Академия темных властелинов - Мамаева Надежда - Страница 46

Спустя два часа я вышла из аудитории, выжатая как лимон. Учебный процесс, построенный на принципе: прослушай десять записей вариации детского ора и запомни, какой из них просящий, какой — требовательный, какой принадлежит стукнувшемуся дитяте, а какой — тому, у которого режутся зубки… Эта какофония доконала мои бедные уши.

Я и подумать не могла, что у детского рева столько разновидностей! И каждая записана на отдельном кристалле. А если учесть, что мой музыкальный слух… Как бы поточнее выразиться… Не то чтобы его у меня совсем не было, но этот самый музыкальный слух могла охарактеризовать одна бабушкина фраза, оброненная ею после того, как однажды я три часа пиликала на виолончели: «Ну Ирочка, перестань! Купим мы тебе этот… айфин, айпед, в общем, ай какую дорогую заразу!»

Магесса Ольриния измывалась над нами как могла, но к концу занятия даже я отличала плач возмущенный, когда у малого отобрали игрушку, от плача обиженного, когда резвое дитя стукнулось.

Набат возвестил о большом перерыве. Магесса, попрощавшись, ушла, вызвав стойкое желание крикнуть ей вдогонку: «Приходите еще, после вас так хорошо!»

Курсистки же оживились: кто-то доставал бутерброды и яблоки, другие поглядывали за окно, намереваясь перекусить принесенным из дома в парке, пока на улице хорошая погода.

Я же пригорюнилась: за сонными сборами совершенно забыла о том, что сегодня у нас занятия до вечера, и все теоретические. А перехватить пирожок у уличной торговки не получится. Коробейников на территорию магистерии не пускали, а бегать за ворота и обратно — перерыв хоть и большой, но не резиновый. Денег же на столовую, где цены, рассчитанные на кошелек аристократов, не просто кусали обычных горожан, а норовили обглодать до костей, банально было жаль.

Желудок предательски громко заурчал, а я приготовилась стоически терпеть, стройнеть и оздоравливать организм целебным голоданием, когда услышала:

— Будешь булку? А то у меня большая. Я одна не съем.

Повернулась. Рядом с моей партой стояла кучерявая, как овечка, девушка. На ее пухлых щеках проступил румянец, что отдает в жженый сахар у смуглянок. В первые мгновения я почувствовала неловкость, но, руководствуясь принципом «глупая стеснительность еще никогда никому не помогала», отринула смущение.

— Спасибо. — Я с благодарностью взяла протянутый ломоть хлеба. — Меня Рей зовут.

— Сейна. — Она протянула открытую ладонь для рукопожатия. — Да не за что. Я просто много с собой взяла. Одной не одолеть. — Она чуть улыбнулась и добавила: — Может, прогуляемся? Время еще есть.

Я согласилась, памятуя о негласном правиле автостоперов: если тебя подвозят за так, то будь добр, расплатись разговором. А то ведь водители, особливо дальнобойщики, по простой речи скучают. Послушать, высказаться. Вот и сейчас, жуя булку, я болтала с Сейной, которая тоже уплетала сдобу.

Чисто по-женски мы с учебы перешли на более приземленные темы: где можно купить недорогое приличное платье и как отстирать грязь после полигона, где над нами измывался магистр Дирк.

А потом… слово за слово, выяснилось, что Сейна, которой едва минуло девятнадцать, была из довольно богатого рода. И ее угораздило влюбиться в бедного, но красивого до одури парня, который клялся ей в любви. «Ледяная лесса», как ее прозвал отец (и вовсе не за холодность и надменность, а за то, что магия льда удавалась девушке лучше всего), была застенчивая, да и далеко не красавица. Влюбленная по уши, она поддалась увещеваниям о взаимном душевном трепете и согласилась тайно обвенчаться. А муж, как выяснилось чуть позже, действительно питал чувства и имел серьезные виды. Виды на приданое Сейны. Вот только отец молодой супруги, узнав о таком браке, заявил, что теперь у него дочерей не три, а две, и лишил ее всего.

Муженек же, поняв, что ему ничего не светит, просто выставил девушку на улицу. Заявил, что ему без надобности чучело в постели, неумеха на кухне и нахлебница за столом. «Видимо, рассчитывал, что я сама тихо-мирно умру в подворотне», — невесело усмехнулась Сейна.

По тому, как спокойно и даже отстраненно девушка рассказывала о себе, стало понятно: она это все уже пережила, перегорела и делится со мной не сокровенным, а чтобы я поняла, как ее занесло в няньки.

Удары набата оповестили о том, что перерыв закончился, и мы поспешили в аудиторию, где нас ждало еще одно занятие. На этот раз с куратором. Но едва только наша надзирательница вошла в класс и оглядела замерших курсисток, ее взгляд впился в меня:

— Смотрю, у вас, Рейнара, случился выплеск силы?

Я не успела спросить, как она об этом догадалась, поскольку магесса бросила:

— У вас в волосах седая прядь. А это один из признаков стремительного старения, которое как раз и случается при выплесках некромантского дара.

Я машинально покосилась на косу, что заплела сегодня утром практически с закрытыми глазами. И правда, в темных волосах виднелась серебристая змейка.

Куратор же, попросив всех присаживаться, объявила тему занятия, которая была как раз созвучна ситуации: «Первые проявления магического дара у детей».

Всю лекцию я сидела как на иголках. В голове роилось множество вопросов, от «почему никто до этого мне ничего не сказал?» до «что делать?». Едва дождавшись окончания трехчасовой лекции куратора, поспешила прочь. Я наивно надеялась, что хотя бы сегодня доберусь до дома без приключений, отдохну и обдумаю все случившееся, а еще — загляну в зеркало, чтобы убедиться, что мое лицо не обезображено морщинами, как у старухи. Реальность заставила убедиться еще раз в том, что надежда — самый фиговый помощник в жизни, зато живучая.

Я уже почти миновала парк, когда меня окликнул знакомый голос:

— Рей!

У скамейки стоял Эрвин. Серьезный, собранный и с букетом в руках.

Я видела этого парня разным: наглым, развязным, хитрым, соблазняющим, но таким — никогда.

Мой взгляд прошелся от мысков начищенных до блеска сапог до светлых волос, собранных в аккуратный хвостик.

— И? — Усталость — лучшее подспорье самой близкой сестре таланта, оттого мой спич состоял всего из одного звука, зато весьма выразительного.

— Извини. — Мне протянули здоровенный веник синих роз, обернутый в пергамент.

Я взглянула на букет, потом на свои руки и поняла: не донесу эту охапку. Их там было больше сотни, и если Эрвин с легкостью держал эти цветы, то я наверняка буду мести ими тротуар.

— Зачем столько? Я же еще живая… — ляпнула первое, что пришло на ум, глядя на эту траурную клумбу.

На лице блондина не дрогнул ни один мускул, зато вылезшая из-за ворота Энжи пискнула:

— Не бери! Этот ритуальный букет.

— А в чем его ритуальность? — Верх взяло любопытство.

— Как будто сама не знаешь, — насупилась крысявка. — Если мужчина дарит женщине розы цвета ночного неба, то это означает, что у него серьезные намерения и он будет бороться за ту, которую выбрал, до конца. Возьмешь — значит, согласна на его предложение.

— А ничего, что я замужем? — Я уставилась на Эрвина в упор.

— Муж — не скала, подвинется, — сжал зубы боевик. — Тем более что разводы в империи еще никто не отменял.

— Ты прав, муж — не скала, он, может, и подвинется, зато у меня деверь — бульдозер. Закопает.

Сказала и поняла, что навряд ли собеседник имеет представление о большегрузной технике, но Эрвин то ли не обратил на это внимания, то ли «закопает» было и так само по себе информативно.

— Я не боюсь Дэниэля Вердэна, — упрямо возразил боевик. — К тому же невооруженным глазом видно, что ты вышла замуж не от большого чувства. Рей, ты же с этим первокурсником и не виделась даже после падения. Какая уж тут любовь?

«Эрвин зря время не терял: столько вынюхать за одну ночь», — подумала я с досадой. И не то чтобы сведения обо мне были высшей степени строгости и секретности… Но все же.

— Давай начистоту — зачем я тебе? Я бы поняла еще, если бы у нас ничего не было и ты из охотничьего азарта и в силу природного кобелизма… — била словами наотмашь, в надежде довести бывшего любовника до кипения, чтобы тот испарился и мы закончили этот странный разговор.