, но эти надежды вскоре оказались разбиты.

На юге некий человек неподвижно стоял перед иллюминаторами на мостике крейсера «Тонэ», пристально всматриваясь в далекое янтарное зарево на горизонте. Он слышал отдаленный гул орудий и знал, что впереди разворачивается больше сражение, где горели корабли, а люди сражались и умирали в бессердечном море. Его гидросамолеты не могли ничего ему сообщить, так как эфир внезапно заполнил сплошной треск помех, но он знал, что они уже близко. Раздался сигнал боевой тревоги, экипаж замер в напряженном ожидании. Все четыре башни «Тонэ» с восемью 200-мм орудиями в носовой части крейсера были готовы к бою. Тяжелые крейсера «Нати» и «Мёко» спешили за ним.

Это был капитан Сандзи Ивабути, и он смело рвался прямо на грохот орудий.

Трудно сказать, что поддерживает человека в бою, когда он понимает, что уже избит. Боксеры бессмысленно избивают друг друга, и все же продолжают бой, отвечая разбитыми лицами, опухшими глазами и сломанными ребрами. На войне происходит почти то же самое. Люди ведут один отчаянный бой за другим почти всю историю человечества. Находя в себе силы крякнуть и снова броситься на врага в невозможных обстоятельствах, желая умереть, но не быть сломленным.

На этой же неделе за половину мира начнется изнурительная пятимесячная Бтва за Сталинград, и через несколько месяцев, в жестокий декабрьский мороз, окруженные части 6-й немецкой армии в канун рождества сделают то, что поразило окружающие их советские войска. Каждое отделение и каждый взвод окруженной немецкой армии открыл в небо огонь, расходуя остро необходимые боеприпасы на своеобразный праздничный салют, как бы говоря «мы все еще здесь»[77].

Это было естественно и для японского характера, хотя их флот был серьезно потрепан за последние сутки, но все же продолжал сражаться. Ни один капитан или адмирал этой эпохи никогда не сталкивался в надводном бою с подобным противником. Если бы «Киров» находился в полном расцвете сил, с полным боекомплектом и экипажем, не изможденным неделями, проведенными в море, бой был бы совершенно иным. «Ямато» просто бы не увидел врага и не получил бы даже шанса дать залп из своих огромных орудий. Залп в десять или больше ракет настиг бы его в ночи одним смертоносным шквалом, который разнес бы в клочья надстройку и вызвал неконтролируемый пожар.

Карпов, возможно, предпочел бы так и провести этот бой — нанести решающий первый удар, воспользовавшись всеми преимуществами своего могучего корабля. Все последовавшие дискуссии на военно-морских форумах не значили бы ничего, если бы ракеты сделали свое дело. Конец дискуссии. Тем не менее, учитывая странность обстоятельств и тот факт, что он не мог знать, с чем им предстояло столкнуть в будущем, он должен был избивать врага медленно и постепенно, надеясь сберечь столько ракет и торпед, сколько было возможно.

Тем не менее, японский флот преследовал его корабль тысячу миль со всем мастерством и решимостью, пройдя на волосок от успеха. И не могло быть никакой надежды на переговоры, на встречу разумов Ямамото и Вольского, призванную найти иной путь.

«Ямато» получал удар за ударом, и все же продолжал бой. Карпов смотрел на него, едва не качая головой в недоумении от того, что линкор продолжал беспорядочный огонь по уходящему «Кирову», хотя его орудия явно были не в состоянии поразить цель. Господи, подумал он. В конце концов, броня чего-то да стоит. Линкор получил восемь ракет и две торпеды, но не был сломлен. Я мог бы добить его торпедами из аппаратов левого борта, но нам отчаянно нужно все вооружение, которое у нас есть. Нет смысла продолжать это безумие.

Он повернулся к Федорову.

— Я полагаю, мы вышли из зоны поражения орудий линкора. Там нужно оценить собственные повреждения и решить, что делать дальше. Крейсер скоро догонит нас, а Роденко видел и другие корабли за ним прежде, чем мы потеряли «Восход».

— Согласен, — Федоров смотрел куда-то вдаль. — Курс сорок пять градусов на северо-восток, пока мы не установим определенный буфер между нами и противником.

Все закончилось.

Карпов медленно повернулся к вахтенному мичману и сказал тихо, но с почти торжественным выражением.

— Внести запись: 21.40, вышел из боя с линкором «Ямато», добившись десяти попаданий по противнику и выведя его из строя. Полученные повреждения будут отмечены в журнале командира дивизиона борьбы за живучесть Быко. Командир корабля капитан второго ранга Федоров, старший помощник капитан третьего ранга Карпов».

— Товарищ капитан, запись внесена.

— Вольно.

Он повернулся к Федорову и увидел, что тот смотрит остекленевшими глазами на горящий «Ямато» на мониторе ИК-камеры с выражением скрытой боли. Карпов подошел у молодому капитану, и тихо сказал:

— Дальше будет проще.

— Не уверен, что я этого хотел, — ответил Федоров, и Карпов понимающе кивнул.

— Адмирал на мостике!

В главном люке показался Вольский. Он задраил за собой люк и изо всех сил пытался отдышаться. Не теряя времени, он быстро нашел взглядом Карпова и Федорова.

— Нам придется замедлить ход. Было докладывает, что пластырь отошел, и вода поступает в помещения в районе реактора.

Федоров кивнул.

— Скорость две трети, — сказал он. — Курс 45. — Он выглядело несколько вялым и угрюмым.

— Итак, корабль все же цел. Господи, это мы его так? — Он указал на монитор, отображавший темный силуэт «Ямато», объятый диким пламенем. — Молодцы. Вы оба. Однако у меня есть новости. Началось. Добрынин фиксирует те же странные показатели нейтронного потока. И слышит это. Когда я поднимался сюда, я ощущал вибрацию корпуса. А вы? Думаю, мы начинаем смещаться… Куда-то.

— Очень бы этого хотел, — сказал Карпов, а затем они ощутили, как по корпусу прокатилась дрожь, а в воздухе ощутимо запахло озоном. Карпов инстинктивно обернулся, предполагая, что могло произойти возгорание проводки, однако члены экипажа спокойно сидели на своих постах, и никто не выдавал признаков беспокойства. На короткий миг он заметил, как горящий контур «Ямато» словно потускнел и исчез с горизонта, и предположил, что корабль оказался скрыт за густым дымом от собственного пожара.

— Началось, — сказал Федоров. — И слава Богу. Я хотел бы только, чтобы это случилось несколько часов назад и мы бы избежали этого, — он указал на угасающее зарево на горизонте. — Будем надеяться, что мы больше не вернемся в этот же борщ. Я не думаю, что нам нужен еще один раунд с японцами — не говоря уже об американцах.

Корабль двигался быстрее, чем они осознавали, исчезая из самого времени и снова появляясь, несмотря на то, что они замедлили ход до 20 узлов, чтобы уменьшить нагрузку на поврежденный корпус. Однако случилось что-то еще, то, чего никто из них не мог предвидеть и даже поверить.

«Киров» шел вперед, странной нечеткой тенью на море, словно облако тумана. Экипажу казалось, что прошло всего несколько секунд, никто вообще этого не заметил, но корабль действительно начал «пульсировать», как описывал это Федоров, исчезая из самого времени и уходя в неизвестную бесконечность. Он провел там всего несколько мгновений, а затем снова вернулся в бурные воды Кораллового моря и свою личную войну.