Отдел (СИ) - Сальников Алексей Викторович - Страница 42

— О-о, — сказал Игорь Васильевич, — я смотрю, у тебя тоже крыша запротекала.

— То есть? — встрепенулся обиженный Игорь.

— Настает такой момент, — сказал Игорь Васильевич, — когда кто-то решает, что все это спектакль, что его разыгрывают. Что весь отдел — сплошной спектакль для него одного. Кто-то думает, что сейчас скрытая камера появится, кто-то поумнее думает, что это психологический эксперимент. О, вот ты, кстати, так и думаешь, что это психологический эксперимент в духе, как его, бля, Мил…, какого-то хера, короче.

Игорь уныло понурился.

— Это легко опровергается, — сказал Игорь Васильевич. — Можешь сходить в соседнюю комнату и пощупать пульс у трупа, а потом, после допроса, я тебя приглашу и ты еще у бабы пульс пощупаешь и оценишь цвет ее лица. Можем даже оставить ее так в подвале на несколько дней, чтобы ты убедился, что разложение началось. Хочешь?

Игорю Васильевичу не нужно было ответа, но Игорь все равно, на всякий случай помотал головой. Он опасался, что если Игорь Васильевич решит, что Игорь не верит ему, то протащит его, Игоря, в кабинет за зеркалом и предъявит ему труп ребенка, и заставит щупать пульс, а Игорь не хотел знать, девочка это или мальчик и как ребенок выглядит, чтобы думать о нем только как об абстрактном мертвом ребенке, вроде тех, число жертв которых озвучивают иногда в новостях.

— Ты сколько с женой прожил? — спросил Игорь Васильевич.

Игорь принялся подсчитывать, и вроде бы это должно было быть просто, но у него что-то не получалось, мысль соскальзывала на другое, что так или иначе, а все равно придется вернуться в допросную. Что если бы сейчас Игорь Васильевич стал угрожать ему убийством или говорить что-то вроде «спасибо, ты на нас поработал, а теперь я тебя убью, не хочешь ли покурить перед смертью», Игорь и то воспринял это легче.

— Не знаю, — сказал Игорь, — лет пятнадцать, наверно.

— Вот, — сказал Игорь Васильевич, — другой бы на твоем месте, поставь ему после пятнадцати лет брака копию его жены, — собственными руками бы попытался ее задушить, даже до допроса бы дело не дошло. А если бы в соседней комнате еще копию его тещи держали, а лучше саму тещу — это было бы вообще зрелище не для слабонервных.

— Охренеть как смешно, — поднял на него лицо Игорь.

Они стали смотреть друг на друга, Игорь с желанием, чтобы Игорь Васильевич как-нибудь самоаннигилировался, а Игорь Васильевич на Игоря в каком-то колеблющемся раздумье, как Иван Павлов на собаку. Раздумье это выразилось в том, что Игорь Васильевич переместил руки с груди в карманы комбинезонных штанин и стал слабо раскачиваться вперед и назад.

— Вот что, — сказал Игорь Васильевич наконец. — Я знал, что кто-нибудь из вас двоих сегодня что-нибудь подобное начнет выкидывать, поэтому выковырял из горла Рената одну таблетку. Трепать тебя перестанет, но и спать ты потом, может быть, пару суток не будешь. Это как бы спецсредство, его на каждое задание должны всем выдавать, но Ренат их зажопил по своему обыкновению и, может быть, налево сплавляет, ну, ты его знаешь. Он здраво рассуждает, что у вас от него привыкание может выработаться, но суть не в этом. Если ты уже сопли вытер, то можно и без него обойтись. Или можно мандраж снять медикаментозно, но тогда тебе нельзя будет машину вести и вообще на улицу лучше будет не соваться, потому что это как бы для боевых действий средство, его в условиях мирного города…

— Мирного… — саркастически скривился Игорь, имея в виду, что в условиях мирного города вообще-то не крадут женщин с детьми и не сворачивают им головы в подвалах, называемых «Голливудами».

Игорь Васильевич понял этот сарказм по-своему.

— Ясненько, — сказал Игорь Васильевич и полез в карман. — Без таблеточек, значит, не обойтись.

— Что это изменит? — спросил Игорь исподлобья. — Мне эта вот ситуевина будет видна в другом свете?

— Нет, ты просто успокоишься, — пояснил Игорь Васильевич. — Ну как просто, ты так спокоен никогда в жизни не был, как будешь минут через десять.

Игорь достал из кармана стеклянную капсулу, зачем-то потряс ее, проверяя, звенит ли внутри таблетка, — так курильщики почти каждый раз трясут пачку с сигаретами, проверяя, осталось ли что-нибудь, даже если пачка почти полная (Игорь и сам так делал). После этого Игорь Васильевич зубами убрал крышку капсулы и сплюнул ее в сторону, так что она резиново ускакала под журнальный столик. В капсуле оставалась ватка — ее Игорь Васильевич достал двумя пальцами и зачем-то сунул в карман на животе. В подставленную под капсулу ладонь скользнула очень маленькая таблетка. Игорь Васильевич приценился к Игорю, посмотрел на таблетку в своей руке, опять на Игоря, после чего убрал капсулу опять же в карман на животе и стал аккуратно пытаться разломать таблетку напополам своими большими пальцами. Несколько белых крошек упало на бетонный пол.

— Подержи пока, — Игорь Васильевич сунул в руку Игоря непонятный крохотный обломочек, остатки же таблетки бросил на пол и растер подошвой ботинка, как будто гася окурок. — Я пока за водой схожу.

— Да какая тут вода? — Игорь сомневался, что вообще почувствует таблетку во рту, что она растает, прежде чем провалится в пищевод.

— Тогда глотай, — приказал Игорь Васильевич.

Игорь забросил кусок таблетки в рот и проглотил, Игорь Васильевич подтянул к себе журнальный столик и присел на него, как на табурет, прямо напротив Игоря. На манжете куртки Игоря Васильевича Игорь увидел короткий, тонкий светлый волос, блеснувший в свете лампы. Видимо, таблетка еще не подействовала, потому что внутри Игоря что-то екнуло.

— Никогда ничего не меняется, — сказал Игорь Васильевич прямо в лицо Игорю.

— Ты меня что, гипнотизировать собрался? — спросил Игорь, пытаясь уловить момент, когда начнет действовать чудо-препарат.

— Нет, — сказал Игорь Васильевич, — хочу просто прояснить некоторые моменты недопонимания.

— Охренеть, — сказал Игорь. — Это не недопонимание называется, это называется полным неприятием. Меня коробит, что мы людей убиваем, ладно людей, мы женщин и детей убиваем, это не недопонимание.

— А что тебя смущает? — спросил Игорь Васильевич. — Ты каждый день своим бездействием убиваешь кучу людей, в том числе и детей. Ты когда новость слышишь о том, что какому-то ребенку нужна операция, ты же не бросаешься продавать квартиру, чтобы оплатить ему какое-нибудь многомиллионное лечение. Ты же не везешь сюда партию африканских детей, чтобы спасти их от голода и жажды. Ты даже ни одну семью беженцев не приютил. Если бомжа видишь на улице, ты отворачиваешься и радуешься, что это не ты. Когда где-нибудь на Кавказе громят квартиру и говорят в новостях, что уничтожено еще сколько-то террористов, ты просто веришь, что уничтожены именно террористы, а когда расстояние между тобой и реальной угрозой сокращается чуть ближе, чем лента новостей в интернете, ты вдруг начинаешь о морали говорить и о душевных терзаниях.

— И в чем, интересно, заключается угроза национальной безопасности от женщины и ребенка?

— А тебе Сергей Сергеевич, твой непосредственный начальник, запретил об этом знать, для твоего же собственного блага, — сказал Игорь Васильевич. — Я еще с советских времен на отдел иногда работал. Я сам сторонник того, чтобы люди с самого начала знали, во что они ввязываются. Эсэс всегда против. И каждый раз у какого-нибудь оперативника наступает этот момент, когда он без правды как бы уже не дееспособен. И каждый раз Сергей Сергеевич раскрывает карты, а потом от команды не остается и следа, потому что кто-то устраивает стрельбу, кто-то душит свою семью подушкой и рубит топором, а сам выбрасывается в окно, кто-то просто сбегает в какую-нибудь деревню, так что хер его найдешь. Радуйся своему неведению и муками совести, потому что это очень хорошо, мучиться угрызениями и ничего не знать. Но, вообще, да, нужно сообщать людям с самого начала, и если с тобой не получится, и опять вся команда накроется медным тазом, а мы с Эсэсом в живых останемся, то, я думаю, стоит открываться людям сразу, чтобы они или сразу думали, что мы сумасшедшие, и уходили — или уж оставались, но знали зачем.