Его выбор (СИ) - Алмазная Анна - Страница 36

Сжав ладони, он с жадностью всматривался в широкое лицо Деммида, разрисованное траурными рунами, в тщательно зачесанные назад каштановые волосы, отливавшие в синем свете темно-красным блеском, в переливы черного плаща, окутывавшего высокую фигуру.

Телохранители за спиной Деммида были не менее интересны. Как двигаются, восхитился Рэми. Он никогда раньше не видел кого-то, кто так двигался — каждое движение будто ножом по натянутым нервам. Будто немое предупреждение. Опасны. Смертельно опасны. И все равно почему-то не страшно. И все равно взгляд восхищенно устремляется к серебреновласой, тонкой женщине, по слухам воительнице и прорицательнице, и высокому мужчине — ироничному воину, всю Кассию державшему в ежовых рукавицах. И эти руны... Светящиеся ровным светом руны на лбах телохранителей. К сожалению, Рэми не узнавал знаков, но поклялся после церемонии спросить у Брэна, что они значат.

— Смерти все отдают честь, даже они, — горько усмехнулся Жерл, когда вождь и повелитель опустились на колени, склонив головы перед жертвенным огнем. — А сейчас будет самое интересное.

Двери в залу вновь распахнулись, на ковровую дорожку выступил Арман. В одной тонкой белоснежной тунике до колен, босой, простоволосый, с опущенной головой и безвольно упавшими вниз руками. Он шел к синему огню, казалось, не замечая никого и ничего: ни вождя, ни повелителя, ни шедшего за ним Эдлая, ни все так же поющих траурные песнопения жрецов. Медленно прошел по ступенькам почти к самому столбу света, безмолвно поднял руки, позволив привязать запястья и лодыжки к приготовленной для него каменной плите.

— А вот и жертва, — усмехнулся за спиной Рэми дозорный.

Песня жрецов тронула душу высокой нотой. Повинуясь заклятию, плита взмыла вверх, Арман безвольно повис в воздухе, уронив голову на грудь, и даже не шевельнулся, когда плита начала медленно погружаться в синее пламя.

— Он умрет? — не на шутку испугался Рэми.

— Не сходи с ума, — ответил Жерл. — Это же глава северного рода, кто ему позволит умереть?

Песня ускорилась, Рэми из-за всех сил сжал кулаки. Арман медленно поднял голову, губы его чуть шевельнулись, на лице отразилось мучительное отчаяние.

«Прости…»

Рэми вдруг понял, что плачет. Смотрит в широко раскрытые глаза Армана и безмолвно плачет. Ему не хотелось, чтобы это все продолжалось, и в то же время было страшно… очень страшно прерывать.

— Рэми, не бойся, это действительно не опасно.

Жерл больно сжал плечо, Рэми моргнул, еще раз, и наваждение ушло. Плита резко вошла в пламя, крепко встала в центре огненного столба, Арман сжал кулаки и закрыл глаза, лицо его скривила болезненная радость. Мелодия вдруг ударила с огромной силой, отозвавшись в душе дрожью страха.

Дозорные вздрогнули. Стены залы подернулись дымкой, пошли кругами, будто растревоженная чем-то водная гладь. Медленно, очень медленно, из стен появились до самых глаз укутанные черной тканью фигуры, и Жерл выругался, но дал знак своим людям не вмешиваться:

— Опять виссавийцы, никогда таких не видел. Синие — это их послы, зеленые — целители, белый — цвет вождя, а это, ради богов, кто?

Служители смерти. Рэми не мог знать, а почему-то знал. Они медленно, очень медленно, вылетели из стен и красиво, плавно опустились на пол, создавая вокруг молящихся идеально правильный круг. Рэми выдохнул от восхищения.

Виссавийцы все же прекрасны. Но пугающе прекрасны. Как бы продолжая все так же льющуюся мелодию, они в едином плавном движении подняли руки ладонями вверх и вдруг застыли подобно статуям из отражающего синее пламя обсидиана.

— Боги! — выдохнул Жерл.

Рэми смотрел и не мог оторваться: от унизанных черными перстнями рук виссавийцев потянулись к синему огню тонкие нити. Они плели сложную паутину, извивались, собирались в руны, вновь расплетались, опадали на пол тонким туманом, возникали неоткуда, стрелами устремлялись к замершей в темном пламени фигуре, окутывали Армана черным коконом и вновь опадали на лепестки каменного цветка, пачкая белоснежные хризантемы и выжигая дыры на бархате.

— Мать твою! — выдохнул Жерл. — Какая сила!

Рэми не был магом, потому силы не чувствовал. Он от всей души наслаждался, пожирая взглядом и фигуры виссавийцев, и Армана, на лице которого медленно, но верно расцветала счастливая улыбка. Воспитанник Эдлая, казалось, забыл о скорби. Подняв голову, он посмотрел в купол и вдруг засмеялся, страшно, бесшумно, изгибаясь на плите, спеша избавиться от веревок. И, будто услышав его мольбу, плита пропала.

Безвольной куклой свалился Арман на пол. Смех утих на его губах, плечи подрагивали в такт ускоряющейся мелодии. Черные нити оплетали столб огня магическими рунами, тяжело дышал за спиной Жерл, гулко билось в груди сердце.

Быстрее, еще быстрее и...

Рэми замер. Браслет чуть дернулся на руке, уколов на этот раз не жаром, холодом. Невесть откуда взявшаяся тревога заставила оторвать взгляд от огня и посмотреть в зал. Он безошибочно нашел одну-единственную, так похожую на других фигуру. Почему-то стало больно в груди, по спине пробежал холодок страха: из рукава незнакомца выскользнуло что-то гибкое и серебристое. Рэми знал, что это такое. Он подался вперед, рот сам собой раскрылся в крике, но из горла не вырвалось и звука, а по щекам вновь побежали беспомощные слезы: «Змея!»

Рэми знал, что его не услышат. Знал, что не успеет. Знал, что ничего не может сделать. Слабый как котенок, смотрел он, как серебристое тело мелькает среди погруженных в молитвенный экстаз людей, и все кричал, кричал беззвучно...

Замерли вдруг виссавийцы, натянулась, зазвенела от напряжения, черная паутина. И мелодия, будто почувствовав, стала глубже, тревожнее, баламутя клубившуюся в душе черную тоску. Сердце, предательское, пустившееся вскачь сердце, выхватило из толпы одного единственного человека, родственную душу, выкрикнуло бесшумно: «Помоги, брат!»

Человек вздрогнул, оглянулся, опустил на плечи капюшон плаща. Мальчик. Всего лишь слабый мальчик, выдохнуло сердце. А браслет показался вдруг живым серебром, овившим запястье. «Там! — поднял руку Рэми, чувствуя, как накатывает волнами слабость. — Помоги Арману! Молю!»

А дальше как в тумане. Обернувшись к столбу света, чужой мальчик вскочил на ноги. Выкрикнул заклинание, вскинув вверх руки. Взмыл в воздух и не услышал ударом хлыста огревший оклик:

— Вирес, стой!

Вирес не слушал — в одно мгновение оказался он возле пламени, сминая раскиданные по бархату хризантемы. Кажется, кто-то что-то кричал. Взметнулись вверх нити виссавийцев. Отразило синий огонь змеиное тело. Завихрилась переливами мелодия и белой молнией сверкнул освобожденный из ножен кинжал, пронзая шею гада.

Телохранитель повелителя вскочил с колен, посмотрел на змею, потом на Виреса, и подал мальчику руку, помогая спрыгнуть с каменного лепестка.

Жрецы продолжали петь. Ничего не заметивший Арман так же тяжело дышал в магическом огне. Извивалось, раскидывало по бархату хризантемы пришпиленное к камню змеиное тело, а Рэми ритуал более не казался волшебным и завораживающим. С ужасом смотрел он, как поднялся с колен Эдлай, прошел мимо коленопреклонных арханов и, безошибочно найдя пославшего змею, пнул его, заставив упасть на спину.

Жерл дернул было резко рукой, посылая к ним дозорных, но Эдлай вдруг брезгливо скривился и, резко схватив убийцу за волосы, одним жестом перерезал ему горло.

— Вот же идиот, — едва слышно сказал Жерл, останавливая дозорных.

Рэми дрожал, оторвав взгляд от корчившегося в агонии тела. Айдэ получил свою жертву. Все закончилось. Умолкла мелодия. Исчезла паутина, исчезли и виссавийские жрецы смерти, стало легче дышать. Арман медленно поднялся с колен и сам, без чужой помощи, вышел из синего огня. Рэми передернулся, в один миг прокляв все на свете. Боги, какие холодные у архана глаза! Какое безжизненное лицо! Боль, страшная иссушающая боль была лучше. Это уже не Арман…

Не понимая, почему ему так больно, почувствовав, что слабеет, Рэми хотел было встать, но покачнулся и чуть было не упал вниз, на горевший огнями треножников пол. Ему казалось, что он сейчас чем-то пожертвовал, чем-то очень важным, и пожертвовал зря.