Зеленая книга (СИ) - Перов-Межин Евгений - Страница 27

– Вот это сервис! – восхитилась Шанти, когда они с Димой первыми отправились мыться.

Дима стеснялся своей наготы, чем рассмешил подругу.

– Ух ты, какие мы нежные, а ну повернись, я потру тебе спинку, – веселилась она. – Ты знаешь, подруга, что у тебя офигительная фигура! Тебя нарядить во что–нибудь секси, мужики к ногам будут валиться.

– Или изнасилуют в ближайшей подворотне, – пробормотал Дима, пытаясь распутать и промыть свои длинные волосы, покрытые дорожной пылью и потому напоминающие паклю.

– Неее, не получится. Боюсь, штаны снять не успеют – все кончится раньше.

– Да у тебя не хуже… – отозвался Дима, разглядывая Шанти. – Ты как пантера, красивая и опасная.

– Мяуррр… – прорычала Шанти, погружаясь с головой в пену.

Когда они наплескались, Шанти предложила постирать вещи иДима нашел идею здравой.

– Все–таки Балмор порекомендовал отличную гостиницу, – произнес он, выполаскивая рубаху.

– Да, гостиница отличная, номера просто люкс, – отозвалась Шанти. – А баня–я–я... просто мечта. Ну–ка, помоги мне выжать бриджи.

Дима отложил рубаху, подошел и взялся за штанины, со своей стороны. В этот момент Шанти начала тихо говорить:

– Похоже, эта гостиница может выдержать небольшую осаду.

– Ну и что, – возразил Дима, – тут средневековье, случаются бунты и даже голодные.

– Ага, а еще хозяин гостиницы не любит торговаться.

– Наверное, давно знает лорда.

– Знать–то знает, но с хозяином разговаривала я, пока баламут чесал языком с парнями. Он реально не любит торговаться, и вообще похож скорее на военного, чем на трактирщика. Как и слуги.

– Ты думаешь это ведомственное заведение?

– Я не думаю. Я уверена. У меня интуиция кричит: – Беги!

– Ты параноик, Шанти, – улыбнулся Дима.

– Да, я параноик. Но лучше я завтра поищу другое место, и мы тихо съедем отсюда.

– Если нам дадут съехать, – сказал Дима, серьезно посмотрев Шанти в глаза.

Когда со стиркой было покончено, они надели длинные сухие рубахи, выданные банщиком, и отправились в свой номер. Проходя мимо обеденного зала, девушки услышали окрик:

– Вы, почему так долго, чем вы там занимались? – воскликнул Павел, которому надоело ждать своей очереди помыться.

– Спинки друг другу терли, – игриво отшутилась Шанти.

– Эй, а кто мне спинку потрет? – возмутился Максим.

– Ты не волнуйся, дружище, я потру, – хлопнул по плечу Максима великан, после чего раздался дружный гогот.

– Рекомендую постираться, – напоследок сказала Шанти, после чего они с Димой отправились к себе.

Дима устал с дороги и совершенно разомлел после бани. Когда он обессилено упал в чистую постель со свежими простынями, пахнущими полевыми травами, то сразу уснул. Снилась ему бесконечная дорога с висельниками по обочинам. Дорога была заасфальтирована, а у него был автомат. Висельники, словно зомби, тянули к нему руки заряжая чувством опасности и неопределенности будущего.

Когда Дима проснулся, Шанти уже не было и он, умывшись, спустился позавтракать в зал, где и застал остальных. Друзья сидели тихо, напоминая каких-то заговорщиков, о чем Дима и сказал им, усаживаясь за стол.

– Так, что у нас за скандалы, интриги, расследования? – спросил он друзей.

– Да вот думаем, что надо валить из этого места, – ответил Максим за всех.

– Тоже паранойя? – сделал сочувствующие глаза Дима.

– Задом чую, будут неприятности, – пробурчал Миша.

– Ууу, да тут групповое заболевание, – попытался пошутить Дима, но осекся и стушевался под напряженными взглядами. – Ладно, можете меня записывать в клуб. Я тоже чую, тем самым задом. Шанти, я так понимаю, на спецзадании?

– Правильно понимаешь, – буркнул мрачный Паша, гоняя по столу между рук, пустую пивную кружку.

– Вот и хорошо, земля вертится, дела идут.

– Земля крутится, дела мутятся, – поправил Максим на своей манер. – Вот чуйка у меня – мутные дела ждут нас, если не уберемся отсюда как можно быстрее.

Шанти появилась только после обеда. Обгладывая холодную птичью ножку, она объявила друзьям, что нашла новое место. Друзья обрадовались и дружно решили переезжать сразу, как Шанти поест. Собрав вещи, они вышли во двор и когда Дима направился к конюшне за Снежком, то почувствовал легкий укол в шею, после чего ему невообразимо захотелось прилечь. Уже на земле, засыпая, он успел удивиться странному поведению Миши, который отчего–то отмахивался.

Очнулся Дима в небольшой комнате. Стены и пол были каменные, а из всей мебели только узкая лавка, на которой лежало прелое сено. Свет проникал в помещение через узкое окошко, метрах в пяти от пола. Этого света было явно недостаточно – узник сидел в полумраке.

В том, что он заключенный, Дима нисколько не сомневался. В комнате стоял сильный запах. Казалось бы, прелое сено предпочтительнее вони из узкой ямы в углу, явно предназначенной для справления нужды, но выбор между запахом протухшей тряпки и выгребной ямы наводил на совершенно грустные мысли. Свежие воспоминания о повешенных вдоль дороги оказались весьма актуальными.

Одет Дима был в рубище из грубой ткани, под которым ничего не было. Рубище, что на фоне камеры особенно удивляло, было чистым. «И на том спасибо, – грустно подумал Дима. – Сижу на нарах, как король на именинах… или королева, это как посмотреть»

Первое время Дима обдумывал варианты своих ответов на допросе. В том, что допрос рано или поздно состоится, он не сомневался. Друзей, скорее всего, тоже схватили и будут допрашивать, а значит надо было подумать об их показаниях. Простенькие легенды они себе придумали, но Дима понимал: как только их начнут пытать, все дружно сознаются. Дальше, скорее всего, приключенцев ждал костер храмовников, о которых упоминал Балмор. Виселица в такой перспективе уже не казалась плохим вариантом. Скуку ожидания разбавляли истошные крики, по–видимому, пытаемых людей, да размеренные шаги стражников, проходивших мимо окошка вверху. Дима старался не думать о том, что кричать могут его друзья. Для себя он решил: если начнут пытать – расскажет все. Дима сомневался в том, что у попавших в средневековые застенки есть шанс выбраться. Помирать, так хоть не по частям, а значит – надо сотрудничать со следствием.

Время шло, и ему – человеку из мира высоких скоростей – стало казаться, что про него все забыли. Вспомнилось, как он в детском саду ждал прихода родителей, когда те задерживались на работе и это выглядело горькой иронией в случившихся обстоятельствах.

Света в камере становилось все меньше – наступал вечер. Когда почти стемнело, нижняя часть двери с лязгом откинулась. В камеру просунулось что–то вроде лопаты, на которой лежала глиняная миска с кашей, стакан воды да горсть сухарей. С мыслью о необходимости еды пришлось брать. Дима не считал себя особо брезгливым, но в таких условиях все, что он смог – это погрызть сухари, запивая водой. Спустя какое–то время лопата снова появилась, видимо ожидая посуду. Дима ее проигнорировал. Лопата подождала минуту, после чего люк закрылся.

Время тянулось бесконечно медленно. Наступила ночь. От скуки идея считать промежутки между шагами стражников показалась спасением. Несколько раз сбившись, он стал считать крики несчастных. В конце концов Дима решил попытаться заснуть. Ночная прохлада пробирала сквозь рубище, прогоняя чувство уюта, необходимое для сна. Согревающее заклинание, подходящее случаю, как назло не вспоминалось. То ли от чувства голода, то ли из–за смрада, заполнявшего камеру. Настоящим мучением оказалось отсутствие одеяла или того, что могло бы его заменить. Дима ворочался на узкой кровати, пытаясь свернуться «калачиком» поджав ноги, но та была устроена так, чтобы заключенный мог лежать только вытянувшись. Спустя бесконечно долгое время усталость взяла свое и он заснул.

Следующий день не принес ничего нового. Весь день Дима пытался считать, потом вспоминал стихи, которые, когда–то учил в школе. Стихи, которые он так ненавидел учить, теперь оказались настоящим спасением. Дима перебрал все стихи какие помнил и перешел к песням. Песни из фильмов, популярные песни и даже шансон краем уха услышанный, когда–то в маршрутке. Все шло в ход, забирая платой время, которого, как казалось, всегда не хватает. Сейчас времени оказалось слишком много. К концу дня появилась лопата. Дима поставил на нее посуду. Лопата исчезла, а когда вернулась, на ней была кружка и горсть сухарей.