Падение к подножью пирамид - Домбровский Анатолий Иванович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/38
- Следующая
Утром, едва Рудольф вернулся домой, Лукашевский вышел за ворота. Метрах в пятидесяти от башни земля была ископычена лошадьми. У стены Петр - Петрович подобрал две стрелы - камышовые тростинки с тяжелыми и острыми металлическими наконечниками.
"О Боже, - вздохнул Петр Петрович. - Скорее бы сняться с якоря. Все сумасшедшие, все!"
Из аппаратной он позвонил Яковлеву. Было еще рано. И потому застал Яковлева дома. Яковлев его звонку не обрадовался, на приветствие не ответил, сразу же спросил, что ему надо. Лукашевский сказал, что нужна дорога. От маяка до райцентра и от райцентра до флотской базы.
"Ладно, будет тебе дорога, - ответил Яковлев. - До флотской базы уже есть - сделали сами флотские. А на твой участок сегодня же пошлю бульдозер. Что еще?" - спросил он нетерпеливо.
"Это все", - сказал Петр Петрович.
Петр Петрович немного подождал и позвонил снова.
"Сергей, это опять я, не клади трубку", - быстро заговорил Петр Петрович, не дожидаясь, когда Яковлев отзовется. - У меня куча новостей. Хорошо бы встретиться. Ведь скоро расстанемся надолго, если не навсегда. Назначь время, я приеду. Или приезжай сам. Буду очень рад".
"Я позвоню тебе, - не сразу ответил Яковлев. - Может быть, завтра, часом в восемь. До завтра. Жди звонка. У меня тоже тут... Словом, до завтра".
Тарахтенье бульдозера Лукашевский услышал только к вечеру. Вышел за ворота на дорогу. Бульдозерист оказался знакомым - тем самым парнем, который зимой привез на маяк яковлевский подарок - две бочки солярки.
"Справился?" - спросил его Петр Петрович.
"А как же! Справился! С вас пол-литра, как говорится", - отозвался бульдозерист.
Петр Петрович достал кошелек, дал бульдозеристу десятку. Бульдозерист деньги взял, пожал Петру Петровичу руку и, погрозив пальцем закатному солнцу, тронулся в обратный путь. Петр Петрович помахал ему шапкой.
У ворот его ждал Рудольф. Спросил о бульдозеристе, что ему было надо.
"За десяткой приезжал. На водку не хватало", - ответил Петр Петрович.
"Мне бы тоже водочки, - вздохнул Рудольф. - Не найдется?"
"Сколько надо? Пол-литра, литр?" - спросил Петр Петрович.
"Вы плохо обо мне думаете, - ответил Рудольф. - Сто граммов - вполне достаточно".
Они вместе вернулись в дом. Петр Петрович повел Рудольфа в кухню, налил ему водки.
"А что было делать, - словно продолжая начатый разговор, заговорил Рудольф, занюхивая водку хлебом. - Я спросил их с башни, кто такие, а они в меня из луков. Хорошо, что я пригнулся, а то лежал бы теперь со скрещенными на груди руками. Ну я и пальнул по ним. Реакция у меня такая: стреляют в меня стреляю и я. Но бил выше голов. Оцените. Полудин мне уже рассказывал, что такие штучки тут случаются. А вы не знаете, кто эти наездники? Полудин не знает".
"Я тоже не знаю, - ответил Петр Петрович. - Обычное хулиганье, думаю. Пацаны. Воруют колхозных лошадей и носятся по степям. Скифы".
"Скифы? - переспросил Рудольф. - Какие еще скифы?"
"Да жили тут когда-то. Две тысячи лет назад. Игра. Но игра плохая. Я видел стрелы, нашел под стеной. При хорошей тетиве такая штука вполне может убить".
"Кстати, - сказал Рудольф, прожевав хлеб. - У вас должен быть пистолет. В описи он не значится, но в управлении мне о нем сказали. Надо сдать пистолет".
"Сейчас?" - спросил Петр Петрович.
"Можно и сейчас".
Петр Петрович отдал Рудольфу пистолет и запасную обойму с патронами.
"Жалко расставаться? - спросил Рудольф. - Мне было бы жалко. Вот и с автоматом не могу расстаться. Сросся с ним. Потому и согласился на эту службу".
Лукашевский спросил, как он будет жить, когда останется один.
"Как-нибудь. Летом, думаю, найду себе на пляже девочку, - ответил весело Рудольф. - Бывают тут красивые девочки? Ну, как вот эта", - указал он на портрет Марии.
"Тут все девочки красивые", - ответил Петр Петрович, простив Рудольфу его невольную бестактность.
Вечером, когда Рудольф был уже на башне, к Петру Петровичу пришла Александрина и поделилась с ним своей тревогой: Полудин, ушедший еще на рассвете в райцентр с коровой, которую повел продавать, до сих пор не вернулся. Петр Петрович взглянул на часы. Было восемь. Петр Петрович предположил, что если Полудин все-таки продал корову, то наверняка сделал это до закрытия рынка, то есть до шести вечера. А выйдя из райцентра в шесть, он мог добраться до маяка только к десяти.
Теперь же было только восемь. Стало быть, при таком варианте сейчас Полудин находился на полпути.
Лукашевский вывел из гаража машину, объяснил Рудольфу, окликнувшему его с башни, куда и зачем едет, тронулся в путь, включив фары на дальний свет. Ехал медленно, чтоб не влететь в размоину - на добросовестность бульдозериста положиться было нельзя.
Полудина он увидел возле курганов. Тот сидел посреди дороги, сидел неподвижно, упершись обеими руками в землю. Без пальто, без шапки. Растрепанные волосы падали на лицо, и весь он был вывалян в грязи. А когда свет фар выхватил его из тьмы, не только не попытался встать, но даже не шевельнулся, не заслонился рукой от яркого света. Петр Петрович подъехал к нему почти вплотную и вышел из машины. Первой его мыслью было, что Полудин пьян: продал корову и напился на радостях или с горя. Но Петр Петрович ошибся - Полудин был жестоко избит. Кровь стекала у него по подбородку, пиджак и рубаха были разорваны. Лукашевский приподнял с его лица волосы и увидел, что у Полудина разбит нос, губы, а глаза заплыли черными синяками. На вопрос, что случилось, Полудин не ответил, лишь застонал и мотнул головой. Петр Петрович поднял его с земли, дотащил до машины и усадил на переднее сиденье, плотно пристегнув ремнем. Сел за руль, но поехал не сразу - не мог решить: везти Полудина домой или немедленно доставить в больницу.
"Спасибо, - вдруг произнес Полудин, чуть приоткрыв глаза. - Домой. Меня ограбили. Банда. Я отбивался, но их было много. Домой".
"Потом все расскажешь, - сказал Петр Петрович. - Держись".
Он вез его осторожно, на первой и второй скорости, притормаживал перед ухабами, старательно объезжал рытвины, поглядывал на него с тревогой, думая о том, что, возможно, напрасно везет домой, а не в больницу, что зря не осмотрел, не проверил, нет ли на теле серьезных ран. Полудин молчал. Голова его болталась, как буй на волне, а из разбитого носа, с губ стекала по подбородку, капая на колени, кровь.
Лукашевский пожалел, что не взял с собой Александрину: она сразу сказала бы, куда везти Полудина.
Трудно было предположить, сколько времени Полудин пролежал на дороге. Одному радовался Петр Петрович - тому, что Александрина, словно почуя беду, пришла к нему со своей тревогой, а ведь могла бы и не прийти, решив, что Полудин заночевал в райцентре. Вот тогда Полудин наверняка погиб бы на дороге: ведь с вечера начало круто примораживать.
Он не стал сигналить у ворот. Сам открыл их и въехал во двор. Пока Александрина бежала к машине, успел выйти и остановить ее. Сказал то, что надо было сказать, прежде чем подпустить ее к машине: избит, ограблен, без сил. Позвал Рудольфа, чтобы тот помог ему внести Полудина в дом.
Вдвоем раздели Полудина, убедились, что нет ножевых и других серьезных ран, обмыли лицо, смазали ссадины, поставили примочки, напоили теплым чаем. Полудин постанывал, но был в сознании.
"Ничего, - вынес свое заключение Рудольф. - Бывает хуже. Скоро оклемается". То, что случилось с Полудиным, выглядело, по его словам, так: он выгодно продал корову, получил деньги и сразу же отправился в обратный путь, домой. Никаких дурных предчувствий у него не было, никто за ним не следил во время торгов; покупателем оказался вполне солидный человек, к тому же хороший знакомый, и навести грабителей на него не мог - тут Полудин готов был поручиться на все сто процентов; конники же выскочили из-за ближнего кургана сосчитать их Полудину не удалось, так как было уже темно, но по топоту копыт, по конскому храпу, по людским голосам он предположил, что их было не меньше десяти; как они выглядели, не рассмотрел, но все - мужики, может быть, даже пацаны - очень уж зычно гикали и визжали; несколько человек спешились, окружили его, стали бить, выворачивать карманы, рвать одежду; били даже тогда, когда он упал, - ногами - хорошо, что не затоптали лошадьми; потом все унеслись в степь, как ветер; отняли не только деньги, но и часы, зажигалку, сигареты, авторучку, ключи от дома, пальто, шапку; он не сразу сдался, отбивался отчаянно, пожалел, что был без ружья, - надо было прихватить с собой в дорогу, думал даже об этом, когда собирался, сказал Александрине, но она не позволила...
- Предыдущая
- 18/38
- Следующая
