Его выбор (СИ) - Алмазная Анна - Страница 42

Брэн больше не сопротивлялся, возьми так возьми, ему-то что. Он легко вскочил на кобылку, погладил ее по шее, прошептав пару заветных, успокаивающих слов и чуть улыбнулся, когда согрело душу ответное, ласковое тепло. Боевой конь под дозорным всхрапнул, сминая огромными копытами только выпавший снег, рука Кая осторожно коснулась бедра:

— Он ведь будет жить?

— Будет, — заверил Брэн, подавая руку Мие.

Не успела девушка устроиться за спиной, прижаться судорожно к Брэну, как конь под дозорным подобно черной стреле рванул к высоким воротам. Понимая, что не успеет, что никто его ждать не будет, Брэн направил лошадь следом. Застучали копыта, распахнулась им навстречу темнота. Лошади легко летели по мостовой, отпугивая редких прохожих, соревновались с вьюгой, поднимая вокруг облако мелкого снега.

— Ну же, миленькая, — молил Брэн, проклиная дозорного на чем свет стоит. Куда уж малышке, да за боевым конем, да с двойной ношей?

Но ехали они не так и долго. Убегая от крепчавшего ветра, перелетели кони через узкий мостик, мелькнула по обеим сторонам речная гладь, над которой вздымались при свете фонарей снежные вихри. Проехала мимо карета, крикнул предупреждающе кучер, хлестнул кнут по гибким, плавным спинам вороных коней. Сволочь! К чему таких красавцев да так безжалостно?

На миг они остановились перед широкими, распахнувшимися навстречу воротами и влетели внутрь, в небольшой, окруженный высоким, ажурным забором, дворик.

Выбежавший детина-слуга подхватил спящего Рэми на руки. Бросив на Брэна и Мию последний, не слишком приятный взгляд, привезший мальчика дозорный развернул коня и направил его к воротам. Пусть себе валит, без него дышать легче.

Брэн подождал, пока спешится Мия, убедился, что молодой веснушчатый слуга отведет кобылку в конюшню, не забудет ее вычистить да покормить, и направился к широким ступенькам, ведущим к дверям главного входа. Он никогда не был в господских домах, он понятия не имел, может ли он войти через главный вход или ему надо искать другого, для слуг и рожан, он просто не хотел оставлять Рэми одного в чужом месте. А волчонок уже где-то там… за тяжелыми дверьми, за полным мрака и пыли мрачным холлом.

— Идите за мной, — вышел им навстречу сухой старый слуга и повел их вверх по ступенькам, уложенным потемневшим от времени ковром.

А дальше был скупо освещенный коридор, где в отблесках свечи оживали на портретах строгие, чем-то похожие на Жерла арханы, а за коридором — неожиданно маленький зал, по светлым стенам которого разбежались одинаковые двери. Сверху ровным потоком лился лунный свет, бились в высоко вырезанные стрельчатые окна редкие снежинки.

— Сюда, — сказал слуга, открывая одну из дверей.

А за дверью оказалась слабо освещенная комната. Недавно выстиранные простыни пахли свежестью, сосновый венок на окне истощал горький аромат хвои и был украшен лентами и колокольчиками — на счастье. Бросали изменчивые тени многочисленные свечи. В тени стола спал огромный игрушечный медведь, были готовы к битве аккуратно расставленные на полках солдатики. Книги, много книг, стояло на полках пониже, чуть поблескивала чернильница на столе, притаились рядом пук свежих перьев и стопка тонкой, наверное, очень дорогой бумаги.

Мебель в комнатке была вся такая на вид… хрупкая, как бы игрушечная и слишком аккуратная: и стулья, обитые светлым бархатом; и сундук с медведями на резных боках; и бегущая вдоль стены скамья с разбросанными на ней белоснежными, атласными подушками.

Но больше всего привлекло взгляд безумно дорогое оружие на стенах, такое же, как и все остальное — детское. Слишком маленький, в украшенных аметистами ножнах, меч, детский лук и висевший рядом, будто ожидающий хозяина колчан со стрелами…

— Милый мальчик, — сказала Мия, показав на полускрытую тяжелым белоснежным бархатом картину.

И как только Брэн раньше не заметил? Картина-то на всю стену. Смеющийся мальчик, на вид чуть старше Рэми, глаза светлые, брызгающие смехом, непослушные волосы разлетелись по плечам. За его спиной — бушующее лето, цветущая сирень и много-много солнца, а в руках тот самый лук, что висел на стене, и стрела с белым оперением смотрит вниз, в землю. Будто и не хочет мальчик в кого-то стрелять. Будто жаждет встречать рассвет смехом и провожать солнце улыбкой… солнечное дитя. Таких, наверное, мало в этом мире.

— Сын хозяина, — сказал за спиной слуга. — Умер… зим пять как. А за ним и его мать… архан чуть с ума не сошел. Детская со дня смерти мальчика простояла запертая… а как открыли — диву дались. Ни пылинки. Будто только вчера тут убирались. И одежда арханчонка словно недавно выстиранная, лавандой пахнет. Служанки входить боятся, говорят, тут боги время остановили. Говорят, что слышат ночами доносящийся из комнаты смех… что молодой архан не ушел за грань, а все еще бродит по дому. Хозяин его не отпускает, вот мальчик и злится. Зло несет.

— Глупости, — прошептал Брэн.

На картине у ног мальчика сидел белоснежный пес. Острые уши, умные карие глаза. И почти живое ласковое спокойствие. Верное животное, сразу же понял Брэн. Такие даже за грань за хозяином бегут, только ведь…

Брэн прикоснулся к картине. Не за гранью пес. Тут. Ластится к ногам, просительно заглядывает в глаза. Молит… знать бы только, о чем?

— Не тронь! — одернул Брэна слуга. — Если архан увидит, разозлится не на шутку. Вообще не знаю, почему он вас пустил…

И в самом деле, почему? Рывком вернувшись в реальность, Брэн бросился к кровати, к Рэми. Загляделся на картины, а волчонок как в огне горит, дышит тяжело и вцепляется судорожно в дорогие простыни.

Мия уже была тут. Она ловко справлялась с вновь взмокшей от пота одеждой волчонка, и глаза ее, обычно улыбчивые, были серьезные и настороженные. Боится, понял Брэн. За Рэми боится, этого места боится. Шарахается от поклонившейся, молчаливой служанки, которая испугана не меньше: поставила на стул у кровати лохань с водой и почти выбежала из комнаты, боязливо оглядываясь на картину.

— Сейчас, родненький, сейчас будет лучше, — шептала Мия, натягивая на Рэми тонкую вышитую по вороту сорочку. — Потерпи слегка…

Сорочка была безумно тонкой и белоснежной, как снег на улице. И пахла странно… лавандой, понял Брэн и вздрогнул, обернувшись на картину. А солнечный мальчик улыбался там как-то натянуто, настороженно, казалось, смотрел на кровать и взглядом пронзал разметавшегося на подушках Рэми. Будто еще не понимал, как отнестись к пришельцам — как к врагам или…

Додумать не дали: требовательно распахнулась дверь, впустив запах мяты и вербены. Бросив на Брэна укоризненно-беспомощный взгляд, Рид стряхнула с плеч плащ и подбежала к сыну. Сейчас, с раскрытыми от ужаса глазами, она казалась напуганной девчонкой, но стоило ладони ее коснуться лба Рэми, как ужас ушел из взгляда, а лицо вновь стало холодной маской. Она порылась в поясной сумке, достала пару берестяных коробочек и холщовых мешочков и, подойдя к камину, бросила щепотки каких-то трав в висевший над огнем котелок. Вновь показалось, что она о чем-то едва слышно шепчет… вновь отгородилась от всего мира, сосредоточенно помешивая пахнущее липой зелье.

— Странная она какая-то, — пробурчала Мия, укутывая Рэми одеялом.

Брэн не ответил — Рэми вновь начал бредить. Он кричал что-то, порывался встать, кого-то звал, то смеялся, то плакал, а потом вдруг посмотрел куда-то за спину Мии, прошептал устало:

— Лаши! — и вновь обмяк на подушках.

Брэн обернулся. Показалось или нет, что взгляд светловолосого сына Жерла сверкает тем особым, хулиганским смехом, каким загораются глаза расшалившегося кота. А еще радостью, надеждой и странной любовью ко всему миру. Безумной и безнадежной.

Наверное, все же показалось.

— Подержи его! — одернула его Рид.

Она поднесла к губам волчонка чашу с зельем, ласково уговаривала выпить глоток. Еще глоток. Рэми плакал в бреду, выплевывал зелье на дорогие подушки, что-то кричал, вновь непонятное, вновь на другом языке. И вновь уговоры, и новая порция зелья, и на этот раз Рэми пил послушно, хоть и с явным трудом, а, выпив наконец-то заснул.