Со стыда провалиться - Робертсон Робин - Страница 20

— И вообще, где она сама? — орет он.

— В другой студии, — отвечает продюсер.

Еще одна пауза. Пластинка продолжает крутиться, пианист негромко наигрывает свой мотивчик. Мы слушаем дыхание друг друга. Продюсер, бедняга, откашливается.

— Мэгги, вы здесь?

— Да.

— Вы нас слышите? — без всякого энтузиазма спрашивает он.

— Угу.

Пластинка заканчивается. Ведущий набирает в грудь побольше воздуха.

— А теперь я приготовил для вас особое удовольствие. Сегодня к нам в студию пришла писательница, которая расскажет о своих книгах. Наша гостья — Мэри Фаррелл.

Хуже всего, конечно, было в тот раз, когда я сел на поезд в Нью-Йорке и отправился в один университет, который находился на пару штатов к северу, чтобы почитать там свои стихи. Университет называть не буду, а если бы и назвал, то вы скорее всего о таком не слыхали. Можно сказать, учебное заведение было не из перворазрядных. Я вышел из вагона, ожидая, что меня встретят, хотя и сам уже точно не помнил, должны ли меня встречать, поскольку договоренности о моем приезде были сделаны добрый месяц тому назад. Я прождал достаточно долго, чтобы меня припорошило снежком, потом взял такси и поехал в университет.

«Никакое» — слишком яркое слово для описания этого места. У меня при себе было письмо от организатора мероприятия с адресом и номером офиса. Я постучал в дверь. Никакого ответа. По крайней мере он не отозвался. Послышался скрип стула, но не в этом, а в соседнем помещении. Его обитатель выглянул из-за двери. Вы профессор такой-то? — спросил я. Недоверчивый взгляд, отрицательное движение головой. Профессор такой-то уже третью неделю в запое.

Кошмар. В момент просветления, однако, профессор такой-то связался с секретарем факультета и сказал, что нужно по весить объявление о литературном вечере. Это произошло не далее как вчера. Увы, времени на расклейку афиш не хватило. Сосед профессора извлек откуда-то табачного цвета объявление, поверх которого уже был наклеен флаер с надписью «Тебя мучают страхи? Депрессия? Думаешь о самоубийстве?».

Главное — успокоиться. Мужественно перенести неприятность. Расслабиться. Не падать духом. Сосед, к сожалению, торопился, но на прощание объяснил мне, как пройти в аудиторию, где должны состояться чтения, и сообщил, в какой гостинице для меня забронирован номер. Само собой, никаких распоряжений касательно гонорара за мое выступление не поступало. Подобные мысли не слишком-то занимают человека, подверженного трехнедельным запоям. Чек мне вышлют почтой. Насчет отеля можно не беспокоиться — счет направят непосредственно в университет. Я согласился с соседом, что было бы лучше, если бы кто-то представил меня публике, однако, при сложившихся обстоятельствах, мне также пришлось согласиться с ним в том, что лучше совсем никакого представления, чем устроенное наспех и скомканное. Я поблагодарил его за беспокойство и заверил, что у меня все будет замечательно.

В студенческой столовой я угостился пиццей и без пятнадцати семь вошел в аудиторию. Литературный вечер был назначен на семь часов, но, к моему удовольствию, в помещении уже сидело пять или шесть человек. Пришли пораньше, чтобы занять места, сразу решил я, хотя все зрители почему-то сбились на заднем ряду. Позже оказалось, что эти пятеро или шестеро студентов и составили всю публику. Ладно. И то хорошо. Мне постоянно вспоминается тот вечер в Мойе, когда мы с Джимми Симмонсом выступали перед его женой, моим отцом и моей сестрой. Примерно в пять минут восьмого я встал и начал читать первое стихотворение. Оно было встречено улыбками и удивленными взглядами. Я им понравился! Я в самом деле им понравился. Второе стихотворение уж точно приведет их в восторг. Однако не успел я дочитать до конца, как одна из моих поклонниц подняла руку и спросила, как долго я еще собираюсь здесь находиться. Что? Как выяснилось, все эти студенты участвовали в семинаре и устроились в пустой аудитории, чтобы им никто не мешал.

Я побрел в гостиницу. «Никакой» — действительно слишком красочное описание для этого городка. Правда, наволочка на подушке в номере отдавала запахом, который, позаимствую строчку у Макниса[37], «напомнил [мне] о путешествии в Канны». Часа в четыре утра я проснулся и обнаружил, что раздираю яростно зудящее тело, которое повсюду покрылось красноватой сыпью. Блохи. Я вскочил с кровати и первым же поездом вернулся в Нью-Йорк.

Это случилось много лет назад, когда я был молодым, полным энтузиазма писателем (я до сих пор полон энтузиазма, хотя уже не так молод), отчаянно стремился произвести хорошее впечатление и, пожалуй, несколько переоценивал важность встреч с «нужными» людьми. По характеру я вовсе не жажду общения, будь то «нужные» или «ненужные» люди, но у меня в сознании четко отложилось, что это Правильная Стратегия. Поэтому, получив приглашение надень рождения одного Очень Важного Издателя в Кейптауне, я твердо решил туда пойти, не столько из-за именинника, сколько ради встречи с другим издателем — как мне сказали сведущие друзья, самым подходящим человеком, кому я бы мог доверить свою писательскую карьеру. В ящике моего стола лежала только что законченная рукопись, и этот визит должен был решить ее (и мою) судьбу.

Вечер начался с неприятной ноты. Писатель, который устроил мероприятие, был известен своими причудами и чудовищным эгоцентризмом. Торжество он организовал в самом роскошном отеле города, сняв для себя номер несколькими днями раньше (разумеется, за счет издателя), дабы убедиться, что все будет На Высшем Уровне. Он лично составил меню (то есть включил в него свои любимые блюда), заказал вино (ориентируясь в основном не по сортам, а по ценникам) и подобрал пару-тройку помощников, которые должны были проследить — ненавязчиво и с большим тактом, — чтобы все Прошло Гладко. Пока гости собирались, он наблюдал за ними на расстоянии, а удостоверившись, что все Важные Персоны прибыли, надменно удалился наверх в свой номер, где, как мы узнали позже, в одиночестве наслаждался изысканным обедом, предоставив нас самим себе — всем вместе и каждому по отдельности.

Я плохо переношу сборища большого количества незнакомых людей и потому в основном топтался позади одной оживленной группы, в которой, кажется, все прекрасно знали друг друга. Мне удалось завязать беседу с двумя-тремя гостями, чьи лица мне были смутно знакомы, но те вскоре удалились, очевидно, чтобы поучаствовать в более интересных или полезных разговорах. Я остался один, с бокалом вина, со всем возможным восторгом пытаясь изобразить увлекательное общение.

Затем совершенно неожиданно, словно в результате какого-то невероятного трюка, передо мной возник мужчина. Издатель. Тот Самый. Мне на память невольно пришла откровенная надпись на стене общественного туалета в Сан-Пауло, доверительно сообщавшая: «Твое будущее в твоих руках».

Я заговорил с Ним. К моему величайшему изумлению, он охотно поддержал беседу. Мы стали оживленно болтать. Застенчивость и беспокойство покинули меня. Все Шло Как По Маслу. Но вскоре я заметил, что интерес Издателя спадает, а его взгляд блуждает по сторонам. Он явно искал других собеседников. Мне срочно надо было как-то удержать его хотя бы на несколько минут, чтобы в удобный момент закинуть удочку насчет моей рукописи.

Лихорадочно оглядываясь в поисках подходящей темы, в дальнем конце переполненного зала я увидел довольно жалкое зрелище: там стояла женщина, явно чувствующая себя неловко, в дурацком платье, которое портило ее и без того нескладную фигуру. Изобразив на лице снисходительное сочувствие, я повернулся к Издателю, указал на неуклюжее привидение в юбке и спросил: