Золотой Конвой. Дилогия (СИ) - Соколов Лев Александрович - Страница 17

- Может последний холодный бой? - ухмыляясь спросил красный. - Сабля умирает. Жалко.

- Божий суд. - Вымолвил поручик. - Кто победит, тот и прав.

Снова сошлись, раз-два-три-четыре!..

Грохнул выстрел, и в дерево рядом с головой Азанчеева вонзилась пуля. Оба противника замерли, машинально разорвали дистанцию, и посмотрели на звук. В нескольких десятках метрах тяжело дыша стоял солдат с красной лентой на папахе, и тяжело дыша передергивал затвор.

- Ах ты бес, дыхалку потерял... - буркнул солдат, загоняя новый патрон. -Держись краском! Щас я его!...

- Отставить Латкин! - Гаркнул стоявший перед Азанчеевым, не выпуская его из вида. - Ты почему здесь? Был сигнал сбора!

- Малость, поотстал, товарищ Резнов, - выдохнул солдат. - Так чего, мне?..

- Догоняй наших, Латкин. Я здесь... приберу. Ты меня знаешь.

- Известное дело, - кивнул солдат. - Разрешите?

- Бегом!

Латкин кинул, и развернувшись закосолапил к дороге.

'Даже честь не отдал, - подумал Азанчеев. - Банда, одно слово... А ведь не уйдет этот Латкин. Сядет где-то рядом. И даже если я выиграю... Одна надежда - мазила. Но уж этого я всяко с собой заберу'.

- Готов? - Хрипло спросил Азанчеев.

- Жду вас, поручик.

Дзынг-дзынг! Раз-два!..

Раз-два-три четыре!..

Клинок под грудиной сперва обжег чужим холодом, а потом растекся вспышкой непереносимой убийственной боли. Азанчеев выронил саблю. Змея в груди шевельнулась, и полотно клинка вышло из него, но лучше не стало. Азанчеев попятился, столкнулся спиной со стволом, и обламывая старые сучья, осел в снег. Все вокруг как-то перевернулось, будто он смотрел не своими глазами, слушал не своими ушами. Левая рука царапала по груди, пытаясь найти рану, остановить убегающую жизнь.

- Туше, - хмуро произнес краском Резнов, - и отсалютовал саблей. Перед глазами Азанчеева на миг снова встало училище, фехтовальный зал... Другое время, другая жизнь, когда после поединка, все уходили на своих ногах.

- Ку де метр... - выдохнул Азанчеев. - Ловко, краском...

- У вас было немного шансов, поручик, - пояснил Резнов, - я чемпион выпуска.

- Ну, тогда... вот тебе... приз...

Рука Азанчеева скользнула в правый карман тулупа, и нашарив там, вышла наружу с маленьким жилеточным 'браунингом'. Рука Азанчеева почти не дрожала. Краском побледнел, лицо его вытянулось.

Азанчеев махнул рукой, и пистолетик кувырком улетел в снег.

- Бери... Мне, теперь... вроде, ни к чему...

- Почему сразу не стрелял? - подойдя, тихо спросил краском.

- А ты почему... своему солдату... стрелять... не дал? - В Свою очередь спросил Азанчеев.

- Неловко было. Вроде как, у нас поединок.

- А я... сперва не успел... вынуть... А потом как ты с саблей встал, тоже... неловко... На свое мастерство... понадеялся...

Резнов помолчал.

- Подарок, возьми... - Выдохнул Азанчеев, мотнув головой на пистолет. - Не оставляй... Не хочу, замерзать... А самоубийство... грех.

- Хорошо, - кивнул Резнов. - Папаху твою возьму. А то моя, черт знает куда закатилась.

- Кокарду только... оставь... Моего полка...

Краском Резнов кивнул, подошел, вытер со своей сабли кровь, о штаны Азанчеева. Выудил из сугроба жилеточный пистолетик. Разобрался, как он снимается с предохранителя, сунул в карман. Затем снял с Азанчеева папаху, и немного повозившись, скрутил с неё 'адамову голову. Знак он вложил Азанчееву в руку. Азанчеев не чувствовал холода непокрытой головой, и почти не чувствовал знак в руке. Он судорожно сцепил бесчувственную кисть, чтоб не потерять святыню. Резнов достал крохотный пистолет, щелкнул предохранителем.

- Готов? - Спросил Резнов.

Азанчеев кивнул. Все темнело, Резнов плыл и растворялся. Перед глазами Азанчеева встал полковой сбор. Не те, - набитые в чуждую им форму 'скороспелы', жалкие подделки под оригинал. А кадровый состав, почти весь оставшийся на полях Великой Войны. Все были живы. Светило солнце, сияла парадная одежда, и оружие. Ветер развивал стяг. Полковой хор тянул: 'кто не знал, не слыхал, про гусар бессмертных?..'. Громыхнул вдалеке невесть откуда гром. Ветер взметнул полковое знамя, и оно бережно укрыло Азанчеева.

Будто мать-птица крылом.

***

Лежали цепью. После того как головной дозор упредил стрельбой, и не вернулся Гиммер распорядился свернуть в лес. Лошади трудно шли, пробираясь по снегу и старому ветровалу. Когда начало темнеть, конвою дали пройти вперед, и начали обустраивать ночевку, оставив позади заставу, Гиммер, Гущин, и Эфрон, Медлявский, Гарткевич, и взвод солдат-поводырей, легли в лесу. Если противник пошел по следу конвоя, он должен был выйти сюда. Темнело, лежать без движения было стыло, опытные солдаты растирались, ерзая в снегу. Погони не было.

- Черт бы драл эти шакельтоновские сапоги, - бурчал Гущин, осатанело покусывая ус. - Стынут ноги.

- Я вам говорил, что валенки лучше, - отвечал Эфрон, поудобнее укладывая на импровизированный снежный бруствер свой пистолет-карабин. - Все вас тянет на иностранное.

- Да ведь как хвалили... Говорили, создатель специально сделал их для полярных исследований...

- Это потому что он валенок не знал. Вот и приходилось ему вилкой суп хлебать, изобретать квадратное колесо... Не лежите просто так, шевелите пальцами ног. А то обморозите.

- Да я шевелю... Т-сс! - Гущин напрягся, глядя в расплывчатый сумрак. -Кто там? Видите?

- Да. - Эфрон приложился к своему 'Маузеру', - Кто-то идет... Вы видите? Сколько их?

- Определенно я видел не менее двух. - Прошептал Гущин. - А вы?

- Не знаю. Все плывет в этом мареве... Может, наши?

Оба напряженно вглядывались в мелькающий между деревьев расплывчатый сумрак.

- Мне кажется... красная лента на папахе. - Пробормотал Гущин.

- Значит, догнали собаки. - Эфрон повел стволом пистолет-карабина. -Чертовы сумерки, я совсем теряю мушку... Ну, лови большевичок!

Выстрел разорвал тишину, человек вперед упал как срезанный.

- Кажется, попали, - пробормотал Гущин.

- Прекратите палить! - Раздался спереди из снега хриплый голос. - Это я! Краузе!

Эфрон опустил карабин. Это был редкий момент, когда его можно было видеть растерянным.

- Пардон муа, портэ-итондард! - От смущения Эфрон перешел на французский -Лёр онтр шья и лю; же не ву реконетр па!

- Уи, уи! Тьюи ле тус, дью реконетра ле сьен!.. - Отозвался Краузе. -Эфрон, вы? Вы случайно не папский легат?

- Я же извинился, прапорщик. - Эфрон уже оправился. - Хватит греть сугроб, давайте сюда!

Краузе показался из снега, поднялся, и заковылял к позиции.

- Вы же говорили, что видели красную папаху?.. - Укорил Эфрон Гущева.

- Вы тоже были здесь, и тоже смотрели, - не принял упрек Гущин.

Краузе тем временем подошел, и присел у дерева рядом с ними.

- Я вас не задел, прапорщик? - Спросил Эфрон Краузе. - Мне было бы дьявольски неловко.

- Нет, слава богу. Но где же ваша хваленая меткость?

- Помилуйте, я даже не вижу прицельных. Всегда говорил, что не разделяю моду на эти тонкие мушки.

- А я так теперь их самый большой сторонник, - пропыхтел Краузе.

По цепи лежащих людей, слева к ним пригибаясь бежал штаб-ротмистр Гиммер.

- Что там? - На ходу присмотрелся он. - Краузе, вы?

- Так точно, Штаб-ротмистр.

- А Жемчужин и Азанчеев?

- Жемчужин - все. С Азанчеевым мы разошлись. Значит... он не вернулся?

- Нет.

Все тягостно помолчали.

- С кем вы столкнулись? - Продолжил Гиммер.

- Черт разберёт. Кажется, красные.

- Много их?

- Не знаю. Судя по интенсивности огня, минимум, не меньше нас. У них был ручной бомбомет, и возможно, пулемет.

- Зачем приняли бой? Почему не отступили?

- Это был не встречный бой, - засада. - Устало объяснил Краузе. - Мы сразу потеряли двух лошадей, Жемчужина ранили. Если б не он, нас бы всех там разом положили. Спас казак...

- Что еще можете сказать?

- Более, ничего. Правда...