Красный ледок
(Повесть) - Ковалев Павел - Страница 3

— Таким хоть сразу в коммунию… Им бы только за ложку большую ухватиться. На все готовенькое метят. На чужом горбу да в рай, живи — не помирай…

Говорить он умел, мой отец. Нелегко мне было с ним. спорить, особенно отвечать на его острые поговорки.

— А все же будет в колхозе рай! Будет! — Я начинал горячиться. — Но только для тех, кто будет трудиться. Что заработал, то и получай!.. Вот какой рай…

Не помню, вычитал ли я об этом в книгах или, может, услышал от представителей, выступавших на наших собраниях, но получалось неплохо. Отец, словно завороженный, смотрел на меня. Видно, слова мои были сказаны вовремя и упали на добрую, как говорится, почву. И ему, человеку-труженику, дали ответ на самое сокровенное, что его мучило, волновало. Я-то знал, как отец в те дни переживал, ходил сам не свой. По ночам ворочался с боку на бок и вздыхал. Ему было трудно. Очень трудно. Я это видел, понимал и жалел его. Даже обида за мокрые вожжи отступала, отдалялась куда-то, хотя и не забывалась.

Отец снова шел к двери и снова плевал на веник. Постояв у двери, он выходил в сени, потом во двор, под поветь и, прячась от всех нас, что-то там мастерил.

Меня радовало, что так кончался спор. Вглядывался в замерзшее окно, хоть и ничего не было видно. Метель неистовствовала, забивала все щели снегом.

— Это хорошо, что сейчас зима, — сказала мать.

До меня не сразу тогда дошел весь смысл ее слов.

Однажды зимним утром, когда я ушел в Тихославичскую школу, к моему отцу пришел Макар Короткий, один из деревенских богатеев. Макар был не прочь записаться в колхоз, но, столкнувшись однажды лицом к лицу с Игнатом Дроздом и заговорив о колхозе, услышал такие слова: «И на пушечный выстрел не подпустим».

Тогда Макар Короткий по-своему решил, что ему делать. И не сидел сложа руки. Он был из тех, кого называют подколодными змеями. Какой-то злобно-тихий, когда один, и льстиво-вежливый на людях. Всегда он, когда идет по улице, со всеми здоровается, но в лицо, в глаза никому не смотрит, будто он чем-то всегда озабочен, куда-то спешит.

Макару Короткому было о чем заботиться и было куда спешить. Не один он боялся весны, ее скорого прихода. Почему? Об этом скажу позже.

К нам в дом он зашел не очень смело. На то была своя причина. Но именно этим как раз и решил воспользоваться Макар, чтоб с отцом моим начать «дружбу». Причина же была простая: Макар Короткий и отец мой — Прокоп когда-то ухаживали за одной девушкой. Девушка та (теперь она моя мать) отказала Макару. Так, может, время и помириться, не век же враждовать, думал, идя к нам в дом, Макар Короткий.

Войдя во двор, Короткий пристально огляделся, в хату заходить не спешил.

Отец как раз в это время что-то мастерил под поветью и, увидев его, Макар обрадовался и уже смелее зашагал к нему.

— Здорово, Прокоп!

— Здорово, Макар, здорово… — ответил отец.

— Что мастеришь?

— Вот пересыпаю из пустого в порожнее…

— Вижу я, не так уж и пусто в твоем дворе… Ты, брат, и меня скоро за пояс заткнешь…

— Придумал тоже…

— И чего придумывать, если хозяйство у тебя — как есть исправное.

— Вот еще, увидел хозяйство… Один кол на весь двор…

— Пора бы и второго коня иметь…

Хоть каждый и говорил о своем, но друг друга понимали хорошо. Макар знал, что похвала — это самый близкий путь к сердцу рачительного хозяина. Макар Короткий был старше моего отца лет, видимо, на пять или на шесть. Это, может, и давало в свое время преимущество моему отцу в соперничестве с Макаром. Правда, и ростом и лицом мой отец тоже был куда виднее Короткого.

Были они не то что враги, но и не друзья. Просто односельчане. Раньше они не общались. Не было нужды, видно, и не было у них симпатии друг к другу или хотя бы какой-то человеческой взаимности. Семья Коротких всегда жила в достатке, богато. Было у них много земли, скота, сад, пчелы, даже свои машины. Короткие до 1927 года имели батраков, а позднее, уже перед колхозами, нанимали людей на сезонные работы. В зависимость от них попали многие жители деревни. Займет кто-нибудь у них фунт муки, а потом целую неделю летом отрабатывает. Взаймы Короткие давали, но и семь шкур потом сдирали. Одним словом — кулаки.

Нас же в деревне знали больше как малоземельных, вечных отходников (двое братьев отца так и остались в Донбассе шахтерами). Знали и как самых работящих, но и небогатых. Про таких, как отцова родня, обычно говорили: «Сводят концы с концами, перебиваются с хлеба на квас…»

Перед коллективизацией и мой отец, Прокоп, и его младший брат Семен стали уже на ноги и были близки к середнякам. Именно в это самое время и начал кулак Макар Короткий искать дружбы с моим отцом.

Так вот, отец сказал про «один кол на весь двор», а Макар Короткий намекнул, что «пора бы и второго коня иметь». После этих слов, которые были сказаны с должным пониманием всего — от кола мостик был перекинут к коню, — и наступила в их разговоре на какое-то время тихая пауза. Отец приводил в порядок какой-то инструмент, а Макар шарил глазами по всем уголкам повети.

— Вот ты про коня сказал, — нарушил молчание отец. — А на кой черт он мне, если скоро, говорят, трактор поле пахать будет…

Макар Короткий пытливо посмотрел на отца. Как-то хитровато-прищуренно, загадочно. Отец не помнит, чтобы Макар смотрел так раньше. И только отец хотел мысль свою про колхоз дальше развить, как Макар Короткий перебил его:

— Ты, Прокоп, всегда со своими этакими шуточками, веселинками-хитринками… А время ли шутить, подумал?

— А чего тут думать? Думают пусть те, у кого головы большие…

— Большие думают да свое говорят… А некоторые малые прислушиваются. Да еще как…

— Вот ты куда стреляешь, — приблизился отец к Короткому. — Это уж не твоего ума дело.

— А я, Прокоп, про то, о чем вся деревня говорит… И не думай, что ты хитрее всех, — сказал Макар с какой-то затаенной обидой в голосе и шага на два почему-то отступил назад.

Тогда отец, как держал топор в руке, зло размахнулся из-за плеча и всадил его в комлистую колоду, на которой обычно рубил дрова. И сказал:

— Пойдем в хату, если дело есть.

Макар затоптался на месте, будто колеблясь. А сам тем временем думал, что бы теперь такое сказать. И, уже тронувшись с места, нашелся:

— Так-то оно так… Поговорить нам надо. Трудно одному. Ты поверишь…

И умолк.

Они медленно направились в сени. Что трудно одному, отец верил своему односельчанину, верил искренне, так как и самому было нелегко все передумать в такое неспокойное и бурное время. Время, когда сын пошел против отца. А отец выступил — хоть и в своей хате — против сына. Ну, это значит, против меня.

Когда они зашли в хату, мать удивилась. (Она обо всем мне позже подробно рассказала). Никогда раньше Макар Короткий не хотел знаться с ее Прокопом, называл его разными оскорбительными прозвищами, особенно после женитьбы на ней, а сейчас — на тебе, подружились!

Удивиться она удивилась, но приличие сохранила.

— Вот кого в хату не ждала! Ей-богу, не ждала! — как ни в чем не бывало, сказала она.

— Не вековать же нам волками, — подлаживаясь под тон матери, ответил Макар.

— Вам — не знаю, — продолжала мать, — а мы с волками никогда дружбы не водили…

Короткий взглянул на нее и, будто ничего не услышав, обратился к отцу:

— А ты молодчина, Прокоп, не только обшил тесом хату, но и внутри все по-хозяйски устроил… Нравится мне, ей-богу… Уютно так, чисто…

— Да что тут особенного, — отмахивался отец от похвалы, как от назойливых мух.

— Не говори, Прокоп. Если б у каждого так было в хате, то и жить можно было бы, — и начал ощупывать мебель, осматривать перегородку и все, что попадалось на глаза.

Мать вставила в мужской разговор и свое слово:

— Далеко нам до вас, Коротких…

— Да вы уже мало в чем отстаете… Вот только земли да скота у меня побольше… Так я и продать могу твоему Прокопу… — растягивал каждую фразу Макар, время от времени поглядывая на отца.