Тыя-онона (СИ) - Кормашов Александр - Страница 12

За пишущую машинку тебя многие уважали. Не только дядя Витя или Лариса, но даже те милиционеры с собакой, которые во времена правления Андропова устраивали в "Малине" облавы, требуя предъявить паспорт и, как минимум, временную прописку в Москве. Они всегда удивлялись, почему ты живёшь в таких спартанских условиях, а не в общежитии (у вас оно, кстати, было совершенно комфортное, олимпийское), и тогда ты показывал на машинку, говоря, что её громкий стук мешал соседям по комнате. Не было ещё ни одного милиционера, который бы не потыкал пальцем в эту машинку пальцем и тыкал до тех пор, пока каретка не уезжала до конца вправо и не останавливалась. То, что она останавливается и не хочет сама возвращаться назад, милиционеров почему-то ставило в тупик, и они начинали оглядываться вокруг, словно список дальнейших действий должен был где-то тут вывешен на стене.

Правда, не каждая такая облава заканчивалась миром, так что если кто-либо успевал предупредить, ты всегда полагал за более безопасное выбраться в окно. Вернее, вылезть через окно на крышу маленькой низенькой пристройки, которая чудом сохранилась и до сего дня. Летом спасаться на крыше было самое милое дело и даже допустимо зимой. Дело в том, что зимой во всех комнатках у Ларисы было жарко. Очень жарко. Виной тому были толстые железные трубы, которые шли по периметру всего второго этажа. Когда ты служил в армии на севере, такие трубы шли по всему периметру казармы, но там отопление было всё же паровое. Здесь оно было водяным, однако расчет явно делался тоже на пятидесятиградусные морозы. Ларису бросало в жар постоянно.

Её любимой формой одежды были белые прозрачные блузки разной степени свежести. Просвечивало всё, но особенно характерной при виде со спины была горизонтальная черта лифчика, приходившаяся ровно на талию, которой, в сущности, не было. Ещё одной особенностью Ларисы была голова - очень маленькая головка с узким, сильно потянутым вверх затылком, ширина которого равнялась толщине шеи. В довершение ко всему, Лариса обожала носить высокий чёрный шиньон, так что вид со спины у неё чем-то напоминал большой прямоугольный совок с ручкой. Старый совок. Возраст со стороны лица был ещё заметнее.

Чисто биологический возраст твоей квартирной хозяйки был неопределим, потому что картина смазана алкоголем. Впрочем, к водке и чаче Лариса относилась с аккуратным презрением. Она любила только красные вина, пусть и самые дешёвые, тёмные, а также вермут и портвейн. Светлой стороной ей личности было то, что запои у неё обязательно сменялись анти-запоями, и тогда она занималась уходом за собой. Это выражалось в нескольких вещах, но главным образом в том, что она красилась, а накрасившись, выходила из своей комнаты вполне терпимо преображённая. Глядя на неё, можно было поверить в то, что, действительно, в её жизни был период, когда она работала гримером в театре имени Гоголя, а потом в морге. Преображённая косметически, Лариса не так уж и сильно отличалась от известных московских дам театрально-музейной ориентации. Хотя бы и чисто внешне. Однажды вы встретились на Чистых прудах, и у вас было настроение культурно пообщаться. От неё ты узнал о новом притоне в доме 23, а она о библиотеке Достоевского по соседству.

Единственный раз, когда ты обиделся на Ларису, это когда она назвала твою девушку "подругой". Сказала, что-то вроде: "Привет, подруга!" Ты, правда, сильно обиделся, хотя тогда ещё даже не знал, что твою девушку зовут. Ты вообще не знал, есть ли  у неё паспорт, однако Лариса уже как-то угадала, что паспорту у этой девушки довольно "простонародное" имя (Таисья) и сразу отнеслась к ней несколько панибратски. Панисестрински.

Бог тебе в жизни делал разные подарки. К примеру, он дважды подряд посылал тебе собак, двух умных, спокойных, понимающих, по-настоящему хороших собак, подобранных просто на улице. Но первый раз он всё-таки послал тебе Таю. Правда, ты подобрал её не на улице, а на Курском вокзале и поначалу тебе было даже странно, что она решила пойти за тобой. Собаку можно почесать за ухом, чем-нибудь угостить или вообще просто состроить рожу, сделать гримасу, как ребёнку, и собака пойдёт. Тая же пошла просто так.

Возможно, ты сделал ошибку, что не сразу оставил её у себя, а сначала поселил её в "Богеме", у художников, но, возможно, это и не было ошибкой, потому что у художников ей нравилось больше. В первый же день, оставленная без присмотра, она добралась до коробок с пастелями и израсходовала годовой их запас. Она изрисовала не только все стены, но и потолок - благо даже с её маленьким ростом до потолка было нетрудно дотянуться рукой. Рисунки её были однотипны, в них преобладали две темы: галактика М31 Андромеда и типаж некой девушки, очень загадочной космической девушки, демонстрирующей различные виды причёсок, а то и просто длинные синие или зелёные волосы, прикрывающие лицо, но везде из-под этих волос проглядывали большие космические глаза, с искрами. Этих же белых искр, этих белых звёзд вокруг волос было тоже рассыпано бессчётное множество. Они щедро добавлялись и к Луне, и к Юпитеру, и даже к Земле, запутанной в те же радужные тенёта, в некое подобие разноцветной космической тины, опутывавшей и соединявшей всё и вся на стенах и потолке.

Кроме этого, она много говорила. Но ты был единственным, кто мог её слушать безопасно, потому что имел иммунитет. Когда ты пришёл в "Богему", чтобы забрать её окончательно к себе (о чём тебя умоляли), там как раз переживали сеанс интенсивного общения. Тая сидела на единственной железной кровати в чистой белой мужской рубаха в позе просветлённого Будды. Ты не станешь да и не можешь воспроизвести всё то, что она говорила. Ты даже не собираешься гадать, где она нахваталась этих космогонических, эзотерических, ведических знаний, этих невероятных речевых оборотов из "жизни и быта" инопланетян, этих чётких безапелляционных заявлений, которые захлестнут страну только через пять-десять лет. В те дни можно было только строить предположения, откуда она всего этого нахваталась. Тем загадочнее всё это было. Ведь по сути и факту была обыкновенная сельская девчонка, не получившая даже среднего образования и попавшая в столицу прямо из далёкой глухой деревушки, затерянной в лугах Мари-Эл, тогда Марийской АССР. И всё-таки она умела рассказывать. Когда ты пришёл её забирать, она сидела в позе лотоса на кровати, а все твои друзья сидели перед ней на полу, на матрацах, устилавших пол, как татами, и, глядя на неё снизу вверх, слушали, как заворожённые. Тебе было больно разрушать это трогательное духовное единство неизвестной марийской вещуньи и непризнанных московских художников, но ты знал, если ты её сегодня не уведёшь, то завтра тебя проклянут.

Она была твоей девушкой, а практически не была. Позднее, когда у неё обнаружился паспорт, она оказалась даже замужем, и у неё, действительно, оказался муж, колхозный механизатор, которого она звала Васькой. А ещё у неё имелась профессия парикмахера, правда, рисовала причёски она много лучше, чем их делала (после первой же попытки тебя подровнять, ты пошёл и постригся наголо). Многим было интересно, почему ты с ней жил или почему она слушалась тебя. Всё объясняется очень просто. На вокзале ты услышал, как она говорила. Точно так же говорили у тебя на родине. До сих пор неизвестно, почему луговые марийцев говорят точно так, как в одном из районов Вологодской области, однако, если отметить на карте названиям рек  корнем "кокш" и провести через них прямую линию, то она превосходно соединяет твой район с Мари-Эл (нет, не с Мордовией, как насторожил уши дядя Витя, когда ты ему об этом сказал). Впрочем, это не главное. Главное, что с первых секунд знакомства ты воспринимал Таю именно как землячку, а не как инопланетянку с далёкой неизвестной планеты.

Выглядела она тоже достаточно по-земному. У неё было тонкое узкое тело, длинные пальцы, довольно правильное лицо, тёмные волосы, светлые глаза, слегка неправильный нос и чуть оттопыренная верхняя губка, в ложбинке которой почти всегда блестела капелька пока - то ли росинка, то ли алмазик. Гибкость её тела позволяла ей каждый раз нагибаться, проходя под лампочкой (а не обходя её по кругу, как все), и поэтому вечное пятно пыли посреди комнаты очень быстро исчезло; к тому же она любила мыть пол.