Проблемы эволюции и теоретические вопросы систематики - Скворцов Алексей - Страница 17

3. «Нетривиальные отображения». Авторы считают, что в биологии (как и в других естественных науках) «все устанавливаемые зависимости привычно трактуются как причинно-следственные, хотя в действительности они часто бывают гораздо сложнее»; поэтому, «вероятно, в более общем случае целесообразно говорить не о причинно-следственной зависимости между двумя рядами, а, пользуясь терминами теории множеств, об отображении одного множества (ряда) в другое» (сЛ23).

Утверждение авторов, что в биологии все зависимости трактуются как причинно-следственные, совершенно неверно. Например, костная и мышечная системы позвоночных теснейшим образом функционально связаны, но сказать, что одна из них – причина, а другая – следствие, мы не можем. Если мы говорим, что роды Caltha, Trollius и Delphinium принадлежат к одному семейству Лютиковых, то мы, безусловно, отмечаем некоторую зависимость между этими родами, но ни причины, ни следствия нет и здесь. Нет никакого причинно-следственного отношения и в утверждении, что во флоре Московской области содержится около 1300 видов сосудистых растений, хотя определенная зависимость здесь тоже констатируется. Вместе с тем очевидно, что подобного рода высказывания в достаточной мере тривиальны.

Вполне возможно, что использовать в биологии понятия теории множеств окажется полезным. Но результативность будет видна только тогда, когда будет сделана попытка приложения их к каким-то конкретным биологическим проблемам, причем, разумеется, их нужно будет эксплицировать на языке, понятном и приемлемом для биологии. (Здесь уместно еще раз вспомнить про интересные попытки Н.Н. Рашевского приложить к биологии некоторые топологические понятия.)

Особое внимание приковывает к себе следующее многозначительное высказывание авторов разбираемой статьи (с. 115): «Нередко философ берет как эмпирически достоверный факт такую, например, гипотезу, как достаточность мутаций, изоляций и отбора для эволюции от прокариот до человека или невозможность наследования приобретенных признаков, не принимая во внимание другие утверждения, ничуть не хуже обоснованные».

Что авторы «на дух не принимают» современную теорию эволюции – это уже достаточно ясно, и на этом более останавливаться нет необходимости. Нельзя, однако, не заметить, что авторы, хотя и стремятся, по их словам, к синтезу философии и биологии, слишком уж низко оценивают мыслительные способности философов: вряд ли даже самый рядовой современный философ столь малообразован, что не умеет отличить эмпирический факт от гипотезы.

Но наиболее примечательна в цитированной фразе ее последняя часть, которую можно понять так, что авторы считают представление о «наследовании приобретенных признаков» «ничуть не хуже обоснованным», чем представление об их ненаследовании.

Как известно, вера в «наследование приобретенных признаков» господствовала среди биологов вплоть до конца XIX в., но была подорвана трудами Вейсмана и практически полностью похоронена в начале XX в. развитием генетики.

Проблематику и историю вопроса о «наследовании приобретенных признаков» подробно рассмотрели с фактической и с логической стороны особенно W. Zimmermann (1938, 1969), Л.Я. Бляхер (1971) и К.М. Завадский (1973). В результате стало достаточно ясно, что признание «наследования приобретенных признаков» либо требует принять, что живая материя на любых уровнях организации заранее знает, как ей нужно целесообразно и с учетом дальнейшей перспективы реагировать на тот или иной фактор, либо приводит к логическому абсурду. Никакого, даже сугубо гипотетического, материального механизма «наследования приобретенных признаков» не предложено (кроме старой, явно несостоятельной гипотезы «пангенезиса»).

Если авторы разбираемой статьи нашли какие-то совершенно новые точки зрения или аргументы по проблеме, – долг авторов их опубликовать. Надо также и пояснить: если ход эволюции вполне предопределен имманентными законами и не имеет адаптивного характера, то как тогда возможно приобретение (очевидно, адаптивных!) свойств под влиянием факторов внешней среды?[35]

Личность А.А. Любищева, безусловно, незаурядна и этой незаурядностью симпатична и привлекательна. В его работах содержится множество интересных и поучительных замечаний. И все же… Если современный дарвинизм предстает перед нами как логический монолит и как связующий каркас всей биологии, то идеи А.А. Любищева скорее всего можно сравнить со складом или россыпью деталей – интересных, своеобразных, часто с блеском отделанных, но – увы – не складывающихся в какую-либо стройную и значительную конструкцию.

Не удалось изменить положения и авторам разбираемой статьи. С логической и эпистемологической точек зрения это и понятно: трудно построить позитивную концепцию на негативной основе. А в данном случае основа именно негативна: непризнание функционального смысла структур и адаптивного характера эволюции. Нужно было бы выдвинуть позитивную альтернативную гипотезу, которая давала бы материальное объяснение возникновению органической целесообразности и функциональных взаимосвязей на всех уровнях организации живого, вплоть до экосистем высшего порядка. Но такой гипотезы сторонники ортогенеза пока выдвинуть не смогли.

В то время как дарвиновская биология за истекшее столетие шагнула фантастически далеко вперед, гипотеза ортогенеза осталась на уровне эпохи Эймера. Это свидетельствует о том, что не только эволюция организмов, но и развитие науки идут по Дарвину. Сколько бы раз повторно ни возникали одни и те же мутации, но если они снижают жизнеспособность вида, естественный отбор их будет отметать. Сколько бы раз ни выдвигались одни и те же научные идеи, но если они менее способны объяснить факты, чем идеи-конкуренты, или если они содержат логические несообразности, они будут иметь мало успеха и не войдут в основной костяк науки[36].

Впрочем, авторы разбираемой статьи, видимо, и сами чувствуют, что целостную и обладающую достаточной объяснительной силой концепцию им выдвинуть не удается. Поэтому в заключение статьи они подчеркивают лишь интерес исходных методических посылок, которые, по их мнению, Любищев вводил в биологию. Перечисляя эти посылки, авторы называют их «концептуальными приемами неклассической науки» (с. 123). Но, в сущности, это лишь обычные, стандартные общенаучные посылки, которые наука фактически использовала уже в XVIII–XIX вв. (если не раньше). Как таковые они, естественно, возражений не вызывают. Однако применительно к биологии они, пожалуй, сформулированы не лучшим образом. Например, для биологии методологически важнее было бы сделать упор не на «правила вывода» и не на «свободу в выборе постулатов» (которую, в сущности, никто и не ограничивает), а на требования достоверности эмпирических фактов и проверки гипотез на соответствие фактам и на логическую последовательность.

Берг Л.С. 1922. Номогенез, или эволюция на основе закономерностей. Пг. Переиздано в кн.: Берг Л.С. Труды по теории эволюции. Л., 1977.

Бляхер Л.Я. 1971. Проблема наследования приобретенных признаков. История априорных и эмпирических попыток ее решения. М.

Завадский К.М. 1973. Развитие эволюционной теории после Дарвина. Л.

Любищев А.А. 1971. О критериях реальности в таксономии // Информац. вопр. семиотики, лингвистики и автоматич. перевода, вып.1. М.

Мейен С.В., Соколов Б.С. Шрейдер Ю.А. 1977. Классическая и неклассическая биология. Феномен Любищева // Вести. АН СССР, № 10.

Скворцов А.К. 1971. Сущность таксона и проблемы внутривидовой систематики растений // Бюл. МОИП. Отд. биол. Т. 76, вып. 5.

Тимирязев К.А. 1939. Сочинения. Т. 8. М.

Campbell D.T. 1960. Blind variation and selective retention in creative thought as in other knowledge processes // Psychol. Rev. Vol. 67, N 6.

Campbeli D.T. 1974. Unjustified variation and selective retention in scientific discovery // Studies in the philosophy of biology (ed. F. J. Ayala, T. Dobzhansky). London – N. Y.