Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник) - Филипс Джадсон Пентикост - Страница 4

Розмари его не отталкивала. Во всей ее позе чувствовалась слабость и усталость. Но сидела она прямо, насколько ей это удавалось, и смотрела с достоинством. Просто старалась освободить его от себя. И то, что она только что сказала, являлось неправдой. Он должен был проявить к ней доброту, помочь поддерживать искорку надежды. Не представлял, что можно поступить иначе.

– Вот что я вам предложу, – легкомысленно начал он. – Давайте-ка я снова приду к вам, ну, скажем, в пятницу после обеда. И мы набросимся на печатные материалы, но до тех пор ничего не трогайте. Я тем временем разведаю насчет работы. А чай у вас замечательный.

Розмари его больше не поблагодарила. И, выходя из дома на свежий воздух, он был ей за это признателен.

Весь четверг Гибсон волновался, потому что сознавал, что дал слабину, и не хотел об этом думать. А когда в пятницу вернулся в дом Розмари (ведь он же ей обещал и не мог обмануть), обнаружил, что напечатанные на машинке листы – по большей части переписка ее отца, которая, по мере того как нервные связи в его мозгу переплетались и путались, становилась все злее и сумбурнее. Гибсон притворился, будто материал показался ему интересным. Он и был достоин внимания, но только как свидетельство трагедии. Никаких сокровищ.

Однако Гибсон продолжал заниматься ее делами, прекрасно сознавая, к чему это ведет. И раздумывая над сложившейся ситуацией, себя совсем не одобрял. Он проявил слабость. Связал себя по рукам и ногам, и каждый новый визит добавлял очередную нить к опутывающей его паутине. Никто лучше его не понимал, что необходимо вежливо расстаться. Эта женщина – не его ноша.

Он мог спокойно отойти в сторону. В наши дни в США на улицах не валяются трупы убитых нуждой людей. Существуют благотворительные фонды и общественные организации. Общество помогает обездоленным. Розмари его не осудит, если он исчезнет из ее жизни. Наоборот, сохранит в душе благодарность за все, что он для нее сделал или пытался сделать.

Но Гибсон был не в состоянии подчиниться здравому смыслу. Он уже научился заставлять Розмари улыбаться. Никакая благотворительная организация с этой задачей не справится. А ведь смешно: почему сущая мелочь приобрела для него такое значение. Он полностью увяз в чужой проблеме. Понимал, что так оно и есть, но не хотел замечать этого. А Розмари заметила и даже предостерегла его. Но было слишком поздно. Гибсон вообразил себя тем человеком, который держит морковку надежды перед носом ослика. Ведь без этой морковки ослик остановится, ослабеет и даже может умереть…

К Розмари приходили скупщики, осмотрели мебель и предложили оскорбительно маленькие деньги. За книги тоже давали немного. Кто-то сказал, что согласен взять древнюю машину за пятьдесят долларов. Но когда Розмари, посоветовавшись с Гибсоном, решила продать автомобиль, покупатель передумал. Все, чем она владела, не имело никакой ценности.

Гибсон искал для нее работу и обнаружил, что на самом деле существуют такие места, где от претендентов не требуют никакого опыта. Вместо этого необходимо крепкое здоровье и физическая сила. Но и этими качествами Розмари не обладала. Гибсон понимал, что ей, наоборот, грозит полный упадок сил. В доме царило все большее запустение, а она ничего не могла с этим поделать. Себя же поддерживала в чистоте благодаря невероятному усилию и упрямым проблескам врожденной гордости. В остальном ее подкашивало физическое и эмоциональное истощение. Забегать три раза в неделю, болтать и заставлять разглаживаться ее лицо – все это было крайне необходимо, но совершенно недостаточно.

Что ей делать? Этот вопрос теперь не давал Гибсону покоя. У Розмари нет средств к существованию, нет сил. Она вроде бы питается, но Гибсон не был уверен, насколько хорошо. А скоро у нее вообще не будет места, где можно есть и спать, поскольку первое марта неизбежно приближалось.

25 февраля Гибсон явился к Розмари и объявил, что уплатил за дом за апрель.

– Вам требуется время, – сказал он. – Оно совершенно необходимо. Будете мне должны. Это пустяки. Я просто дал вам в долг.

Розмари разрыдалась и плакала так долго, что он начал беспокоиться.

– Ну, мышка, будет… пожалуйста. – У него тоже запершило в горле. Она сказала ему, что тревожится за свой рассудок. Хотя, побежденный апатией и оцепенением, он не сдал, как рассудок ее отца. В смятении Гибсон настоял, чтобы Розмари показалась его врачу.

Врач посмеялся над ним. Проблемы старого профессора Джеймса не передавались по наследству. У женщины сильно подорвано здоровье. Она исхудала, плохо питается, анемична. Нервы никуда. Совершенно ясно, что ей требуется лечение, диета, продолжительный отдых. Врач говорил так, словно решил все проблемы пациентки.

Гибсон прикусил губу.

– Я вижу, Гибсон, вы собрались ее опекать? – дружелюбно спросил врач.

Гибсон кивнул. Он купил ей лекарства. Учил, как надо себя вести. Но при этом сознавал, что всего этого недостаточно.

В тот же вечер его случайно встретил один из его коллег и шутливо ткнул в ребра.

– Ну ты и жучина, Гибсон. Слышал, подкатываешься к дочери старины Джеймса. Когда свадьба?

13 апреля он пришел к ней после обеда – он всегда являлся в ее дом после занятий, но до темноты – и застал Розмари сидящей в буром кресле в гостиной. Гибсон заметил скопившуюся в его швах пыль. И подумал: как можно хорошо себя чувствовать в таком ужасном месте? Надо отсюда вызволять ее.

На сей раз Розмари закинула волосы назад и завязала на затылке выцветшей красной лентой. Но не приобрела девчоночьего вида. Она выглядела изнуренной. Заговорила так, словно выучила все наизусть:

– Я чувствую себя намного лучше. Не сомневаюсь, лекарства приносят мне пользу. Учитывая мое положение, это очень обнадеживает. – Она с трудом разлепила веки. – Мистер Гибсон, прошу вас уйти и никогда больше сюда не приходить.

– Почему? – с болью спросил он.

– Я вам никто, и вы не обязаны обо мне заботиться. Вы даже не были нашим другом.

– Но теперь-то я друг, – проговорил он.

– Безусловно, – признала Розмари и всхлипнула. – Единственный. Но вы мне уже помогли, и этого довольно. Поздравьте себя с успехом, пожалуйста.

Гибсон поднялся и немного прошелся. Он оценил ее отважный порыв. Одобрил. Но ему стало грустно.

– Что вы станете делать первого мая?

– Если не останется ничего иного… буду жить на пособие.

– Понимаю. Вам неловко передо мной, и вы не хотите, чтобы я вам дальше помогал.

Розмари молча покачала головой. У нее был такой вид, словно надежда ее покинула.

– Сказано, – мистер Гибсон посмотрел на ужасные обои, – больше благословен дающий, а не берущий. Но в таком случае должен найтись человек, кто согласится брать и будет это делать с благорасположением, – мрачно добавил он.

Розмари дернулась, будто он ударил ее.

– Знаю, это непросто, – быстро проговорил он.

Гибсон колебался, но недолго.

Проблема заключалась в том, что заработало его воображение. Ему бы следовало знать: если что-то живо представить, все может исполниться. Вероятно, исполнится. Гибсон сел и подался вперед.

– Розмари, вообразите, будто есть нечто такое, что вы можете сами для меня сделать.

– Все что угодно, – сдавленно ответила она. – Я просто обязана исполнить это.

– Вот и хорошо. Будем считать это само собой разумеющимся, что вы мне благодарны, и не надо больше это повторять. Договорились? Слишком мучительно для нас обоих. Мне неприятно смотреть, как вы плачете. Не получаю от этого никакого удовольствия.

Розмари зажмурилась.

– Мне пятьдесят пять лет, – продолжил Гибсон. – Что, не выгляжу на свой возраст? – улыбнулся он. – Я обычно говорю, что замариновался в поэзии. Зарабатываю семь тысяч в год. Я хотел познакомить вас с этой… статистикой, прежде чем попросить выйти за меня замуж.

Розмари закрыла лицо ладонями.

– Послушайте минуту, – мягко попросил он. – Я никогда не был женат. Не случалось, чтобы женщина обустраивала для меня дом. Наверное, я что-то потерял в своем одиночестве. У вас, Розмари, есть опыт, как содержать дом, вы занимались этим многие годы. Вы очень хорошо справитесь. И нет сомнения, что настанет момент, когда вы снова почувствуете себя сильной. Вот я и подумал…