Философия философии - Свендсен Ларс - Страница 6

Михаэль Тойниссен предложил считать метафизику не первой, а последней философией, поскольку она не предлагает «первичного толкования» мира, а скорее развивается после предложенных толкований – к примеру, научных – и пытается рационально определить истинность или ложность этих толкований. Философия вообще возникает только после того, как мы собрали данные в других научных областях. Не существует никаких «философских лабораторий» и соответствующих баз данных, которые имеются в других науках. Мы не проверяем философские теории путем наблюдения. Причина заключается в том, что философские теории, как правило, нейтральны по отношению к наблюдаемым явлениям. Разумеется, каждый философ отталкивается от того, что может наблюдать, но, в отличие от естествознания, философия существует в райских условиях доступности всех необходимых доказательств. И поскольку философия не относится к позитивным наукам, ее утверждения невозможно подвергнуть непосредственной проверке реальностью. Философия развивается не путем накопления эмпирических данных в новых областях, а скорее путем размышления над тем, что мы уже знаем. Чаще всего философские разногласия касаются не «фактов», хотя и тут возможны варианты. Разногласия возникают не вследствие того, что философские теории основываются на различных фактах, а вследствие того, что фактам придается очень различное значение. Два противника на философском поле могут оперировать одними и теми же фактами, толкуя их по-разному. Если взять какой-нибудь классический философский вопрос, к примеру, вопрос о возможности свободной воли, мы едва ли приблизимся к ответу, совершая дополнительные наблюдения. То же касается и известного вопроса существует ли реальный материальный мир за пределами нашего сознания: идеалист и реалист не имеют разногласий относительно того, что мы можем наблюдать, но они склонны объяснять это по-разному. Философы не согласны друг с другом по поводу того, какие доказательства следует считать решающими, какие критерии должны лежать в основе выбора решающих доказательств. И хотя мы принимаем к рассмотрению различные виды «данных», нам придется выбирать, какие из них считать более весомыми, если они противоречат друг другу. Многие современные философы, особенно представители англо-американской традиции, отдают однозначный приоритет науке. Другие утверждают, что научные объяснения имеют смысл лишь постольку, поскольку они подтверждают наш повседневный опыт.

Итак, с какими же «данными» имеет дело философия? В общей сложности их можно разделить на четыре категории: (1) повседневный опыт, (2) общепринятые убеждения, (3) сохранившиеся в культуре или искусстве представления прошлого, (4) научные теории и факты. Между этими четырьмя категориями не существует жестких границ. Возьмем, к примеру, представление о гелиоцентрической системе мира. Это (2) общепринятое представление, которое (3) сохранилось в нашей культуре и (4) является научным фактом. Впрочем, оно противоречит (1) нашему повседневному опыту, поскольку для нас все выглядит так, как будто это солнце движется по небу. Получается, что философские «данные» могут противоречить друг другу, и не всегда легко определить, на какие из них следует полагаться. Бывает и так, что друг другу противоречат данные из одной категории. Я склонен утверждать, что именно противоречия и составляют основу философии. Мы начинаем философствовать, оказавшись перед лицом неразрешимого конфликта между различными представлениями, которые одновременно кажутся нам истинными, но при этом несовместимы друг с другом. К примеру, Кант использовал такие противоречия как предпосылки для собственной философии – так называемые антиномии. Примером такой антиномии является противоречие между убеждением, что все в мире подчиняется законам природы, и верой в свободу воли. Кант считал, что разрешение этих антиномий было прямым свидетельством, что его философия верна. Аристотель посвятил третью книгу «Метафизики» подобным противоречиям. Именно такие нестыковки в наших представлениях запускают цепочку философских размышлений, поскольку они фрустрируют нас и вызывают потерю ориентации.

Даже самые укорененные из наших представлений могут быть поставлены под сомнение. Это делается не для того, чтобы нарушить доверие к этим представлениям, – в случае, если они не пройдут проверку, – но для того, чтобы получить весомые основания для доверия. В этом случае мы слегка отстраняемся от того, что ранее принимали как данность, и признаем, что некоторые утверждения не обязательно верны просто потому, что мы считаем их верными. Впрочем, такое сомнение не может быть тотальным. Сомнение возможно лишь при условии, что мы считаем истинным нечто другое. Тем не менее порой нам приходится отказываться от самых фундаментальных представлений. Проблема заключается в том, что интуитивные представления могут быть очень различными, и философия в значительной мере состоит из споров о том, чьи интуитивные представления наиболее интуитивны. А разрешить этот вопрос однозначно не так уж просто. Наша интуиция может подводить нас, как и наши органы чувств. Но подобно тому, как мы все равно вынуждены полагаться на свой чувственный опыт, мы вынуждены полагаться и на интуитивные представления. Без них мы не можем заниматься философией, поэтому нам приходится принимать их на веру. Некоторые интуитивные представления можно отбросить, но нельзя отбросить их все. А «глубоким» интуитивным прозрениям мы придаем большой вес: если мы получаем результат, который идет вразрез с нашими фундаментальными интуитивными представлениями, мы решаем, что этот результат ошибочен. И нужно все начинать сначала. Если вам казалось, что философы могут развивать теории, следуя только своему вдохновению, я вынужден вас разочаровать.

Из-за узкой специализации большинство сегодняшних профессиональных философов гораздо более ограничены в развитии «увлекательных» метафизических теорий, чем представители естественных наук. Философы видели обрушение слишком многих метафизических замков, чтобы без опаски предаваться метафизическим рассуждениям. Мы не можем запретить кому бы то ни было – в том числе и философу – развивать метафизические теории, но мне кажется, что эта задача второстепенна по отношению к критической функции философии. Когда Кант называет свои философские труды «критикой», он не подразумевает тех негативных коннотаций, которыми это слово сопровождается в наши дни. Этимологически слово «критика» восходит к греческому κριτική – «искусство разбирать, судить, упорядочивать, исследовать». Критика – это не только доказательство отдельных утверждений, но и практика, призванная упорядочивать мышление и действие, отделять здоровое от нездорового. Критика – это бесконечный процесс, в котором разум постоянно участвует в разрешении новых противоречий.

Философские вопросы встают тогда, когда в наших понятиях возникает путаница, когда идеи входят в противоречие, когда в нашем уме сталкиваются несовместимые мысли, обойти которые никак не получается, и мы больше не знаем, как нам относиться к самим себе и к миру. Нам требуется навести ясность в своем уме и языке. У нас есть веские основания полагать, что абсолютно все, что происходит в мире, имеет причину, но нередко, запутавшись в терминах, мы говорим, что у всего есть основание, а это уже другая история. Размышляя о мире – а этим занимается каждый человек, – мы нередко попадаем в ловушку собственного языка. Витгенштейн отмечал, что нас часто вводят в заблуждение картины, встроенные в наш язык. С его точки зрения, задача философии состоит в обнажении этих «грамматических фикций» и демонстрации их беспочвенности. Вместе с тем такая форма философии может разочаровать того, кто ищет в философии «глубоких» откровений.

Философия традиционно была тесно связана с религией, искусством и наукой. В конечном счете все эти дисциплины сводятся к стремлению познать мир и поместить человеческую жизнь в какой-то более широкий контекст. В нас заложена такая потребность. Самые спорные и неоднозначные понятия в нашем лексиконе связаны не с упорядочиванием отдельных фрагментов опыта, но с описанием всего опыта как единого целого. Основным инструментом для создания такой целостной картины всегда была – а во многих частях света и по сей день остается – религия, однако в современном западном мире эту роль приняла на себя наука. Некоторым направлениям философии удалось сформировать целые культуры и определить мировоззрение отдельных народов. В качестве примера можно привести античный стоицизм. Однако приходится признать, что в целом эту роль вплоть до настоящего времени играла религия, а теперь она отдана науке.