Тайный шифр художника - Рой Олег - Страница 8

Я обнял отца:

– Прости. Я… устал просто. А ты не нервничай так, все обойдется. Наоборот, радоваться надо – знаешь, на сколько нам этой зелени хватит?

Он повел носом:

– Опять выпил?

Ох ты господи! Мне что, семнадцать лет?! Но для отца все эти мелкие, хотя и порядком раздражающие «как положено» были ощутимой привязкой к тем временам, когда все действительно было «как положено». Так ему казалось, что он по-прежнему «контролирует ситуацию», какой бы она ни была. Поэтому вслух я произнес примирительно, как будто оправдывался:

– Пап, мне пришлось. Ничего страшного. Пару кружек пива. Была деловая встреча, и… ну так сейчас принято, понимаешь? Что называется, согласно протоколу…

Он поднял голову. В его глазах, как непролитые слезы, стояла тоска. Все он понимал, все. И про «контроль над ситуацией», и про «как положено»…

– Да все в порядке, пап, – поспешил заверить я. – Я буду осторожен. Я всегда осторожен. Честно. – Я постарался, чтобы это прозвучало как можно более убедительно. Что поделаешь, если мы с отцом, по сути, поменялись местами: теперь «контролировать ситуацию» приходится мне. Просто потому что больше некому.

– Ты уж постарайся, – медленно кивнул он. – Очень хорошо постарайся. Видишь, что вокруг творится?

– Это уже полный беспредел, – подтвердил отцовские слова телевизионный Невзоров. – Как всем известно, «новых русских» частенько, да почти всегда хоронят со всей полагающейся атрибутикой. Костюмы от Версаче, цепи, «гайки», «котлы» и даже набитые баксами бумажники. И вполне понятно, что подобные погребения так и манят кладбищенских мародеров. Но последний случай – это не банальное ограбление могилы. Это уже полный вандализм. Сразу после похорон неизвестные вскрыли могилу криминального авторитета Мамазяна по кличке Мазай, отрезали покойнику голову, а тело расчленили и сожгли…

– И охота тебе каждый день смотреть эту чернуху… – Я покосился на таймер в верхнем правом углу экрана, отсчитывающий секунды до окончания передачи.

– У тебя все получится, – вдруг неожиданно проговорил отец. – Должно получиться. Я верю в это, мой мальчик.

В глазах неожиданно защипало, и я поспешно отвернулся к телевизору. Еще не хватало, чтобы отец увидел мои слезы. На экране был репортаж о возвращении церкви и реставрации какого-то старинного храма – видимо, Невзоров и сам устал от собственной чернухи и решил завершить передачу хоть на какой-то жизнеутверждающей ноте.

«Счастливого случая» пришлось ждать совсем недолго, меньше недели. В пятницу, явившись в свой родной архив пораньше, я только-только и успел глотнуть кофе – купленного мною же два дня назад, но уже наполовину «освоенного» коллегами, – как раздался глас небес. Ну то есть вызвало руководство.

– Из МВД разнарядка, – буркнул мрачный, как ноябрьский вечер, начальник Василь Василич. – Срочно подмогу просят.

«Просят» было, разумеется, чистой фигурой речи – попробовали бы мы отказаться от их «просьб».

– Нам нужно назначить добровольцев, – все так же мрачно пошутил шеф. Чувство юмора у него было, как бы это помягче, специфическим, а любимая шутка звучала так: «Деньги портят людей, поэтому у нас такой хороший коллектив».

Я не стал дожидаться традиционных разборок – кто кому будет должен в случае исполнения и, главное, неисполнения и сказал:

– Ладно, Василь Василич, давайте я смотаюсь. В первый раз, что ли.

Шеф воззрился на меня поверх очков. Очки у него, кстати, были знатные – как у главного пирамидостроителя страны господина Мавроди, да и сам шеф чем-то на основателя МММ смахивал.

– Феофан, ты ли это молвил? – Поняв, что уговаривать и грозить карами не придется, Василь Василич даже слегка расстроился. Ну а раз сорвалось главное начальническое развлечение, решил отыграться словесной эквилибристикой. – Тебя искусал ударник коммунистического труда? Где ты его нашел, вроде всех повывели? Что-то не упомню, чтоб ты хоть раз проявил производственный энтузиазм. Только ныл беспрерывно: «У меня работы навалом».

Ну, положим, я не ныл, но отмазывался всеми доступными способами: аппаратура-то для перезаписи тут стоит, а левый заработок давно уже стал основным, иначе черта с два я бы продолжал тут торчать. Так что доля истины в его словах была. Но вслух я сказал совсем другое:

– Да сейчас я вроде не особо загружен, – и скромно потупился, подумав, что актерство – не моя сильная сторона. – А просто так сидеть скучно.

– Вот уж в чем в чем, а в безделье я тебя до сих пор не замечал, – аккуратненько подколол шеф, наверняка догадывавшийся обо всех моих делишках, все-таки мужик он был неглупый. – Как ни загляну, все копошишься. А уж расходников на тебя сколько идет… – Он картинно махнул рукой, но углубляться в тему не стал. – Ну вот и договорились.

В милицейских архивах – не то что у нас – все постоянно движется и перемещается, звонки и запросы с требованиями информации льются круглосуточным потоком. И отношение к процессу другое: каждая пара рук (тем более если при них голова не совсем бестолковая) на счету. Так что когда я намекнул, что могу и задержаться после окончания рабочего дня, это вызвало не подозрения, а совсем наоборот. Меня угостили чаем, выдав к нему бутерброд с вполне приличной докторской колбасой, одарили талончиком в служебный буфет и, кажется, готовы были медалью наградить. Была б медаль «За безотказность», точно бы наградили.

После семи рабочая суматоха немного поутихла, я звякнул домой, мол, задержусь, использовал буфетный талончик и отправился на поиски интересующих меня сведений. Дежурной сотруднице – пухленькой молоденькой блондинке с удивительно шедшим ей редким именем Снежана – я наврал, что собираюсь написать книгу об узниках репрессий и собираю для нее материал. Это произвело должное впечатление – Снежана с уважением поглядела на меня и не то что не стала задавать никаких лишних вопросов, но даже предложила свою помощь и сама проводила меня в нужный отдел.

То, что мне требовалось, пылилось в отдельной секции управления лагерями, безнадежно задвинутой чуть не на самую периферию архива. Едва я приступил к поиску, как меня отвлекли: на Казанском вокзале задержали компанию подозрительных кавказцев. Пришлось часа два раскапывать их послужные списки, без всякой причем уверенности, что они существуют. Но списки существовали, и незадолго до десяти я смог вернуться к своим клиентам. К половине одиннадцатого нужные папки уже лежали передо мной на столе. Так как о доступе к ксероксу в этом месте для меня не могло быть и речи, предстояло переписать всю необходимую информацию вручную.

Несмотря на то что Угрюмого интересовали только семь из сокамерников, я на всякий случай нашел дела всех девятерых. Что греха таить, мне и самому было любопытно, что это за зэки такие, за сведения о которых кто-то готов платить такие бешеные деньги.

Самым первым мне попался некто Мамазян Гарик Суренович. С фотографии смотрел немолодой армянин с крупным усталым лицом, которое украшалось мясистым носом и увенчивалось высоким, с залысинами, лбом. И я сразу узнал его, несмотря на то что на снимке, мелькнувшем недавно в репортаже Невзорова о кладбищенских вандалах, он выглядел старше. Но у меня действительно хорошая память, в том числе и на лица. Так что теперь одного взгляда на снимок было достаточно, чтобы задуматься, можно ли считать интерес Угрюмого к персонажу передачи «600 секунд» случайным совпадением.

А следующей шла «лишняя» папка – дело зэка, который Угрюмого (или, как он уверял, его заказчика) почему-то не заинтересовал. На снимке я увидел совсем молодого худощавого мужчину с задумчивым, будто обращенным куда-то внутрь взглядом светлых глаз. Он показался мне немного похожим на меня самого. Во всяком случае, на зэка он уж точно никак не был похож. Скорее на художника или кого-то в этом роде.

Пролистнув материалы, я узнал, что Андрей Петрович Зеленцов родился четырнадцатого октября сорок первого года. Его отец погиб на фронте в сорок третьем, мать (в документах значилось, что она работала на ткацкой фабрике) умерла в пятьдесят втором. Дальше детдом (я на всякий случай записал, какой именно, мало ли что), потом – надо же, Суриковское училище, я угадал. Специальность – художник-график. Осужден девятого февраля шестьдесят третьего года (в двадцать два, получается) по восемьдесят седьмой статье УК на срок пять лет с отбыванием наказания в колонии особого режима.