Тыя-онона (СИ) - Кормашов Александр - Страница 8

В мыслях о ней, о том, как бы вам хорошо было с ней вдвоём, пусть и в шалаше, ты наконец-то медленно, с ощущением засыпания, засыпаешь. Наверное, даже улыбаешься во сне. Наверное, ведь что-нибудь снится. "Куда мне до нее! Она была в Париже, и сам Марсель Марсо ей что-то говорил" - так хрипел ваш кассетный магнитофон, пока пузатые батарейки, по сто раз гретые у огня, однажды не взорвались, одна за одной, как гранаты.

ЛЮБОВЬ НА КОСТОЧКЕ

Собственно, это второе из всех блюд, которое ты научился готовить. Первое, ещё со студенческих врёмен, мойва. Рыба укладывается слоями, солится, чуть сахарится, лаврушится, закрывается. Любовь на косточке - это мясо. Котлета. Но, естественно, не котлета из фарша, столовская, а которая cotelette (в исконно французском смысле). И, естественно, это две котлеты, поскольку их едят вдвоём.

Мясо солится, перчится и кладётся на сухую горячую сковородку. Обычно куски большие, и вначале они едва помещаются. Композиционное решение либо инь-ян, либо "животик-спинка". Если сковородка большая, тогда brassiere. Ей не нравится, что ты это называешь лифчиком на косточках, а тебе смешно.

Готовится всё очень просто. Сначала нужно вытопить немного жира, потом плеснуть небольшое количество воды и закрыть сковороду крышкой. Когда внутри всё хорошенько пропарится, а вода полностью испарится, нужно снова прожарить мясо, но теперь уже только для цвета и корочки. На гарнир идёт отварная картошина, лист салата, горстка оливок, полпомидорки, один-два мелких огурчика. Соус соевый. Вино красное. Цветы тоже. Лучше всего подходят те мелкие пунцовые розы, которые ещё и кудреватые. Радио - Релакс FM.

Утром мясо доедается в первую очередь, пока вы ещё в халатах. Собственно, тебе достаётся часть её порция, которую она вчера не доела, а оставила наутро тебе. Хлеб чёрный, бородинский. Чай сладкий, горячий.

АЛЕКСАНДРА

Её звали Александра Анатольевна, но в беглом к ней обращении часто слышалось Оксана-Аната, и многие в школе к этому привыкли. Учителя старались деликатно проглатывать первую гласную, понимая, что Александра всё-таки не Оксана, а вот родители, наслушавшись от детей, очень часто раскатывали вологодское "о" довольно не деликатно. Родителей, правда, всегда поправляли, и потом они уже говорили более-менее правильно - "Олександра".

Александра Анатольевна преподавала английский, когда ты учился в девятом и десятом классах. То были первые два года из обязательных трёх, которые она должна была отработать на селе, по распределению, после окончания института. Правда, в отличие от всех остальных учителей, она была коренной вологжанкой и собиралась вернуться домой, в Вологду, через эти три года. Она не собиралась здесь выходить замуж.

Собственно, то, что старшеклассники фамильярно называли её Оксана, то есть Ксения, то есть "чужая", было даже оправдано. Она держалась слегка надменно и слегка отстранённо, но, в сущности, была просто молодая девчонка после института, впервые и так далеко уехавшая из родительского дома. При этом она была не лишена той невинной раскрепощённости горожанки, которая для селян равна откровенной распущенности, это верно, но сколько бы женихов ни пыталось посягнуть на её мягкую античную фигуру, на её большие и гладкие, как маслины, глаза, выглядывающие из-под тоже большого мраморного лба, обрамлённого каштановыми локонами на манер ионической капители, она сразу же поставила себя так, что никогда не выйдет здесь замуж.

В десятом выпускном классе ты сидел на первой парте прямо перед её учительским столом. Не потому что был маленького роста или плохо учился. Напротив, был первым в классе по учёбе  и вторым по росту на физкультуре. Но ты плохо видел. С доски. То есть мог видеть и хорошо, но в  очках, но очки так часто разбивались (и даже те, которые ты забирал у матери или сестры), так что ты всё равно видел плохо. В этом последнем десятом классе, сразу с осени, у тебя с Александрой Анатольевной завязались тайные отношения. Они завязались ровно в тот момент, когда на уроке по какому-то поводу она назвала тебя "практически готовым студентом, вот только..." Она не пояснила, что значит "вот только", что именно помешает тебе стать студентом, но в её опасении была правда, потому что студентом ты станешь только через пять лет, впрочем, это не главное. Главное, что она обращалась к тебе прямо, непосредственно, разговаривала с тобой так, словно в классе, кроме тебя и её, совершенно никого не было, или вы были с ней где-то далеко, не здесь, и вдвоём. Ты так это ощутил.

Разумеется, к десятому классу ты вполне уже освоил все маленькие хитрости половозрелых исследователей - типа уронить на пол ручку, чтобы заглянуть учительнице под юбку. Кстати, когда ты доставал ручку, Александра Анатольевна тоже непроизвольно смыкала колени и пыталась натянуть на них юбку (она ходила в английских костюмах одного и то же фасона с юбкой выше колен), а поэтому ты знал уже многое о ней. Например, что она никогда не брила ноги, и поэтому на её крепких, как кегли, голенях сквозь чулки проступали спутанные чёрные волоски. И ещё она носила широкий розовый пояс с подвязками для чулков, и эти чулки порой не вовремя отцеплялись.

Однажды тебя сняли с урока, чтобы показать параллельному классу фильм. Фильм был старый, учебный, английский, две части, каждая по десять минут, то есть ровно на пол-урока, и Александра Анатольевна несколько раз заходила к тебе в лаборантскую (фильмы крутились из лаборантской кабинета физики, как из кинобудки), чтобы узнать, как дела, а когда зашла в очередной раз, то вдруг попросила тебя не смотреть. Ты, естественно, отвернулся, но всё-таки изловчился увидеть. Она приподняла на бедре юбку, высоко подтянула чулок и заново закрепила подвязку. Когда на следующем уроке этот же фильм ты показывал своему классу, ты ждал её уже с нетерпением. Тебе почему-то верилось, что она не сможет не придти. И она пришла. Уже в самом конце второй части. Быстро сделала жест рукой "отвернись", ты немедленно отвернулся и тут же вернул голову назад...

Ты никому об этом не сказал. Даже лучшему другу, с которым вы вместе поднимали с пола авторучки. Но сам уже больше не поднимал. Не поднимал, даже если нечем было писать. И тогда она, молча, через стол, протягивала свою. И ещё порой, в благодарность, разрешала чуть почаще встречаться глазами.

В десятом классе как-то само собой предполагалось, что "практически готовый студент" должен был готовиться к поступлению в институт, хотя тебе самому больше хотелось идти работать трактористом. В те дни любая работа казалась достойным  мерилом взрослости, и, напротив, любая учёба - постылым продолжением детства. Кроме того, тебе казалось неправильным уезжать из села, когда Александра Анатольевна должна была оставаться учительствовать в нём ещё год. Сами эти понятия "Александра Анатольевна" и "продолжение детства" очень быстро становились несовместимыми.

На дополнительные занятия к ней домой ты пришёл всего один раз. Это не называлось репетиторством. Это были дополнительные занятия после уроков, а то, что она проводила их у себя дома, так этому потому что в школе в те дни стоял лютый холод, а сама Александра Анатольевна жила рядом, в тёплом учительском доме со своей печкой.

Квартира была двухкомнатная, на втором этаже, тихая. Александра Анатольевна жила в одной комнате вместе с девушкой-физруком, которая не любила сидеть на месте и постоянно уезжала то сдавать сессию, потому что ещё училась заочно, то на соревнования, то навещала родителей в деревне, а вторая комната вообще пустовала, являясь так называемой "гостевой" для райкома ВЛКСМ. Кстати, точно такая же ситуация была и этажом ниже. Там в большей комнате жил вдовый учитель физики Алексей Артемьевич Волнухин, а маленькая тоже была "гостевой", но уже для райкома КПСС. Обычно гости обоих райкомов распределялись по этажам целомудренно, в зависимости от того, к какому полу принадлежали. Женский пол отправлялся на второй этаж, мужской оставался внизу. Кстати, в том же подъезде, кстати, находилась и квартира директора школы, как раз напротив дверей Александры Анатальевны.