Академия темных властелинов - Мамаева Надежда - Страница 29
- Предыдущая
- 29/65
- Следующая
— Не заметила. Я столько лет жила без этой магии и как-то, получив дар Смерти, его особо не ощущаю…
— Значит, он просто не вошел в силу, — упрямо гнул свое Альт. — Когда он раскроется полностью, ты меня поймешь. Я просто не захотел становиться добровольным калекой. Да и не должен был. Мой брат…
Он с обидой махнул рукой. А я поняла: младшенький не знает, что старшему при всем желании уже не стать главой рода. Имперскому шпиону магия нужнее, чем второму сыну рода Вердэн.
На мой закономерный вопрос, а что по этому поводу думает его отец, Альт лишь усмехнулся, сообщив, что отец уже ничего не думает, а вот отчим — ровно то же, что и матушка, и в этом вопросе полностью с ней согласен, впрочем, как и вся остальная семья.
За разговором мы дошли до ворот академии.
— Извини, дальше проводить не могу, — сник муженек. — Защита защитой, но, как я понял сегодня, с Дэна станется просто накинуть на меня аркан и запихнуть в мешок. Так что… за ворота я ни ногой. Но я сейчас отправлю вестника к Каю, он…
— Да не надо меня уговаривать, я и так соглашусь, — махнула я рукой на своего горе-муженька.
Идти мне было всего ничего: один квартал. Когда я наконец оказалась у себя в каморке, первым делом поставила согреться воды. Благодаря Энжи я быстро освоила, как управляться с горячим камнем. Отдельно радовало то, что огненный дух, заключенный в местный аналог плиты, разогревал только воду. Оттого посудина, в которой готовили, могла быть абсолютно любой, а не только металлической. Чем я и воспользовалась, налив воду в глиняный горшок. Среди моих сегодняшних покупок значились еще ватрушка, коврига и шматок сала. Но сильнее чем есть мне хотелось помыться. Поэтому-то я спустилась вниз, в «комнату омовений», на поверку оказавшуюся душевой и прачечной, отделенными друг от друга лишь перегородкой.
Когда я, помывшаяся, с влажными волосами и мокрой, пахнущей пеной Энжи на плече, вернулась в комнату, там меня ждал сюрприз. Наглый сюрприз, развалившийся на моей кровати и жующий бутерброд с салом! С моим салом.
Как говорила бабуля: «Женщина должна уметь закатывать три вещи: банки, глаза и истерику». Но то женщина. А вот этому наглому визитеру сейчас мне хотелось закатать кое-что другое… Для начала — губу.
— И? — Я вздернула бровь, рассматривая Эрвина.
Боевик тут же подобрался, сел на кровати, отложил бутерброд и тоном человека, который понимает, что не прав, но извиняется не от раскаяния, а из желания извлечь выгоду, сообщил:
— Знаешь, я подумал… Кажется, мы с тобой немного не с того начали и не туда ушли.
Я ссадила уже не крысу — мышь с плеча на стол и, уперев руки в бока, в сердцах ответила:
— Зато пришли куда надо — к концу. И заметь, в этот раз обошлось даже без обвинений в поруганной чести и без желания во что бы то ни стало сыграть свадьбу. Так что ты должен это ценить, бережно хранить в памяти и не пытаться повторить.
— Почему не пытаться? — подался вперед гость, провокационно усмехаясь.
«Хорош, паршивец, хорош. Соблазнять умеет и постоянно этот навык совершенствует», — подумалось при взгляде на боевика. Улыбка на чувственных губах, уверенный, чуть насмешливый взгляд карих глаз и скрытая мощь.
А потом взгляд упал на ополовиненную ковригу и малюсенький остаток еще недавно внушительного кусочка сальца. Перченого. И подумалось: «Бедная Рей. Она, пытаясь заарканить этого мужчину, поймать его в брачные силки и пленить семейным бытом, даже не подозревала, как тяжело было бы прокормить его в этом самом плену».
— Потому что попытка повторения всегда приводит к печали: будет с чем сравнивать, а следовательно, и разочаровываться…
По лицу Эрвина я поняла, что и без повторного входа в одну и ту же реку у него есть с чем сравнить. У такого любовника, как этот боевик, в анамнезе значится внушительная куча красоток… А потом поймала себя на мысли, что ничего хорошего в этой жизни кучами обычно не измеряется, и усмехнулась.
Вот только гость принял невольную улыбку на свой счет и, поднявшись, стремительно приблизился ко мне, прижав к закрытой двери. Щеку опалило горячее дыхание, а сильные руки по-хозяйски обхватили талию. Я почувствовала его твердое тело.
— Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего?
Я лишь мотнула головой. Это был не мальчишка-студент, поддавшийся сиюминутному порыву злости. Передо мной стоял воин, которого не отвлечь от намеченной цели пустопорожней болтовней.
— Не знаешь? А я отвечу, — прошептал он мне на ухо, лаская его языком. — Я хочу впиться в твой рот, раздвинуть языком губы, коснуться языка. Почувствовать тебя на вкус. Целовать так, чтобы ты не смогла дышать. Я хочу быть твоим воздухом, твоим огнем, что сжигает изнутри и дарит наслаждение. Хочу повторить нашу ночь, сжимать твое тело, чувствовать под ладонями его мягкость и податливость. Слышать твои стоны. Проводить по коже пальцами, языком, губами. Заклеймить тебя своими поцелуями…
Он перевел взгляд на меня, щекоча шею дыханием. В его гипнотизировавших глазах проскользнуло то, чего я не видела раньше у мужчин: голод.
— Может, еще сальца? — брякнула я первое, что пришло на ум, лишь бы прервать этот стремительно приближающийся к горизонтали вечер.
От моего невинного вопроса Эрвин опешил, словно кот, на которого вылили кувшин воды. Он слегка отстранился.
— Что? — Мужик натурально не понял: он тут о страсти, а я о любви. О любви к еде.
Свидетельница этой сцены Энжи так томно вздохнула, что мы с боевиком невольно повернули головы в ее сторону. Мышуха сидела, уперев лапу, согнутую в кулачок, под подбородок, и смотрела на гостя влюбленным взглядом.
— Какие слова… Какие чувства… — пропищала она.
— Какая гениальная актерская игра и зазубренный до последней запятой текст, — продолжила я ее тоном, окончательно приходя в себя, и, обращаясь уже к визитеру, добавила: — Руки убрал.
Наглец и не подумал отдернуть хваталки от моей тазобедренной композиции и, не отрицая того, что речь — не экспромт, а давно и успешно обкатанный номер, лишь улыбнулся:
— А если нет?
Я подалась вперед, словно хотела его поцеловать. Эрвин с усмешкой победителя (ломалась-ломалась, но таки сдалась) потянулся ко мне, прикрывая глаза, и… тут они встретились. Мои губы и его шея. Если мужик по-хорошему не понимает, надо объяснить на доступном для него языке.
Укус получился смачный. Не знаю, что представлял себе боевик в предвкушении так и не состоявшегося поцелуя, но я рисовала в воображении ужин. Вкусный, сытный ужин с отбивной. А еще шашлычок. Оттого впилась в шею незваного гостя не хуже вампира.
Он закричал. Я заурчала на манер кошки, у которой пытаются выдернуть из сомкнутых челюстей колбасную шкурку. Во рту сразу же появился солоноватый привкус.
И тут я услышала писк. Это Энжи наконец-то поняла, что мужик пришел не в чувствах изъясняться, а банально получить то, чего хотел. Его вел исключительно полезный для продолжения рода инстинкт. Единственное, ему хотелось не просто траха, а обоюдно-приятного.
Увы, в мышиной ипостаси из Энжи защитник получился смех да и только, но до боевика все же дошло, что ему отказывают, несмотря на весь напор. К его чести, он умел отступать. Еще больше я бы порадовалась, если бы он умел красиво проигрывать, но сдаваться, видимо, было не в природе Эрвина.
Он отстранился, зажимая шею ладонью:
— Значит, ты все же отвергаешь меня? — Кажется, мой укус его ничуть не отвратил. — Я ведь не каждой предлагаю.
— А я не каждому и отказываю. — Я вспомнила, что не далее чем вчера вышла замуж.
Едва прозвучали эти мои слова, как я поняла: сморозила глупость. В глазах Эрвина отразились отблески азарта. Охотник получил вызов.
— Знаешь, Рей, с каждой новой встречей ты все больше удивляешь меня.
— Так и не ищи встреч со мной, а то ненароком до разрыва сердца доудивляться сможешь.
— Это мы еще увидим.
Он отнял руку от шеи и провел пальцем по моей щеке. Словно алую метку поставил. А потом аккуратно отодвинул меня от двери и вышел.
- Предыдущая
- 29/65
- Следующая