СЛОМ (СИ) - Ерошин Алексей - Страница 44

- Знаешь, никогда раньше не пробовал жонглировать. Как-то в голову не приходило. А сейчас, вдруг, пришло… Забавно…

Он сел на кровати, примерился, и апельсины замелькали в воздухе. Рот Игоря растянулся в улыбке:

- Оказывается… это… не так уж… сложно…

- Не заговаривай зубы,- предупредила Майка, и фрукты попадали на кровать.

- Это Петруха Сиротин, я тут ни при чем. Он утверждает, что самодостаточную личность девчонки не любят. А любят отморозков или слюнтяев. Дескать, ваш инстинкт материнский так проявляется. Тяга к воспитанию и попечению. Предлагал ногу мне сломать, но видишь, как все удачно сложилось…

- Ну, знаешь!- вспыхнула Майка, вскакивая со стула.- Дубина твой Сиротин, и ты вместе с ним! Пока!

Игорь поймал ее за руку:

- Ты чего, обиделась?

- Пусти!

- Ни за что. Я не хочу, чтобы ты уходила. Ну, хочешь – врежь мне, дубине, по физиономии, только не уходи.

- И врезала бы,- пригрозила Майка,- если бы у тебя дырки в башке не было. Самодостаточная личность…

Игорь разжал пальцы.

- Ну, извини. Самой самодостаточной личности должно же чего-то не хватать. Вот мне не хватает тебя.

- И серого вещества в придачу. Как можно быть самодостаточным, если тебе чего-то не хватает?

- Да ладно тебе. Сколько можно дуться?

Он собрал с кровати апельсины и положил их на тумбочку:

- Представление окончено. Фокус не удался, зрители разбежались.

Майка приостановилась у двери:

- Ты опять левой рукой берешь. Я в который раз вижу. Но ты ведь правша?

- Пишу правой,- кивнул Игорь.- В детстве заставили переучиться.

- А почему ты этого в анкете не указал?

- Потому что пункта такого не было. А пишу я одинаково и левой, и правой. Забавно: раньше почерк левой был разборчивей, а теперь наоборот.

Майка вернулась и присела на кровать:

- Но ты же должен был об этом сказать.

- Наверное.

- И сказал?

Игорь вспомнил страшное окровавленное лицо раненого и поежился:

- Я подумал… В общем… Как-то не получилось. Не до того было. Да что ты переживаешь, все ведь прошло нормально.

- Ты неисправимый эгоист,- нахмурилась Майка.- А если бы прошло ненормально? Ты мог навредить и себе, и пациенту. Знаешь, что бывает при ошибках локализации?

- Догадываюсь. Смешение сознаний. Раздвоение личности. Шизофрения в лучшем случае. В худшем – требуется лоботомия. А-а-а-а!..

Игорь сделал вид, что правая рука пытается его задушить, и принялся отдирать ее от горла левой. Майка вздохнула:

- Ну, дите… Ладно, мне, правда, пора.

- А поцеловать на прощанье?

Майка наклонилась так, что Игорь почувствовал на щеке ее горячее дыхание со свежим яблочным запахом, и щекотание коротких черных волос на носу.

- Левушкин, держи свою самодостаточную личность в руках,- быстро шепнула она.- Мы здесь не одни.

- В каком смысле?- не понял Игорь.

- Вас теперь двое.

Майка рассмеялась, помахав на прощанье рукой с порога, и закрыла дверь. Игорь вздохнул, сел на кровати, и снова потянулся к апельсинам. Взяв на этот раз четыре штуки, он примерился и ловко послал их в воздух, как будто делал это не впервые. Пожонглировав так с минуту, он бросил фрукты и с удивлением посмотрел на руки. Горло снова сдавил спазм.

Встав с кровати, Игорь прошел к умывальнику в дальнем углу бокса и сполоснул лицо ледяной водой. Тошнота откатила, осталось легкое головокружение. Отражение в зеркале, наконец, сфокусировалось и перестало плыть перед глазами.

- Герой-любовник,- фыркнул Игорь, оглядев свою помятую, небритую зеленоватую физиономию и разлохмаченную шевелюру.- Значит, нас теперь двое? Ну, привет, приятель…

Он протянул мокрую руку и коснулся ладонью своего отражения, шутливо заметив:

- Тебе не мешало бы побриться. И причесаться. Да и вообще… М-да… Неважно ты выглядишь, приятель. А, между прочим, ты мое отражение. Запомни: ты отражение, а не я. И никак не наоборот…

***

- Бывай, старлей,- попрощался Олег.

- Увидимся,- кивнул Ермаков, захлопывая дверцу машины.- Шумахер, давай на базу.

Шофер тронул фургон с места. Зажужжало, поднимаясь, тонированное стекло. Левушкин отыскал в салоне лицо Полины, но та нарочито повернулась в другую сторону. Стекло встало на место, и Олег увидел только свое, на секунду промелькнувшее, отражение: впавшие от недосыпа глаза и заострившиеся скулы.

Мороз, наконец, отпустил. Олег несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух, повернулся и пошел к штабу. На лавочке у входа курил Штольц.

- Привет,- мимоходом бросил Левушкин.

Штольц вяло кивнул. Олег уже взялся за дверную ручку, но вдруг повернулся:

- Йозеф…

- Курить будешь?- спросил Йозеф.

Олег присел на ледяную лавку, вытянул из протянутой пачки последнюю сигарету и принялся разминать ее в пальцах. Штольц выпустил струю дыма:

- Все думаю бросить. В одиночестве немножко тоскливо курить.

- А существовать?- негромко спросил Олег.

- Я пытаюсь,- ответил Штольц.- Я все еще пытаюсь. Но не получается. Все равно привязываюсь. И потом чувствую себя виноватым за то, что не успел. Не оказался там, где был нужен. Тебе ведь знакомо это, Левушкин?

Штольц бросил окурок в урну и достал еще одну пачку.

- Ты поэтому здесь мерзнешь?

- Нет. Этот стюард… Die Teufelei! Я хочу тебя попросить. Сделай так, чтобы он не предлагал мне играть в шахматы.

Олег засунул так и не раскуренную сигарету за броневой щиток и включил обогрев остывшего костюма.

- Да-да, конечно… Я скажу. Ты… был у него?

- У Бочина? Был. Меня не пустили. Он все еще в коме. Но врач сказал – выживет. Только слух, вероятно, потеряет. На десять процентов. Это не есть страшно, но могут списать.

Левушкин помолчал, изучая топографию трещин промерзшего асфальта, и спросил:

- Ты тоже считаешь меня виноватым?

- Нет,- ответил Штольц.- А кто считает?

- Я.

Йозеф привычным движением бросил в урну очередной окурок.

- Не мне тебя отговаривать, Левушкин. Мы по одному лекалу скроены. Они ведь за мной тянулись, напарники мои. Считали меня героем. А я не есть герой, Левушкин. Просто рефлексы быстрее. И смерти я не боюсь. Ты знаешь, почему… Если я кого-то прикрывал – обижались. Считали, что зажимаю. Всю славу хочу один получать. А начинал осторожничать – рвались вперед. И нарывались. Да ты ведь знаешь, как это происходит. Ни в чем не виноваты мы, Левушкин. И нет нам от себя прощения. Паршивая перспектива…

Олег молча набрал пригоршню жесткого колкого снега и принялся растирать им лицо. Дверь штаба хлопнула, и на крыльцо, поеживаясь, вышел курсант Лапин.