Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман) - Френч Джон - Страница 14

«Шакал души» мерцал холодным светом, цеплявшимся к его посеребренному телу.

Внутри каждого безустанно трудились команды рабов. Закованные в цепи мутанты таскали снаряды из орудийных трюмов. Существа из плоти и металла карабкались по машинным обелискам, а закутанные в мантии толпы смазывали кровью и пеплом казенники макроорудий. В темных закутках глубочайших трюмов смертные отбросы бормотали и кричали молитвы, взывая к своим богам, дабы те защитили их от грядущего.

На летных палубах «Слова Гермеса» киборги под присмотром колдунов вытягивали на холодных железных цепях самолеты. По дороге машины искажались, на их блестящих от масла фюзеляжах открывались и закрывались рты. Каждую напоили кровью, прежде чем доставить из залов сковывания, но демоны внутри до сих пор оставались голодными. Чтобы утихомирить их, понадобится больше крови, а затем еще, пока они не будут готовы к войне.

Ариман, пришедший в Зал Клетей, вновь задал Атенеуму вопрос:

— Может ли быть иначе?

Атенеум посмотрел на него.

Был ли в пустых провалах света укор? Была ли там ненависть? Была ли насмешка?

— …десятый круг делит первый, когда сияет свет пятого… — продолжало литься бормотание.

— Рубрика. Может ли она сработать иначе?

— …свет туннели лабиринт ждет нет времени в лабиринте все уже случилось…

Ариман покачал головой и отвернулся. Он не знал, зачем возвратился сюда с тем же вопросом. Его флот готовился, ритуал начался сразу после того, как он поведал о своих замыслах. Но он все равно пришел, ведомый надеждой, что на сей раз ответ может быть другим.

— Рубрика… — раздался голос у него за спиной. Колдун, быстрый как змея, обернулся на звук. Атенеум сидел на дне сферической клетки, обняв себя за плечи дрожащими руками. В глазницах существа дымились раскаленные докрасна угли. Кожа на костях почернела и шелушилась. — Рубрика… — Слова затрещали, будто сухие поленья, и, произнося их, Атенеум начал рассыпаться. — Рубрика — это круг, ни одна часть не кончается, ни одна часть не меньше прочих, ни одна часть не больше прочих, все в одном, одно во всем, жизнь к жизни, смерть к смерти, прах к праху…

Ариман вслушивался в бессвязный поток, пока тот не оборвался и Атенеум не превратился в горку распавшихся костей и обрывков кожи. Все произошло так же, как прежде, и его слова были теми же. Колдун глядел на останки существа, пока в них не затеплился свет и они не вспыхнули. Спустя несколько секунд внутри пламени возникла тень свернувшегося тела. Огонь погас, и Атенеум вновь сидел, продолжая бормотать. Ариман прождал еще удар сердца, а затем развернулся и вышел. Гелио Исидор последовал за ним, безмолвный спутник его неспокойных мыслей.

— Ответ прежний, — сказал Ариман себе. — Иначе быть не может.

Имена воинов Рубрики свивались вокруг Игниса, холодными пальцами натягивая нить его мыслей. Сквозь него с дребезжанием проползали слоги, формируясь и исчезая, когда разум переходил к следующему. Снова и снова, будто снаряды в роторной пушке. Глаза колдуна были закрыты, но мысленно Игнис поднимался сквозь паутину бледной мглы. С каждым выдыхаемым его разумом именем вокруг него трупным свечением загорались шарики. Всякий раз, когда пустота поглощала имена, кожу тянули иссохшие пальцы, а звук эхом возвращался обратно. Это могли быть голоса. Иногда казалось, что он слышит собственное имя. Иногда звуки были просто обрывками шума, фрагментами грусти, или смятения, или злости, касавшимися его рассыпающимися костяными пальцами.

Игнис продолжал произносить. Он мог это сделать. Акт перечисления представлял собой простую механическую чистоту, что ему, несомненно, доставляло бы удовольствие, если бы не чувство, будто он танцует на тонком льду, затянувшем бездонное озеро. Это ему совершенно не нравилось. Процессу недоставало точности.

Рядом находилась расплавленная аура присутствия Гауматы, призраком кравшаяся сквозь литанию имен. Разум пироманта пульсировал, кровоточа ощущением жжения и запахом дыма, пока он кружил в теневом море. Игнис чувствовал, что Гаумата следует собственным, куда более сложным путем, сковывая свое имя и имена рубрикантов крепкими цепями. Оба они готовили рубрикантов к битве. Разумы многих живых последователей Аримана будут нужны в других местах, поэтому воинством мертвых придется управлять меньшему их числу. Обвивание и соединение имен было подготовкой для этой нужды.

И подготовкой к Рубрике.

Игнис смотрел на узор очередного слога в своем разуме. Небольшая часть его сознания откололась, чтобы проследить мерцающий путь Гауматы.

На колдуна обрушился лед. Он почувствовал на своем лице руки, вцепившиеся ему в глаза. По коже заскребла пыль, свиваясь, словно душащая змея. Он потерял концентрацию. Литания имен оборвалась. Пустота тумана и света исчезла. К его внутреннему оку прижались два пылающих провала в иссохшем черепе. Рот с треском открылся, обнажив зубы из холодного звездного света. Игнис попытался оттолкнуть его от себя, но песок и пыль были теперь везде, утягивая все глубже вниз. Бездушные шестеренки логики в мыслях вращались дальше, твердя, что он допустил ошибку и что его шансы на выживание стремительно растворяются.

Рот трупа был застывшей расщелиной перед ним, а затем он погрузился в пустоту внутри и узрел лица, взиравшие на него из черноты. Его кожа полыхала, отслаиваясь от рассыпающихся в пепел костей, и он кричал и кричал, чтобы братья помогли ему, остановили это, но голос из него вытягивали, словно веревку, и он чувствовал, как его зовут по имени, а с ним тысячи и тысячи других, и все, что он слышал, был крик, пока его сущность распадалась, а дальше был лишь свет… и он более не знал, кто он такой… или что он такое… и продолжал кричать, когда вокруг сомкнулась клетка из металла и…

Игниса оглушил взрыв жара и боли, в подсознание впились когти. Что есть силы он ударил своей волей по схватившим его объятиям и попытался выдавить горящие осколки из мыслей.

+Уймись, глупец+, — прошипел Гаумата.

Мысли Игниса застыли.

Горящие когти погрузились глубже в его разум.

Под ним разверзлась бездна, зовущая падать, падать и падать — без начала и без конца. Когти дернули его вверх, подальше от тьмы. Наполовину сформировавшиеся мысли рассеивались следом. Ему показалось, что в дыхании сухого дребезжащего ветерка он услышал свое имя.

«Игнис… Игнис… Игнис…»

Он лежал лицом вниз на отполированном янтарном полу. Колдун приподнял голову. Его кожа и череп пылали изнутри и снаружи. Дыхание вырывалось изо рта белой дымкой.

Поле зрения заполнила нога с широко отстоящими металлическими пальцами и голенью из окаймленной черным оранжевой брони. Над головой что-то защелкало со звуком электроники и вращающихся шестеренок.

«Жертвенник», — подумал Игнис, удивившись охватившему его облегчению.

— Я… жив, — произнес он.

Янтарный пол вздрогнул, когда Жертвенник отступил назад.

+Не благодаря тебе+, — прозвучало послание Гауматы.

Игнис поднялся на ноги. Доспехи протестующе зашипели, и интерфейсные разъемы на его позвоночнике ужалили нервные окончания пронзительной болью. Он взглянул на Гаумату. Броня пироманта была цвета синевы глубокой воды, окаймленная широкими золотыми завитками. Он был без шлема, но над его широким лицом вздымался гребень из серебра и бронзы, похожий на нимб из замерзшего пламени. Гребень соединялся с черепом тонкими серебряными проводами, и Игнис заметил, как на них потрескивают искры. Неизменно плохой знак.

+Я мнил тебя существом точности, Игнис, не склонным к отвлечениям+, — уставился на него Гаумата черными точками зрачков в кроваво-красной радужке.

+Я непривычен к этому, — просто послал он. — Прими благодарность за предотвращение того, что могло случиться+.

+Боги, какая же ты хладнокровная рептилия, Игнис! — прорычал Гаумата, качая тяжелой головой. — Знаешь, иногда я жалею, что нас лишили страха. Немного боязни было бы нелишним, но в твоем случае любая эмоция пошла бы тебе лишь во благо+.