Орден - Мельников Руслан - Страница 92

И вот Аделаида снова бесновалась. Рвала и метала. Швырялась посудой. Для таких, как она, домашний арест — хуже смерти. Хоть в замке Освальда, хоть в прусской хижине. Сейчас капризной девчонке был не мил весь белый свет. Истерика следовала за истерикой, и слезам конца-краю не видно. Бурцев отмалчивался, скрипел зубами да время от времени оттаскивал жену от двери. Хотя вопящая прусская процессия давно уже удалилась к Священному лесу, он предпочитал не рисковать.

Дядька Адам зашел к ним лишь под вечер. Уставший, измученный. Волчий полушубок на лучнике пропах дымом. Кое-где в меху виднелись свежие подпалины. Пожилой прусс скупо рассказал, как было дело:

— Служители Патолло тулиссоны и лигашоны[57] сложили погребальный костер в Круге Смерти возле Священного дуба. Глянду сожгли так, как завещали предки: не оставив целой ни единой косточки. Сожгли со всем его имуществом, оружием, лошадьми, собаками, женами и слугами.

Аделаида ахнула:

— Какое варварство!

Дядька Адам смерил ее холодным взглядом, продолжил:

— Мудрым жрецам, связанным с миром мертвых, дано видеть то, что недоступно живым. И сегодня, подняв очи к небу, они смогли разглядеть в клубах дыма от погребального костра Глянду, сидящего на коне и при оружии. Большая свита сопровождала кунинга. И то были не только его жены и слуги. Тени мертвых предков выехали к нему навстречу.

— Вранье! — твердо заявила дочь Лешко Белого. — Или дьявольское наваждение.

В этот раз дядька Адам даже не счел нужным посмотреть на княжну.

— Треть от всего оставшегося имущества Глянды, как и положено, оставили в Священном лесу. Вайделоты должны принести жертву богам.

— Треть?! — снова не сдержалась княжна. — В жертву?! Вы ублажаете своих идолов, когда самим есть нечего!

— А-де-ла-и-да! — процедил Бурцев.

— Если боги останутся довольны, доблестного Глянду в царстве мертвых ждет хороший прием, — сухо заметил прусс. — Одна из семнадцати сокровенных заповедей Видевута гласит: «Мы должны почитать и бояться наших богов, ибо они одарили нас в этой жизни прекрасными женщинами, многочисленным потомством, вкусной едой и питьем, утоляющим жажду. Они же дают нам летом белые одежды, спасающие от зноя, а зимой — теплые меха, оберегающие тело от мороза. И только по милости богов мы спим на мягких ложах, а не на голой земле».

— Но треть?! Это ведь даже не церковная десятина…

— Жертвы нужны, чтобы боги не только благосклонно принимали мертвых, но и сменили наконец гнев на милость по отношению к живым. Уж слишком много бед и несчастий обрушилось на мой народ с появлением в этих землях тевтонских рыцарей.

— А может быть, это кара Господня?! — криво усмехнулась полячка. — За ваше неразумие, упрямое нежелание принять истинную веру и ведьмаковские шабаши вокруг идолов?!

— Слушай, уймись, а? — еще раз одернул супругу Бурцев.

Тоже, блин, миссионерка нашлась… Дядька Адам устало прикрыл глаза, глубоко вздохнул, но ответил спокойно:

— Если все зло, чинимое рыцарями с крестами на плащах, считать карой небес, то, значит, и тебя, Агделайда Краковская, покарал твой распятый бог. Ты ведь тоже еще не видела добра от воинов германского братства Святой Марии?

Аделаида обиженно засопела. Бурцеву даже стало жаль жену.

— Ваши тайные обряды уже закончены? — спросил он. Просто, чтобы хоть о чем-то спросить. — Завтра мы можем свободно передвигаться по селению?

Дядька Адам кивнул:

— Завтра — можете. Утром начнется дележ оставшегося после жертвоприношений имущества Глянды. Кунинг умер, не осчастливив свой род наследником. Поэтому теперь любой из членов общины может претендовать на добро своего господина. Это справедливо. И это дело людей, а не богов, так что чужеверцам не воспрещается наблюдать за дележом…

— Вот спасибо! — язвительно заметила княжна. — Наша благодарность не знает границ.

— Но следующей ночью вам не стоит гулять по поселку, — сухо закончил прусс. — Лучше будет, если вы переночуете с русичами и татарами за частоколом.

Дядька Адам прикрыл за собой дверь.

Странная то была дележка. Меньше всего он ожидал увидеть такое.

Бурцев, Аделаида, Дмитрий, Бурангул, Збыслав и дядька Адам стояли на внутренней насыпи оборонительного тына. Кочевники и новгородцы недоуменно толпились за частоколом — у шатров, а вокруг возбужденно гомонили пруссы: в основном, старики, женщины, дети, больные, немощные и раненые. Здоровые мужчины — дружинники Глянды и крепкие ополченцы-общинники куда-то подевались.

Зато по глубокому снегу от поселка в лес тянулась утоптанная копытами дорожка. Широкая такая дорожка. Видать, городище покинули все, кто имел коня и способен был сидеть в седле. Любопытно… И что же сегодня пруссы будут делить? И как?

У ворот Бурцев приметил небольшой сверток. Неужели ради него и затеян весь этот сыр-бор? Странно, вообще-то: с такой котомкой нищему пилигриму впору скитаться, но для знатного кунинга, пусть и совсем обедневшего под старость, — маловато будет.

— Это что же, все добро, которое нажил Глянда? — поинтересовался он у дядьки Адама.

Лучник в волчьей шкуре терпеливо объяснил:

— Даже после погребального костра и жертвы богам в доме Глянды осталось немало ценных вещей. То, что лежит у ворот, — лишь их малая часть.

— И кому они достанутся? Сильнейшему? Люди Глянды будут драться за них?

— Нет, пан Вацлав, сражаться за добро своего господина общинникам не пристало. Это ведь не добыча, отбиваемая у недруга. Тут уместно иное состязание — состязание в скорости, в быстроте коней.

— То есть?

— Все имущество Глянды поделено на шесть частей. Части эти разложены в лесу на расстоянии в одну милю. Здесь, у ворот, лежит меньшая. Дальше — доля побольше. Еще дальше — еще больше. Самые ценные вещи Глянды — положены ровно в миле отсюда. К ним-то и устремятся в первую очередь всадники кунинга.

— Ага, значит, скачки, — хмыкнул Бурцев. Что ж, тоже неплохой способ обогатиться. — Но где же сейчас претенденты на добро Глянды?

— Они отъехали еще на шесть миль дальше — к орденской дороге. Там и начнется состязание. Обладателю самого быстрого скакуна достанется самая богатая добыча. И впредь он сможет с полным правом распоряжаться этим имуществом своего кунинга. Тот, чей конь окажется не столь быстрым, но все же опередит остальных участников скачки, возьмет себе вторую часть от всего добра Глянды — поменьше. Третий победитель станет владеть третьей частью. Четвертый — четвертой, пятый — пятой. Шестому же достанется та малая часть, что лежит под воротами. Остальные не смогут претендовать и на это[58].

— То-то я думаю, чего люди Глянды вокруг наших лошадей крутились, — усмехнулся Збыслав. — Все торговались — порывались купить или выменять самых быстрых и выносливых.

— Все лошади на месте? — встревожился Бурцев.

— А куда они денутся? Пруссы — не конокрады какие-нибудь и гостей своих обижать не привыкли. А для нас сейчас менять или продавать лошадей — последнее дело. Добрый конь в походе — наипервейший друг. Нам же еще идти и идти до русских границ… Да и что возьмешь с этих лесных бедолаг? Им ведь и предложить за лошадей нечего.

— Мой народ всегда ценил быстроногих коней, — проговорил дядька Адам. — Хороший конь приносит удачу, победу и богатство. Но ты прав, Збыслав, мало кто из пруссов может сейчас владеть добрым скакуном. Мало кому под силу промчаться от орденской дороги до селения Глянды со скоростью героев прошлых веков.

— Погоди-ка, дядька Адам, — Бурцев нахмурился. — Ты вот все об орденской дороге толкуешь. А не случится ли так, что люди Глянды со своими скачками протопчут сюда путь крестоносцам?

Лучник вздохнул:

— Разумные опасения. Я тоже высказывал их на собрании общины. Без толку. Соблазн овладеть добром Глянды оказался сильнее осторожности. А самый пригодный для скачек путь, которым пользовались еще предки кунинга, проходит рядом с трактом тевтонов. Туда, конечно, никто выезжать не станет, но… Честно говоря, я тоже беспокоюсь, пан Вацлав.