Дилетант. Дилогия (СИ) - Калиничев Александр Михайлович - Страница 14

- Это все?

Ага, уже устали писать.

- Нет. Это только те, что находятся в верхней части тела. Об остальных завтра поговорим. А теперь, я хотел бы, что бы вы запомнили одну историю: 'Один ученик спросил своего наставника: - Учитель, что бы ты сказал, если бы узнал о моем падении? - Вставай! - А на следующий раз? - Снова вставай! - И сколько это может продолжаться: все падать и подниматься? - Падай и поднимайся, покуда жив! Ведь те, кто упал и не поднялся, мертвы'.

Что-то подобное я им уже рассказывал ... Точно, рассказывал про осла в колодце... Да, ну и что? Я же их ещё воспитываю. Воспитываю, чтобы никогда не сдавались.

Всё, всё, встаю.

- Филимо-о-н! ... Филимон, твою танькину дивизию!

- Да тута я, тута, Лександр Фёдрч.

- Помоги, дружок, протезы пристегнуть.

Бразды пушистые взрывая,

Летит кибитка удалая.

А.С. Пушкин

Интересно, когда Пушкин писал про свою кибитку удалую, у него колёса также скрипели?

Пушкин писал про зимнюю кибитку - там ямщик в тулупе и красном кушаке, стало быть, там кибитка была на санях, и скрипел там только снег.

Тогда надо было зимой ехать.

Зимой холодно. День короткий.

Нда, ... день короткий, волки злые ... едем, едем в Москву.

Когда встал вопрос о моей поездки в Питер, Степан, всегда спокойный, даже чуть флегматичный, обрадовался - он, оказывается столько со мной прежним наездился, а тут полгода на одном месте... Спросил только, как поедем - в долгую или на перекладных?

- А как батюшка ездил?

- Так по разному - и так, и так.

- А как быстрее?

- Так известное дело, на перекладных-то скорее будет, дён за семь доедем.

- !!!!

- Но, в долгую дешевше.

Оказалось, что 'в долгую', это на своих лошадях - скорость небольшая, лошадям отдыхать надобно, а на перекладных - это в Карачеве, где была первая ямская станция, надобно купить подорожную, и потом можно менять лошадей уже на каждой такой же станции. А без подорожной никак нельзя - на первой же городской заставе задержит караульный офицер.

Всё, всё, в Питер мы пока не поедем - Москва поближе, вот в неё родимую и отправимся. Там тоже, чай, отделение Заёмного банка. И поедем на своих.

И вот еду, вернее, тащусь третий день по необъятным просторам моей Родины. Где же, блин, Онегин летел здесь в пыли на почтовых? Грязь непролазная. Несмотря на то, что лето относительно сухое, дорога через брянские и калужские леса идёт по заболоченным участкам, других просто нет - вот почему, наверное, Наполеон здесь на Москву и не пошёл, вернее, не пойдёт - да он просто до неё не дойдёт.

Эх, знал бы ...

И что, не поехал бы?

Нда, много вещей делать в жизни приходиться помимо своей охоты.

Вот мы и едем. Мы - это, естественно, я, так же естественно, Степан и Филька, который Филимон. Нда, едем ... Как там будущий великий поэт скажет - 'Теперь у нас дороги плохи, мосты забытые гниют, на станциях клопы да блохи заснуть минуты не дают'.

А что это там впереди?

Дорога спускается в небольшую лощину. Спуск достаточно пологий, но вот в самом низу, по-видимому, протекает ручей и через него лежит какой-то настил из брёвен. Возле этого настила стоит пара лошадей и почти завалившаяся на бок такая же, как моя, кибитка. Вокруг бегают-суетятся два человека - один бородатый пожилой крепыш, явно водитель транспортного средства, другой худощавый, скорее даже субтильный, юноша, вероятно, его ... пассажир? ... Или, как это сейчас называется, ... седок?

Подъезжаем к ним. Ясное дело - авария. Водитель транспортного средства не справился с управлением и совершил дорожно-транспортное происшествие... Нет, ну что за маразм - как можно совершить происшествие? Короче - кучер (или ямщик?), что-то не учёл и его рыдван слетел с брёвен. В итоге задняя ось кибитки оказалась безнадёжно сломанной.

Надо помогать. И не только потому, что в дороге всем надо помогать, но и потому, что мы просто не разъедемся.

Сижу, наблюдаю за возней и переругиванием Степана и встречного кучера. Вдвоём они пытаются поставить кибитку на брёвна, Филька придерживает лошадей. Субтильный юноша в процесс не вмешивается, справедливо пологая, что будет только мешать. В других условиях я бы помог, но сейчас проку от меня никакого. Только протезы пристёгивать и то время надо.

Молодой человек решился подойти ко мне. Здороваемся. Явные семитские черты ..., или французские? Узкое длинное лицо, шикарный такой нос, не нос, а НОС, с большой буквы, черные кудрявые волосы. Рост - где-то под метр шестьдесят - шестьдесят пять. Одет скромно, но опрятно.

- Разрешите представиться, милостивый государь, меня зовут Габриэль Рухомовский, еду по частному делу в Орловскую губернию к помещику Ржевскому.

Немая сцена...

Вот до чего ж тесен мир!

- В таком случае, сударь, будем считать, что Вы уже приехали.

- Вы про это досадное происшествие? Пожалуй, оно задержит меня на какое-то время, но ехать мне ещё до места полтораста вёрст.

- Простите, сударь, Вы меня не поняли. Вернее, я не совсем точно объяснился. Дело в том, что я и есть, как Вы изволили выразиться, помещик Ржевский из Орловской губернии.

А с чего ты взял, что он едет к тебе? Ты что, единственный Ржевский на всю губернию? Нет.

Но вот что-то мне подсказывает, что этот Габриэль едет ко мне.

Так и оказалось.

Габриэль был сыном ювелира из Вильно Герши Рухомовского. Папаша был человеком религиозным, причём, как я понял, фанатично религиозным, исповедовал хасиди́зм, был даже учеником рабби Исраэля бен Элиэзера.

Я про этого рабби естественно никогда не слыхал, но когда Габриэль говорил про то, что отец был его учеником, в его голосе слышались неподдельное почтение и гордость.

Жили Рухомовские вполне достойно, работа ювелира приносила хороший доход, Габриэль, единственный ребёнок в семье, учился в хедере, впрочем, в дальнейшем он хотел стать стряпчим, но отец противился (но это уже детали взаимоотношения отцов и детей). В общем, жизнь в Вильно была для Габриэля, как я понял, лучшим периодом. Но когда Виленский Гаон Элияху бен Шломо Залман стал бороться с хасиди́змом для Герши Рухомовского всё изменилось - мало того, что рушились идеалы, так ещё и заказы уменьшались. И, как обычно это бывает, беда не приходит одна - он серьёзно заболел. Болел он долго, сбережения семьи таяли, необходимо было радикально менять жизненный уклад. Но это же всегда страшно. Не многие люди, обременённые возрастом и семьями, решаются на резкие шаги, вот молодому человеку на такой поступок решиться проще. Это, а ещё приглашение дядя, младшего брата отца, который жил в Новомещанской слободе на севере Москвы, и подвигло юного Габриэля податься с кусочком пергамента в кошельке - талисманом с благословением на хороший заработок, написанным праведным раввином, разбирающимся в тайнах Каббалы, в холодную Россию.

С Нестором Максимовичем Амбодик-Максимȯвичем, Габриэль познакомился в Петербурге, куда дядя его отправлял по делам. Там, в Петербурге он и принял заказ на изготовление инъектора для доктора.

Почему Нестор Максимович дал заказ этому юнцу, да ещё в Москву?

Ну, наверное, у доктора были свои резоны. При встрече расскажет, а вот почему он его ко мне направил, то в письме от него было прописано - по мнению доктора, 'сей молодой человек обладает несомненными способностями и зело нестандартным (явно доктор у меня нахватался) разумением' и может быть мне полезен в изготовлении протезов.

Вот так! Значит, сей вьюнош шприц изготавливал. Гм, однако...

- Габриэль, а из чего Вы делали игла для инъектора доктора Максимȯвича?

- Из сплава золота с цинком.

Это ж сколько тогда всё стоит?!