Его выбор (СИ) - Алмазная Анна - Страница 60

— Может, останешься? — спохватился хозяин. — Поздно стало… на печку с Велом пойдешь, вы, мальчишки, дружите, говорят.

Не дружили. Но поправлять хозяина Рэми не стал. И Вел, посмотревший на Рэми угрюмо, не стал.

— Не могу, Брэн заругает, — ответил Рэми, хотя и знал, что это неправда, и Брэн сам велел, если будет поздно, остаться в доме старейшины.

Но Рэми больше не мог слушать хозяина. И на Вела, что сидел молча в углу, смотреть не мог. Он слышал лишь более тихое, горестное завывание волчицы за окном и едва сдерживался, чтобы не броситься прочь из этого дома. У него не было золота, но у него было что-то большее…

Ночь проливалась лунным светом, раскрашивала тропинку тенями, кутала землю пушистым туманом. Рэми бежал по едва видной тропинке, стараясь не вслушиваться в шорохи ночного леса. Где-то рядом ухнул филин, треснула и упала с глухим стуком ветка, полоснула по лицу еловая лапа. Капли недавнего дождя поблескивали в свете луны, срывались с ветвей потревоженного орешника, забирались за шиворот и катились по спине холодным потом. А все равно ведь жарко. Бежать жарко.

Тропинка провела по мостику через искрившийся в лучах луны ручей, пробежала через опушенный только появляющимися листьями березняк, спустилась по пригорку к тонкой ленте дороги и вывела к ажурным воротам, за которыми в шагах десяти виднелось освещенное фонарем крыльцо господского дома.

— Это ты, Рэми, — выглянул из сторожки дозорный. — Что же тебе не спится, постреленок?

— Я хочу видеть Жерла…

— Старшой с дозора вернулся, устал-поди, может, до утра подождем?

— Я… — Рэми сглотнул.

Утром будет поздно. Утром волчицу увезут. Но и к Жерлу ночью лезть боязно, а что если рассерчает? Раньше Рэми никогда не осмеливался… раньше он никогда не приходил сюда сам, лишь когда звали или приказывали.

— Я очень прошу… важно…

— Вижу, что важно, — усмехнулся дозорный, открывая ворота и впуская Рэми в украшенный фонтаном внутренний дворик. — Кто же для неважного ночью через лес бежит? Как себе ноги-то не переломал, чудо лохматое?

Дозорный ласково улыбнулся и потрепал Рэми по волосам:

— Заходи, коли пришел. Но если Жерл разозлится и отгребешь, то на себя пеняй. За глупую голову частенько задница платит.

Дом, большой, просторный, спал. Пробегая по знакомым коридорам, увешанным зеркалами и гобеленами, Рэми дрожал от страха. Жерл никогда его не сек, слова злого не сказал, но, говорили, к другим старшой строг… И что сечет часто и безжалостно, даже своих дозорных.

Рэми знал, что это правда. Видел, как часто раздавал Жерл оплеухи дозорным на тренировочном дворе, как часто отправлял их на конюшню, поговаривая, что от такого отребья в бою толку мало, а хлопот много. Еще и ругался словами, которых сам Рэми от него никогда не слышал, и смотрел страшно, как на Рэми никогда не смотрел — холодно и безжалостно. А что, если и Рэми он сейчас так встретит?

Осторожно толкнув дверь в спальню старшого, волчонок тенью скользнул внутрь и почти на ощупь добрался до кровати, вслушиваясь в спокойное дыхание спящего. Дальше что? Позвать? Коснуться плеча?

Додумать он не успел — скрипнула едва слышно кровать, что-то толкнуло в плечо, опрокидывая на пол. Блеснул в свете клинок, холодном касаясь шеи, что-то тяжелое вжалось в грудь, не давая дышать.

— Рэми? — удивленно выдохнул Жерл. — Ты… осторожнее надо быть, волчонок. Я же и убить спросонья мог… В следующий раз будешь заходить в спальню воина, лучше постучи, целее будешь.

— Прости… Я…

Волчонок почувствовал, как вспыхнули от стыда щеки, и почти обрадовался, что было темно и Жерл не видел его лица. Рэми очень сильно хотел спросить о волчице, но слова застревали на языке, а мысли путались. Жерл поднялся, посадил волчонка на сундук, черкнул кремнем и, не оборачиваясь и опираясь ладонями о стол, спросил:

— Что случилось?

— Ничего…

— Что ничего? Приходишь ночью, врываешься ко мне в спальню и говоришь, что ничего? Так все же…

Рэми опустил взгляд в пол и начал рассказывать. О том, что у волчицы умные глаза, из которых льется печаль, о том, как горестно она воет, о том, как она плакала, когда забирали щенков. Рэми знал, что плакала, знал, будто сам слышал. А еще рассказывал, что волчица молодая совсем, красивая, крупная и сильная. Свободная…

— Я понимаю, что ты жалеешь волчицу, — оборвал его Жерл. — Понимаю, и о чем ты хочешь меня попросить. Нет, я не буду ее выкупать.

— Я отдам, — задрожал Рэми. — Я отдам тебе золото.

Жерл налил в серебряный кубок немного вина, развел его водой и подал гостю, заглядывая ему в глаза:

— Знаю, что отдашь. Верю. Но всех на свете не спасешь. Не позволю тебе влезать в долги из-за какой-то твари.

— Она не какая-то…

— Какая-то, Рэми, — возразил Жерл. — Ты один. Волчиц в твоей жизни будет много. Ты не можешь спасти каждую, мало того, пытаясь спасти, упустишь что-то более важное. Да и что ты с ней будешь делать, когда выкупишь? Выпустишь? Чтобы она продолжала резать овец в деревне? А ведь зарезала, и не одну. Подумал ты о старейшине? О его детях? Их у него аж восьмеро, и всех поднять надо. А как поднять без овец? Пей!

Рэми сглотнул, взял кубок и открыл было рот, чтобы возразить, но Жерл вновь приказал:

— Пей!

Рэми выпил, снова опустив взгляд. Свет свечи чертил тени на потертом ковре, за окном шептал ветер. Вино чуть обожгло горло, ударило в голову и заполнило все внутри плотным, серым туманом. Стало вдруг все равно. И когда Жерл водрузил его на плечо, когда уложил на кровать и укрыл одеялом, было все равно.

— Слабенький какой… защитник, — усмехнулся Жерл. — Спи давай. А когда проснешься, твоей волчицы больше тут не будет… на счастье.

Рэми знал, что Жерл ошибался. Но возражать в очередной раз не стал.

Где-то далеко заливал лунный свет небольшую спальню. Аши распахнул глаза, почувствовав, что носитель заснул. Тяжело ворочался во сне, раскидывался на кровати под властью кошмара, мягко звал и в то же время не знал, кого зовет. Раскрыв крылья, сорвав цепи, Аши вырвался из ритуальной башни и завис над спящим мальчиком.

Слишком молод еще. Слишком слаб. И… Аши чуть отвел взгляд — до сих пор не прошел привязки и неведомо, пройдет ли. Но во сне мальчик звал и рыдал, тянул к Аши руки, и мягким синим светом сверкал на его запястье знакомый браслет…

— Ты мой, — прошептал Аши, проведя пальцами по щеке носителя.

Мальчик тут же успокоился, вырвался из власти опьянения. Браслет на его запястье перестал томить зовущим сиянием, дыхание стало тихим и глубоким. Вздохнув, Аши склонился над носителем, поцеловал его в лоб и губами вобрал все воспоминания, даже те, о которых тот сам не помнил.

— Глупый ребенок, — прошептал он, чувствуя, что мальчик просыпается.

— Это ты глупый, — ответил ему слишком много понимающий Киар, когда Аши вновь повис на цепях в ритуальной башне. — Мог бы покорить его слабую душонку, сделать его тело своим, а вместо этого в очередной раз вернулся сюда!

— Ты не понимаешь, этот человек…

— Люди нас ненавидят! Называют проклятыми! Давят силу в наших носителях, а ты жалеешь какого-то мальчишку! — Киар дернулся в цепях так сильно, что разбудил других братьев. — Идиот!

И потом тихо, отчаянно:

— Как жаль, что этот ребенок не мой…

— Как хорошо, что он не твой, — жестко ответил Аши.

И в то же время вдруг почувствовал тоску. А что если и этот носитель обманет, будет слишком слабым? Киар прав, надеяться на людей — глупо, и в следующий раз Аши… будет ли этот следующий раз?

Лучший друг — тот, кто поможет нам проявить лучшее,

что заключено в нашей душе.

Генри Форд

Лиин…

Лунные ночи кажутся такими длинными. И никак не спится, и мертвенный свет заливает комнату, лезет в глаза, тревожит. Шторы не помогают. Я знаю — эта проклятая луна там, и мечусь на простынях до самого рассвета, чтобы проснуться усталым и разбитым.