Прикосновения Зла (СИ) - Чижова Маргарита Владимировна "Искра От Костра" - Страница 2

Едва удалось замять тот скандал, как разразился новый. Смотритель порта закупил по низкой цене протухшую рыбу и распорядился кормить ею бедняков, трудившихся у причалов. Тем, кто осмелился зароптать, он велел вместо еды выдавать тумаков. Прошло три дня и смотритель исчез. Почти неделю вигилы и стража прочесывали город, пока случайно не обнаружили несчастного запертым в подвале полуразрушенного дома на восточной окраине. В тесном помещении стояла бочка с водой, а пол был, словно ковром, устлан протухшей рыбой. Когда вигилы вывели под руки чуть живого, перепачканного чешуей смотрителя, он, сверкая безумными очами, повторял лишь: «Мэйо! Это дело рук Мэйо!»

И вот новая история – на сей раз с советником зесара.

Многие юноши из знатных и обеспеченных Домов, в силу возраста еще не поступившие на государственную службу, отличались неуемной тягой к дерзким выходкам. Они повсеместно учиняли драки, в пьяном угаре громили лавки, бесчестили девиц, но это не шло ни в какое сравнение с изощренными проказами Мэйо, одурманенного чувством полнейшей вседозволенности. Абсолютно не страшась кары и будто издеваясь над правосудием, он никак не ограничивал себя в выборе жертв и средств злодеяний.

– Сколько я должен казне за этого негодника? – слегка успокоившись, деловито уточнил Макрин.

С напускной усталостью потянувшись к столу, Силан взял какой-то потемневший от времени свиток, медленно развернул его и, даже не глядя в написанное, ответил:

– За публичное оскорбление сановника такого статуса полагается выплатить двадцать золотых клавдиев.

Снова против своей воли принимая участие в этой давно опостылевшей церемонии, Мэйо раздумывал, что было бы неплохо подменить свиток на другой – чистый или с нарисованной козьей задницей, а потом наблюдать, как старик, столь же важно раздувая щеки, будет торжественно произносить над ним вердикт.

– Вот, прими, – сар отвязал от пояса пухлый кошель и положил на стол префекта, аккуратно прикрыв листом пергамента. – Там еще столько же за твое беспокойство. А теперь я забираю мерзавца домой.

– Разумеется, в согласии с законом, перед лицом Эфениды, все обвинения с Мэйо из Дома Морган, благородного, перворожденного сына Макрина, сняты. Оправдательный приговор я подпишу и пришлю до заката.

– Сердечно благодарю, – градоначальник быстрым и твердым шагом направился к выходу.

Облаченный в лиловую тогу с пурпурной каймой он нестерпимо страдал от послеполуденной жары и всепроникающей городской пыли, а потому стремился поскорее вернуться на загородную виллу. Длинные волосы Макрина высеребрила ранняя седина. Прожитые годы наложили отпечаток на его некогда красивое, смуглое лицо, теперь исчерченное сетью неглубоких морщин. Он шел, выпрямив спину, показывая окружающим свою внутреннюю силу – властный, решительный, мужественный – отличный пример для подражания молодежи. Впрочем, Силан сомневался, что из Мэйо когда-нибудь получится достойный продолжатель дела отца. Юношу он мог описать тремя словами – несдержанный, неумеренный, неуважительный.

– До скорой встречи, префект! – на прощание молодой человек одарил вигила ехидной усмешкой.

Нагнав родителя в коридоре, Мэйо некоторое время держался за его спиной, словно тень.

– Мне стыдно, что я так дурно воспитал сына, – сухо произнес Макрин.

– Чем я заслужил эти обидные слова?

– Не корчь из себя идиота. Ты отлично понимаешь, что вновь опозорил наш Дом.

– Я хотел преподать Фирму урок.

Сар остановился и в упор посмотрел на юношу:

– Да кем ты себя возомнил? Судьей или богом?!

– Ты учил меня, что нужно защищать слабых и бороться с несправедливостью, бросая вызов злу в любом его обличье!

– Скажи, а разве справедливо, заставлять меня выплачивать огромные деньги за твою борьбу?! Нельзя найти более достойное занятие, нежели рядиться в оборванца и бегать от стражи? Скоро ты будешь представлен зесару в числе прочих Всадников, а затем, продвигаясь по службе, обретешь власть над судьбами многих людей. Мне страшно даже помыслить о подобном, потому что в твоей голове только ветер и морская пена. Ты ничего не понимаешь в жизни. Лучше бы у меня была еще одна дочь, чем такой сын.

Он отвернулся и ускорил шаг. Мэйо не отставал, морща лоб в глубокой задумчивости. Со стороны могло показаться, что юношу опечалила неприятная беседа, однако это было не так – он с грустью вспоминал славные дни, проведенные в обществе любимой младшей сестры. Тихую, скромную девочку заставляли быть смиренной и покорной, как полагалось хорошо воспитанной невесте из знатной семьи. Не желая мириться с участью запертых в золотой клетке птиц, Мэйо похищал сестру с виллы, катал в колеснице и всячески баловал, чтобы Виола хоть на короткое время могла позабыть о горестях, почувствовала себя свободной и счастливой. Они болтали и смеялись так звонко, как умеют только живущие в мире волшебства и чудес дети. Все рухнуло в одночасье, два года назад: по достижении одиннадцатилетия Виолу отдали замуж и она уехала в Срединные земли, на родину супруга. Это событие переменило Мэйо, сделав жестким, отчаянным и коварным. Он пытался найти утешение в каверзных эскападах, разгульном пьянстве и оргиях, понемногу раздавая любовь каждой девушке, с которой коротал ночь, но уже никогда не испытывал такого сумасбродного всепоглощающего счастья, как с Виолой.

По-своему истолковав длительное молчание сына, Макрин обратился к юноше более спокойным тоном:

– Если ты еще не достаточно раскаялся в содеянном, то удели этому внимание, когда пойдешь за лектикой[7] среди подстать одетых рабов. Дома я собственноручно тебя высеку перед тем, как отправить с поручением к Рхее.

– Его не может отвезти кто-то другой? Обязательно мне тащиться к полуслепой сумасшедшей старухе?

– Выбирай выражения, когда говоришь о двоюродной сестре своей матери! Сегодня я пригласил Фирма на ужин и не позволю тебе окончательно испортить отношения между нами.

Раздвинув пурпурные занавеси, сар забрался в тяжелые крытые носилки и шесть крепких темнокожих невольников в мгновение ока подняли их над землей. По знаку ликторов[8] процессия из охранников и рабов, окруживших лектику градоначальника, медленно направилась вверх по улице.

Кивком головы поприветствовав надсмотрщика, Мэйо сноровисто протиснулся мимо чернокожих афаров, привезенных из-за моря, с самых южных окраин Империи, диких северян с морщинистыми лицами из страны льдов и урожденных граждан, угодивших в рабство за долги или иные проступки. Все невольники были коротко острижены, имели клейма на правых плечах, металлические ошейники или серьги. Большинство носили коричневые и серые туники без поясов.

В толпе, хмуро глядя под ноги, брел геллиец по имени Нереус, ровесник и единственный личный раб Мэйо. Юноше дозволялось облачаться в зеленое – любимый цвет островитян. Его серьга была не из железа или меди, а золотая, с насечками и орнаментом.

Макрин подарил Нереуса сыну, когда ему исполнилось десять, и сейчас горько жалел об этом. В Империи невольников не считали людьми, обращались с ними как с вещами – покупали, выставляли на продажу, сдавали внаем, по прихоти украшали или калечили; их вынуждали беспрекословно исполнять все приказы хозяев, сносить оскорбления и истязания, полагая, будто шкуры рабов грубы и потому способны выдержать даже самую сильную боль. Провинности часто карались мученической смертью, так как цена за «говорящий скот» была невысока.

Светловолосый, хорошо воспитанный геллиец сначала верно служил юному поморцу, следуя за господином с обреченной покорностью, но уже спустя год отношения между ними резко переменились. Из прихоти и наперекор отцу, Мэйо стал позволять рабу такое, о чем другие невольники не смели даже подумать: Нереус мог входить к хозяину без стука в любое время дня и ночи, лежать с ним за одним столом, при разговоре не опускать взгляд в пол. Обладающий поистине несносным характером сын градоначальника никогда не бил островитянина и редко повышал на него голос.