Книга таинств Деливеренс Дейн - Хоу Кэтрин - Страница 38

Он смущенно рассмеялся.

— Мои деловые интересы за последнее время выросли, — начал он, — большей частью благодаря процветающим связям с некоторыми купеческими домами в Салеме. — Он сделал большой глоток пунша и уже поднял руку, чтобы вытереть рот рукавом, но вовремя остановился. Из-за обшлага он извлек тонкий платок и, промокнув им губы, спрятал обратно.

— Я получил… то есть несколько джентльменов пригласили меня присоединиться к их Вечернему клубу по понедельникам. А в этом клубе люди сплошь начитанные и с хорошим вкусом, и они решили открыть частную публичную библиотеку, которую мы бы могли собрать по своим литературным и научным интересам. — Он помолчал, двигая кружку с пуншем по столу. — И нас попросили пожертвовать что-либо из своих коллекций. Вот.

Он взглянул на Пруденс.

— А у вас ничего нет, — закончила она за него.

— Я приобрел несколько хороших экземпляров, хотя не таких замечательных и редких, как ваш, и надеюсь найти еще.

Он полез в карман и вытащил оттуда небольшой, затянутый шнурком кожаный мешочек. Положил его на стол перед Пруденс. Мешочек был толстый и тяжелый.

— Я не представляю, как вы сможете с ним расстаться, — сказал Хупер, внимательно глядя на нее.

У Пруденс заныло в животе при виде толстого, тяжелого кошелька, лежащего на столе рядом с ее альманахом, вернее, альманахом ее матери, потому что мама, хоть и слабая здоровьем, все еще жила в ее доме. Перед ней предстало мамино постаревшее, но красивое лицо в окружении всех сплетен и слухов, сопровождавших ее всю жизнь. У Мерси оказалось больше сил, она шла по жизни с гордо поднятой головой. Пруденс знала, как много вложила в этот альманах ее мама, но у Пруденс он вызывал лишь негодование. Ее мать прожила всю жизнь отверженной. Всю накопившуюся горечь и обиду на соседей, которые избегали ее маму и до сих пор перешептывались, когда Пруденс водила Пэтти в церковь, она излила на эту книгу в потертом кожаном переплете.

Она подумала и про Джозайю. Он жаловался на стреляющие боли в спине, которые с каждым днем становились невыносимее от тяжелой работы — он разгружал корабли на пристани. Пруденс представила, как вдруг с треском рвутся ветхие веревки и тяжелые деревянные бочки катятся по сходням на ее мужа… Она не мыслила своей жизни без него. Пруденс закрыла глаза. Ее отец погиб в одно мгновение, смытый в море волной, и отец ее матери тоже — как и все мужчины ее семьи. Если она избавится от книги, быть может, удастся уберечь Джозайю от мстительной руки провидения. Господь дарует, и Господь забирает. Пруденс мечтала вышвырнуть книгу из своего дома, чтобы она не пятнала ее семью.

По правде говоря, Пруденс боялась подумать, что скажет Мерси, узнав о таком предательстве. Но Мерси в старости стала хуже соображать. Днем она копалась в саду, ворчала в кухне на Пэтти или дремала под деревом с собакой. Уже несколько лет она не спрашивала про свой альманах, и уже давным-давно никто не обращался к ней за советом. Мерси Лэмсон тихо доживала свои дни, похожие один на другой. И однажды им настанет конец.

Пруденс подумала о Пэтти — с Рождества она подросла на три дюйма. Резвая, участливая девочка, ловко управляющаяся с садом и курами, которые каждый день одаривали ее свежими яйцами, ровными и круглыми, как маленькие дыни. И какое ей дело до старых сплетен и предрассудков? Деньги из маленького толстого кошелька можно отложить на приданое. А можно отремонтировать дом на Милк-стрит. У Пэтти веснушки от солнца и добрые голубые глаза — совсем не такие холодные и усталые, как у Пруденс. Что ж, когда Пэтти будет столько же лет, сколько сейчас Пруденс, уже настанет девятнадцатый век. Иногда она пыталась вообразить мир, в котором будет жить ее дочь — еще неуклюжий подросток, роняющий чашки. И она видела, как от неподвижного кухонного стола в их доме убегает далеко вперед бездонное время. Его величие ошеломляло и пугало.

Пруденс отложила в сторону выкуренную трубку и взяла со стола кошелек.

— Он мне больше не нужен, — просто сказала она.

Положила кошелек в карман, молча кивнула удивленному Роберту Хуперу и, пробравшись через зал таверны «Козел и якорь», вышла в дверь навстречу своему будущему.

Конни сделала большой глоток коктейля и, опуская стакан на стойку, с раздражением заметила, что рука дрожит. У Эбнера недавно появилась подборка хитов «Лед Зеппелин» в акустической обработке, которые гремели вот уже целый час, пока Конни сидела в баре. Джанин по обыкновению опаздывала. Конни подумала, что, если через пять минут Джанин не придет, велики шансы, что она встанет и зашвырнет стулом в музыкальный автомат. Она представила, как поднимает тяжелый стул и обрушивает его на стеклянный короб автомата. Стекло со звоном разбивается и падает, а музыка — о, счастье! — наконец смолкает. Конни довольно улыбнулась своей фантазии.

— Конни, здравствуй! — задыхаясь, выпалила Джанин Сильва, усаживаясь на стул рядом с Конни и сбрасывая сумку к ногам. — Извини, что опоздала. Что пьешь? Олд-фэшн? — Она показала Эбнеру два пальца, тот понимающе кивнул и отвернулся. Джанин, опершись на локоть, водрузила на кончик носа очки в ярко-фиолетовой оправе.

— Итак, — сказала она, и Конни, все еще сидя к ней боком, сделала еще один большой глоток коктейля.

Потом, засунув руку в карман шорт, вытащила оттуда ключ, который она нашла в бабушкином доме, и со стуком положила его на стойку. После этого повернулась к своему профессору.

— В тот самый день, когда я переехала в бабушкин дом, я наткнулась на ключ, который ни к чему не подходит, — сказала она. У Джанин вытянулось лицо. — А с ключом я нашла записку с именем — Деливеренс Дейн. — Она поднесла ко рту руку и стала грызть ноготь. Эбнер как раз ставил перед ними два тяжелых запотевших бокала. Джанин молча подвинула в его сторону купюру в несколько долларов.

— Оказывается, — продолжила Конни, отставив пустую кружку и протягивая руку к бокалу, — Деливеренс Дейн — неизвестная салемская ведьма. В отличие от остальных жертв она была целительницей, знахаркой. И она оставила книгу записей о своей работе.

— Конни! Это же чудесно! — воскликнула Джанин, широко распахивая глаза. — Какая неожиданная удача! Люди всю жизнь не могут найти такой уникальный первоисточник! И какое обширное поле исследований истории женщин…

Она осеклась, увидев, что Конни хмурится.

— Я знаю! — прерывающимся голосом вскричала Конни. — А теперь Чилтон грозится снять меня с бюджета, если я не смогу ее найти! А потом еще эти хулиганы… — Всхлипнув, она глубоко вздохнула, с трудом сдерживая слезы, готовые брызнуть из глаз. — Не представляю, что делать.

Джанин сочувственно сжала губы и погладила Конни по руке.

— Ну-ну, не надо. Давай по порядку. Во-первых, мы с тобой друзья. Я тебе кое-что скажу и надеюсь, что это останется между нами.

Конни кивнула, вытирая глаза. Ее младший научный руководитель наклонилась ближе и понизила голос.

— Мэннинг Чилтон… — начала она, затем, помедлив, отхлебнула коктейль, собираясь с мыслями. — Конечно, Мэннинг — видный ученый и, конечно, его репутация на факультете безупречна.

Конни сдвинула брови. Если бы репутация Чилтона была под сомнением, зашаталась бы вся научная карьера Конни. Джанин кашлянула, оглядела слабо освещенный зал и придвинулась ближе к Конни.

— Просто его последние исследования… Ну, они как-то повернули в идиосинкразическую сторону.

— Что вы имеете в виду? — в замешательстве спросила Конни.

Она знала, что он готовит какой-то важный доклад для осенней конференции Ассоциации специалистов по истории колониальной Америки, но о его содержании даже не догадывалась.

— Долгое время Чилтон изучал использование алхимических символов в психоанализе Юнга, — стала объяснять Джанин. Ее голос почти тонул в музыке и доносившихся из дальнего угла разговорах студентов летней школы. — Его интересовала алхимия как способ понимания мира, использующий в качестве метода подобие. Он полагал, что язык алхимии способен предоставить психоаналитическую интерпретацию древним ритуалам и магическому мышлению. Но последний доклад, который он сделал на конференции Ассоциации специалистов по истории колониальной Америки, был немного более… — она подыскивала слово, — буквальным, — закончила она. — Он был более буквальным.