Жизнь за гранью (СИ) - Тильман Любовь - Страница 15

Я упёрся взглядом в Фруми, ощутив себя обиженным остолопом: «Как она могла?! – но тут же во мне пробудилась совесть. – А ты сам всё ей рассказал?! А сейчас ничего ли не собирался скрыть от неё?!»

Находясь на верхней площадке, мы видели с какой быстротой мчится вода, создавая ветровые вихри и ревя, как двигатель реактивного самолёта, но только здесь, внизу, у подножия водопада, смогли частично оценить его мощь. Потоки и скала закрывали нам часть обзора, но и то, что открывалось взору, было грандиозно. Метров в десяти-пятнадцати от нас висела огромная, слегка выгнутая, стена движущейся воды, сияя белыми барашками, золотом, радугами и перемежающимися плотными участками, отливающими тёмно-зелёным и синим. А под нашими ногами и за нашей спиной, сияли изумрудами камни скалы, изрезанной многочисленными гротами, покрытые водорослями, папоротниками и всевозможными ракушками. Если к этому добавить, плещущихся у ног рыб и массово гнездящихся птиц, то вы сможете понять наше восхищение. Скользящие водные струи завораживали. Невозможно было отвести взгляд от этой нерукотворной красоты. Единственным недостатком был оглушающий шум, мешавший не только говорить, но и мыслить. И я, в который раз, беззвучно поблагодарил детей, обучивших меня знаковой системе общения, и, в который раз, понял, как сильно я по ним скучаю.

Мы вошли в один из гротов, переходящий в неширокий коридор, мерцающий впереди рассеянным дневным светом. Я подумал, что там выход на другую сторону скалы, но впереди оказалось зрелище ничуть не менее прекрасное, чем сам водопад. Огромная пещера, очертания которой терялись в тёмных глубинах, выходила одной стороной на водный поток, подмывший местами стену и образовавший подобие колоннады в виде различных фигур, напоминающих людей, животных, растения, полумифических существ, и тоненькую, почти прозрачную, перегородку красноватых гипсов. Пещера всё понижалась, и вскоре у нас под ногами захлюпала вода.

– Лёнечка, ты любишь плавать? – спросил Петерс.

– Да! – ответил ребёнок. – Только я не умею. Я умею с мамой, когда она меня держит.

– А хочешь я буду тебя держать? – улыбнулся монах.

– Хочу! Но можно папа?

– А нырять хочешь научиться?

– А мне не будет страшно?

– Рыбки же не боятся, и лягушки не боятся, только ты набери в рот побольше воздуха и не выпускай, пока я тебе не скажу, и носиком не дыши.

Лёнечка послушно набрал воздух и Петерс, на мгновение, погрузил его под воду.

– Ну что, не страшно?

– Я не боялся, только немножко страшно было, – честно ответил наш мужественный сынок, похожий в эту минуту на растерянного котёнка чудом избежавшего утопления.

Вода уже почти доходила нам до пояса и Петерс взял Лёнечку на руки: «Ты же веришь мне?! Обними меня за шею, как там, на горе». Он пристегнул ребёнка, и попросив нас подождать исчез в темноте пещеры. Вода была холодная и, остановившись, мы начали замерзать, я поднял Фруми на руки и прижал к себе, отогревая её своим дыханием, и чувствуя, как у меня потихоньку немеют ноги. Наконец появился Петерс: «Извините, быстрее невозможно». Мог и не извиняться, мы и сами понимали, что он не гулял.

Мы шли всё глубже и глубже погружаясь в воду, а потом вдруг резко повернули и попали в стремительное течение тёплого потока. Монах пристегнул нас к себе страховочными тросами и поплыл, приглашая следовать за собой. Было абсолютно темно, и только натяжение верёвки свидетельствовало, что мы рядом. Но вдруг верёвка ослабла и если бы Петерс не подхватил меня, я бы головой таранил его в грудь. Здесь вода едва доходила нам до колен, а вскоре мы и вовсе вышли из подводной реки.

– Сейчас мы опять войдём в воду и нырнём, – пояснил Петерс. – Сначала я с Фрумой, а потом вернусь за тобой. Когда вынырнем с той стороны, плывите на свет и детские ножки.

– Что за дурацкие шуточки?! – подумал я, но промолчал, и услышал, как Монах негромко рассмеялся.

– Держись за мой пояс! – сказал он Фруми и наступила тишина.

Находиться одному в незнакомой пещере, в полной темноте, не самое приятное времяпрепровождение, поэтому я очень обрадовался прозвучавшему голосу Петерса: «Ну, хватайся за пояс и поехали».

Я всегда считал себя опытным путешественником, интуитивно ориентирующимся при любых обстоятельствах, но темень и течения настолько сбивали с толку, что не понятно было даже идём ли мы прямо, или поворачиваем. Наконец Петерс дал знак и мы нырнули. Парное плавание было явно не моим видом спорта. Мало того, что я, сопротивляясь течению, дёргал напарника за поясной ремень, так ещё и несколько раз долбанулся о камни, пытаясь пробить их собственной головой. Кончилось тем, что монах сгрёб меня в охапку, придав моему телу ускорение в нужном направлении, и я, ошарашенный и оглушённый, узрел очередное чудо трудного, но наполненного красотами, дня. Тяжёлая холодная вода, тьма кромешная, вы тыкаетесь то макушкой, то лбом в камень, потом подныриваете под него… и едва не зажмуриваетесь от ясного голубого света, вода тёплая и такая прозрачная, что вы видите болтающиеся ноги сидящих вверху, на другом конце водоёма, детей.

Это место, без преувеличения, подарило нам самые счастливые и безмятежные дни, из всей последующей жизни. Грандиозно-чарующее в своей, почти первозданной, красоте, оно напоминало вулканический кратер, но было совершенно не похоже на него.

Высокие отвесные стены, кое-где имели отрицательный уклон, скрывавший монастырские постройки и почти на всём протяжении были задекорированы сверкающими бусинами вод, невидимых снизу, ледников. Буйная растительность в их основании кипела жизнью, настолько доверчивой к человеку, словно это и в самом деле был рай.

Конечно и в этом «раю» имелись свои минусы – непомерная сырость, отступающая лишь на несколько часов в солнечные дни, но это с лихвой компенсировалось безопасностью. Мы наконец могли расслабиться и свободно общаться, не следя за каждым своим словом и мыслью. Только сменяющиеся на своих постах дежурные постоянно прослушивали пространство, да несколько раз в сутки устраивались минуты тишины. Так животные-вожаки охраняют свои семьи, с той лишь разницей, что мы дежурили все.

Обитель, как пояснил Петерс, оставалась пока «чистой». Дорог по поверхности к ней не было, а место настолько экранировано скалами и водой, что найти его без проводника достаточно сложно. В том, что нас будут искать никто не сомневался, поэтому нам надо было, как можно быстрее, подготовиться к самостоятельной жизни и покинуть его.

В монастыре проживало несколько молчаливых и суровых старцев, таких древних, что кожа их напоминала кору старого дерева. Казалось, дотронься до них и они рассыпятся… Правда не долго казалось, до тех пор, пока однажды, по утреней зорьке, я ни увидел, как они стремительно и виртуозно, без крепежей и страховок, собирают птичьи яйца на скалах. В это было трудно поверить, как и в то, что монахи приучили диких копытных – всевозможных коз, косуль, ланей… приходить на дойку.

Как они справлялись с хозяйственными проблемами – было абсолютно непонятно – ровные грядки огородиков, культивированные плодовые деревья и кустарники, запасы сушёных трав, вяленых фруктов, сыров, вин… поддержание монастырских строений от разрушения… А они ведь ещё систематически занимались физическим и духовным самосовершенствованием. И это только то, что лежало на поверхности.

Дни были наполнены бесконечной учёбой и разработками всевозможных вариантов стратегии выживания в полевых условиях. Нашей задачей было просто жить, не теряя человеческого обличья, и заложить основу общества, отличного от Холмограда, с его имперскими замашками и склонностью к рабовладению. У нас, как я понял, были сильные покровители, которые могли нас защитить, но помочь, увы, почти не могли. Мы думали, что организуем мощный очаг, к которому станут стекаться все адекватные люди, и набрав достаточную численность, начнём создавать собственные города. Наивные. Мудрость и наивность – как они уживаются друг с другом?! – Непонятно!